Война всех против всех (СИ)

  
Глава 8
 
Мирные и конструктивные переговоры
 
Я еще не успел подойти к залу, где проходило заседание партий, а еще издалека услышал, как они лаются друг с другом, чуть ли не грозя достать мечи и устроить кровавую бойню прямо здесь, в церемониальном помещении.
Собрание лидеров партий походило на шум, который поднимается, когда в собачий питомник случайно забредает кошка. Я конечно все понимаю, все новые руководители — молодые горячие парни, энергия и амбиции так и брызжут через край, но надо же и все-таки соблюдать приличия, все-таки в императорском дворце собрались, а не в коровнике, чтобы поспорить о ценах на удобрения.
Чего это они так раззадорились? Герений сказал, что спор идет из-за вроде бы пустячного вопроса, поднятого из-за того, что на самом деле срок проведения празднеств Квинкватрии уже прошел в прошлом месяце, марциусе, а на дворе сейчас уже априлус.
Казалось бы, не такое уж и существенное значение имеет время проведения праздника, но если учесть, что проводился он в честь бога Марса и богини Минервы, а месяц марциус назван тоже в честь того же самого бога, то на самом деле дата проведения праздника приобретала большое значение. Партии же очень хотели провести его, потому что в прошлом месяце из-за траура по моей матери я отменил все праздники на сорок дней, а на Квинкватрии обычно тоже проводились малые гонки на колесницах, не такие грандиозные, как на Эквириях, но достаточно престижные, так как Марс являлся покровителем коней.
Вообще, насколько я понял, Квинкватрии проводились целых пять-шесть дней подряд, причем в первые четыре дня приостанавливались все военные действия, происходило общее бескровное жертвоприношение лепешками, медом и маслом. Затем на пятый день уже устраивались гладиаторские игры, кулачные и борцовские поединки и гонки колесниц, чтобы пролилась кровь, которой так жаждет воинственный Марс. После этого, на следующий, последний день приносились жертвы Минерве и происходило торжественное освящение труб, которым она покровительствовала.
Одним из дополнительных препятствий была позиция церкви. Как я понял из рассказов Евсения, сейчас христианская церковь все активнее сопротивлялась проведению языческих праздников и со стороны епископа Неона я тоже ожидал осуждения проведения подобных мероприятий. А отменить их тоже нельзя, потому что в прошлый раз Эквирии были прерваны и не доведены до конца, а народ остался без зрелищ. А чтобы занять горячие головы, склонные к бунту, лучше с моей стороны было бы предоставить им эти зрелища, сделав их как можно грандиозней. Эту позицию, кстати и следовало объяснить епископу.
Вот с каким тягостными мыслями и головой, заполненной думами, я зашел в имперскую залу, где проходило заседание факционариев партий и тут же чуть не оглох от криков. В то же время об стену рядом со мной разбился кувшин с вином. Мою тунику испачкали брызги, а микропанит прасинов, кинувший кувшин, даже не извинился и продолжил кричать. Он, к счастью, целил сосуд не в меня, а в другого микропанита враждебной партии левков.
— Да чтобы Юпитер вырвал твои яйца и скормил их крысам и червям! — гремел этот микропанит, окончательно выведенный из себя.
Другие лидеры партий вели себя не менее шумно. Я посмотрел на них, вздохнул, поняв, что они в ближайшее время не успокоятся и прошел к своему месту.
Следом за мной шел Марикк и его огромная поступь сразу привлекла внимание факционариев и они уменьшили звук своего голоса. Все они сидели на каменных скамьях, поставленных полукружием, как в Римском сенате. Точно такие же я видел в Равеннском Капитолии, где проходили заседания курий.
На стенах горели факелы, в центре залы стояла трибуна. Мое место, как императора, находилось на возвышении за трибуной, это тоже была массивная скамья из мрамора с вкраплениями дерева, чтобы задница и спина правителя не страдали от холода. Марикк прошел за возвышение и встал сзади, охраняя меня от чересчур эмоциональных выпадов политических противников.
 
