Сын поверженного короля (ЛП)

Никогда я не чувствовал себя таким глупцом, как в тот день. Я совсем забыл о её происхождении, и забыл о том, как проходил этот забег… я закрыл глаза, и мои руки снова сжались в кулаки. Я всего лишь хотел познакомить её с одной из традиций Алмулихи. Я совсем не подумал о том, то могло произойти. После такого моя мать заставила бы меня пойти спать с козлами.
Слуги в саду засуетились, поспешив заняться делами, когда я прошёл мимо них. Словно им неожиданно приспичило начать подрезать кусты. Надия любила эти сады. Я часто дразнил её за то, что ей нравится работа, предназначенная для слуг, но теперь я понимал, что её любовь к подрезанию цветов была похожа на мою любовь к фехтованию. Каждому из нас нравилось что-то своё.
Из дома Альтасы поднимался дым. Если Эмель не было дома, то я собирался снова попросить Мариам поговорить с Альтасой о том, чтобы она не оставляла огонь без присмотра. У Захары была такая же проблема, и моя мать чуть не выгнала её, беспокоясь о том, что дворец может загореться. Когда я подошёл, я увидел, что дверь в дом Альтасы открыта. Изнутри раздавалось шуршание.
Эмель стояла ко мне спиной; она нагнулась над столешницей и методично над чем-то работала.
Я постучал костяшками пальцев по двери.
Эмель не испугалась, как это сделала бы Надия, если бы я подкрался к ней. Когда она увидела, что это я, она быстро отложила нож, вытерла руки и поклонилась.
— Извини, что беспокою.
— Что тебе нужно?
Она поспешно убрала всё со стола, переложила вещи на столешницу, за которой она работала, и выдвинула стул.
Она была одета, как любая другая работница в Алмулихи. Эта чёртова одежда была причиной того, почему я забыл о её происхождении.
Прежде, чем я успел ответить, она жестом указала на стул.
— Может быть, чаю?
Она теребила руками свою одежду, и мне показалось, что она нервничала так же, как и я.
Моя мать учила меня, что людям нравится делиться, и если они предлагают тебе что-то, нужно принимать предложение из вежливости.
— Я бы хотел выпить чаю.
Я сел за стол и принялся ждать.
Она сняла с огня чайник. Я не мог оторвать от неё глаз. Она же ни разу не посмотрела на меня.
Я сделал глоток чая. Он оказался неожиданно сладким.
— Тебе не нравится?
Я покачал головой.
— Мне очень нравится.
— Что тебе нужно? — снова спросила Эмель и села на стул, взяв кусочек плоского дерева и угольный карандаш. — Я могу начать сегодня; я почти закончила с другими лекарствами.
Я наклонился вперёд и отодвинул деревяшку. На кончиках моих пальцах осталась угольная пыль.
— Ничего не надо. Я пришёл извиниться.
Моя рука лежала теперь рядом с её. Пальцы Эмель потемнели в том месте, где они касались угольного карандаша. Она положила руки на колени.
— Я забыл про суть забега. Я забыл о том, как ты можешь к нему отнестись.
— И как я к нему отнеслась? — спросила Эмель.
— Как к дешевому представлению, высмеивающему тебя и твою семью, твоих соседей и друзей. Прости, что пригласил тебя. Но больше всего мне жаль, что в Алмулихи существует такая традиция.
— Людям вроде меня здесь не рады, — сказала она, не с грустью, а так, словно это было само собой разумеющимся. — Я не ожидала, что город, куда приезжает так много путешественников, может быть таким жестоким.
Не было никаких сомнений в том, откуда была Эмель. У неё была тёмная кожа, а её лицо было упрямым и умудрённым опытом. Она не смогла бы спрятаться в этом городе, даже за хиджабом.
— Это нельзя извинить.
Я знал, откуда пошли все предубеждения — солеискатели занимали чужие должности и дома. Они поклонялись более сердитому брату. А если солеискатель что-то крал или проявлял жестокость? Боги, это клеймило всех остальных солеискателей. Это было несправедливо, но такова была реальность. За ними наблюдали более пристально, особенно после нападения.
— Я хочу, чтобы ты познакомилась с другой стороной Алмулихи, — сказал я, наконец, тут же почувствовав себя глупо.
Почему я продолжал развивать это… что бы это ни было между нами? Мои пальцы крепко сжались. Я сидел тут и умолял её дать мне ещё один шанс.
 
— Что ты хочешь мне показать?
— Фальса Мок. Парад будет проходить перед дворцом. Посмотри его с нами. Это гораздо более интересное и стоящее представление в Алмулихи, чем забег. Устраиваются большие пиры и празднества… конечно, мы тоже будем пировать. А ночью…
Я улыбнулся. Ночь должна была быть великолепна, но я не хотел испортить для неё сюрприз.
Уголок ее губ приподнялся. Я постарался не смотреть на него слишком долго.
Я продолжал:
— Это сложно описать. Ты, конечно, и так всё увидишь, но если ты присоединишься к нам, у тебя будут самые лучшие места.
— Думаю, тебе будет, что справлять, учитывая предстоящую свадьбу.
Моя улыбка исчезла.
— Так и есть.
— Почту за честь отпраздновать её с тобой, — сказала она.
И вместо того, чтобы поднести чашку к губам и снова её опустить, она даже не пошевелилась. Наши взгляды словно танцевали — она смотрела на меня, затем отводила взгляд в сторону, и я делал то же самое.
— У нас тоже проводятся зимние и летние фестивали.
— Хаф-Шата и Хаф-Альсаф.
Слова вырвались у меня изо рта прежде, чем я успел подумать о том, что говорю. Откуда я это знал?
Эмель уставилась на меня, словно увидела что-то волшебное.
— Ты помнишь? — прошептала она.
В её голосе послышалось удивление и… надежда? Я ничего не понимал. Почему она сказала «ты помнишь», словно я должен был знать? Должно быть, мы разговаривали с ней об этом в путешествии до Алмулихи.
Когда я ничего не ответил, Эмель описала мне празднества — то, как они покрывали землю коврами, как развешивали ткань, которая напоминала холодный ветер или летний закат, и как гости надевали одежду всевозможных цветов и в неограниченных количествах пили напитки и ели еду, предоставляемую Алфааром.
— А ты, — сказал я, когда она сделала паузу. — Ты и твои сестры были в центре всего этого, не так ли?
Я почувствовал отвращение, гнев.
— Вы собирали деньги с богатых и отдавали их Алфаару?
Её колено коснулось моего, и она отдёрнула ногу. Я сдвинулся, чтобы мы снова могли коснуться друг друга. Я почувствовал тепло её кожи сквозь несколько слоёв одежды. Её ладони были крепко прижаты к столу и находились недалеко от моих. Я сдвинул руку, но она как будто неожиданно вспомнила что-то, встала и подошла к полкам. Казалось, что банки и пузырьки на них стояли в полнейшем беспорядке. И лишь некоторые из них были подписаны.
Почему она так неожиданно встала? Я снова откинулся на своём стуле. Она, должно быть, считала меня не лучше Омара.
— На что похож Фальса Мок?
Она достала банку с верхней полки, понюхала её и поставила перед собой. Затем проделала то же самое с несколькими другими банками, после чего начала доставать из них по щепотке и раскладывать на рабочей поверхности.
— На Хаф-Шату. Только в нём принимает участие весь город. Парад собирает толпы людей. Некоторые из них начали подготовку к фестивалю ещё в прошлом году. Это праздник в честь города, торговли и людей, живущих здесь.
— В нём принимают участие только местные?
В тоне её голоса послышались обвинительные нотки.
— Необязательно, — сказал я. — В этом году участников выбирал Нассар.
— А до этого?
— Моя мать.
— О.
— Нет, — сказал я. — Всё в порядке. Моей матери нравился Фальса Мок. Я даже не думал, что мы продолжим традицию этим летом после… всего, что случилось. Но мы решили, что она бы этого хотела. И люди тоже этого бы хотели. У них произошло столько изменений… новый король, больше стражников, более строгие правила торговли. Мне кажется, будет правильным оставить им их привычные радости.
Эмель вернулась за стол. Она поглядела на меня своими тёплыми глазами и вытерла руки об одежду. Она принесла с собой небольшую баночку, заполненную грязноватой жидкостью.