Усевшись на свое место, я осмотрел участников заседания. Да, все знакомые лица, явились самые значимые в партиях и в городе лица, те, кто определял политическую жизнь Равенны.
А еще рядом со мной на месте председателя собрания, под званием магистрата сидел Секунд Статилий Евмен, высокий и худой человек с вечно брезгливым выражением лица, который смотрел на собеседника так, будто перед ним находится кусочек засохших фекалий. Я взял его на место комита по медицине, администрированию и законотворчеству, потому что этот редкостного таланта человек обладал навыками хирурга и состоял в коллегии архиатров, то есть медиков, а еще был практикующим адвокатом. Он должен был навести порядок сначала в Равенне, а потом и во всей империи, установив повсюду строгие санитарные меры, особенно в валетудинариях, то есть полевых госпиталях, термах и в домах граждан.
Впрочем, сначала надо осмотреть участников заседания. Вон сидит и улыбается Веттониан, для него эта перебранка, как бальзам на душу. Изредка он вставлял острое слово, обвиняя кого-нибудь из присутствующих в несуществующих грехах и остывающая было дискуссия вспыхивала с новой силой. Рядом с ним сидели его микропанит и протоспафарий, как я уже говорил, здоровенные нахальные парни, тоже не на миг не закрывающие свои пасти. Это как раз этот прасин и швырнул кувшин с вином, чуть не угодив мне в голову.
Кай Корд Бланд, лидер партии венетов, обладал громогласным голосом. Он кричал:
— С каких это пор праздник, посвященный Марсу и Минерве, будут проводить в априлусе? С каких это пор, спрашиваю я вас? Вот пришел император, ничего не соображающий, кстати, мальчишка, который и принял это решение, так вот, пусть он и объяснит, каким образом он собирается проводить такой праздник? Может, он обладает силой богов и может направить время назад, вернув нас в марциусовские дни?
Его микропанит, тоже, кстати, большой и сильный парень, кричал микропаниту левков, что если он сейчас не заткнется, то он вколотит его слова ему же в глотку. Я оглядел всех микропанитов, одетых, как полагается, в плащи цвета своих партий и отметил, что все они, как на подбор, рослые и громадные, судя по всему, они подсмотрели эту привычку у меня и тоже стали окружать себя здоровяками.
Интересно, за какую сумму я мог бы перекупить всех этих силачей, лениво подумал я, прикидывая, что так и надо бы сделать в ближайшее время. Почему бы и нет, в конце концов.
В перепалку то и дело вступал Друз Фальк, который тоже любил покричать и поспорить.
— А почему бы и нет, гнилой ты кусок мяса? — кричал он Бланду. — Если вы, венеты, обосраные вы задницы, выиграли прошлые гонки, это не значит, что теперь все остальные соревнования тоже можно отменить! Конечно, теперь ты не хочешь нигде участвовать, тем более, что твои кривоногие кони вообще не смогут выиграть ни один заезд!
Теперь уже микропанит венетов схватил кубок, стоящий рядом с ним на сиденье и швырнул его в Фалька. Промахнулся и бокал ударился о стену, неподалеку от его политического соперника, но не сломался, а упал и покатился по мраморному полу.
Мне все это надоело и я кивнул Марикку. Тогда Дикий Медведь просто-напросто вышел на середину залы, достал огромный меч, еще больше, чем у Родерика и рявкнул:
— Тихо! Тому, кто скажет еще слово, я перережу глотку.
Перепалка сразу прекратилась, а Веттониан, все также улыбаясь, похлопал беззвучно в ладоши. Я подождал еще немного, не будет ли снова кто-нибудь кричать, но все молчали и глядели на Марикка, исполинская туша которого, казалось, заняла весь центр помещения.
— Через день будут проведены Розалии, — сказал я, осмотрев присутствующих. — Достаточно будет одного дня на проведения этого празднества. Мы будем чествовать память умерших и украшать их гробницы венками из роз. Надеюсь, против этого вы не будете возражать, особенно после того, как мне есть кого почтить.
Факционарии кивнули, а Фальк сказал:
— Конечно, надо провести Розалии, и плевать, что скажет епископ. Послушать его, так мы вообще отказаться от всех праздников, ходить в лохмотьях и с распущенными волосами, пороть себя бичами и рыдать во весь голос, как женщины.