Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов

Но и на таксиста, и на гаишника, и на друга каталы выйти можно было тоже только с помощью Эдика, который обретался либо у себя в гостинице, либо в аэропорту.
— У них там валютный бар, — вспомнил Никола. — Проститутки… Да! И оружие. «Макаров» с двумя обоймами.
— Ты бы позже еще вспомнил!
— Про оружие?
— Ну!
Во всем существовала какая–то несправедливая связь: не ударь Никола ножом парня на стадионе, он не попал бы в камеру с Эдиком и Алексеем — Игумнов ничего не узнал бы ни про кольцо, ни про пистолет.
— Начинать придется все равно с места прописки Эдика, — вслух решил Игумнов. — В Истре — раз они его закрывали — адрес должны знать.
— Должны.
— Ты поедешь в аэропорт и будешь там находиться постоянно, пока я не скажу. Найдешь своего каталу, а в конечном счете — таксиста…
— В понедельник мне с утра к следователю, Игумнов. У меня повестка… — Никола вздохнул естественно.
— До понедельника надо дожить, Никола. Отправляйся. Прямо сейчас…
Существовал и еще один путь к дружку неизвестного таксиста.
Через милицию аэропорта. Игумнов позвонил начальнику розыска Желтову, его не было. Отыскался лишь старший опер. Он с ходу опередил:
— Если насчет билетов — все глухо.
— Я не лечу.
— Да нет, если тебе очень надо — пожалуйста. — Он сразу перестал нервничать.
— Проверь по книге доставленных за прошлую неделю… — Игумнов принял за точку отсчета дату появления Мылиной в Москве. — Таксисты у вас были задержанные?
— Проверю. Куда тебе позвонить?
Старший опер перезвонил минут через десять.
— Не было. Этот человек точно таксист?
— Не знаю.
— Тут ееть водитель башенного крана. Из Хабаровска.
— Нет, это не он… У меня еще такая просьба. Там приходил этот Мылин насчет дочери. Проверь, прилетела ли она дневным рейсом, на который взяла билет.
— Позвони к утру. Я сделаю.
— В Москве, наверное, миллион краденых колец… — заметил Цуканов, его новый зам.
— Колец много, ты прав, — Игумнов блеснул рыжим рядом зубов. — Но кольцо появилось тогда же, когда исчезла Мылина. И в том же месте. И очень похожее по размеру. Надо ехать к Эдику…
— Поехали.
Гостиница находилась недалеко от метро «Каховская». Два одинаковых, похожих друг на друга корпуса.
— Давай сюда. — Игумнов показал на козырек, под которым стояла низкая длинная машина.
— Иностранцы… — заметил Цуканов.
— Хрен с ними.
— Я так сказал.
Круто застучали в дверь.
— Откройте.
Швейцары — пенсионеры–бугаи МВД–КГБ — по виду и степени независимости легко определили их статус.
— Входите. Сейчас оперуполномоченного вызовем.
Игумнов и Качан пошли к столу администратора. Там никого не было. Наконец появилась заспанная молодая девица. Фыркнула.
— По борьбе с проституцией?
— «Интерпол»! По линии эксгибиционистов…
— Да ладно!
— В каком номере вот этот?.. — Игумнов показал записку с установочными данными Эдика. Девица прочитала ее.
— Нет у нас такого!
— На память знаете?
— У нас иностранцы. Свои все наперечет. Не прописан.
— А живет!
— Это пусть милиция смотрит. А мы в номера заглядывать не обязаны. Каждый свободен пригласить кого хочет… — Она оценивающе взглянула на Игумнова. — Например, ты — меня! И подарить духи! «Палома Пикассо», например!
— Всю жизнь мечтал.
— Очень вежливо. — Она зевнула.
Цуканов из вестибюля махнул рукой, ему удалось найти общий язык с одним из швейцаров.
— Номер 1257. Двенадцатый этаж. Он там.
— Останешься здесь, — сказал Игумнов. — Проследи, чтобы эта стерва не позвонила…
Сверху уже спускался гостиничный оперуполномоченный.
— Откуда, ребята? — Он был похож на нападающего студенческой баскетбольной команды — под потолок, с длинными маховиками.
Игумнов показал удостоверение.
— Транспортная милиция.
— Насчет 1257… — подсказал один из швейцаров.
— Доигрались! Оля, — пригласил опер. — Идешь с нами.
Стерва победно взглянула на Игумнова, виляя задом, пошла к лифту. Вшестером они вошли в грузовой лифт.
— Нажимай на двенадцатый, — сказал нападающий. — Кто у них там? Проститутки?
 
— Оружие.
Врываться не пришлось, стерва администратор коротко постучала и запасным ключом с фанерной бляшкой открыла дверь.
— Мальчики!..
Видимо, их поселили с условием, что администрация в любой момент сможет проверить порядок и выселить, если номер понадобится иностранцам.
Она скользнула в номер, как, видимо, делала уже не раз, с ходу нажала на выключатель.
Номер был «люксовый» — с огромным холлом, с комнатами по обе стороны. Опер из гостиницы мотнул Игумнову головой вправо, сам быстро метнулся влево.
Игумнов попал в спальню, окно ее было плотно закрыто шторами. Ни воздух, ни свет сюда не попадали. Где–то рядом была кровать, Игумнов услышал чье–то сонное дыхание. И голос. Сначала непонятное, потом по–русски:
— Кто это?
— Милиция…
Качан рванул занавеси на окнах, проник свет. Завизжали колесики раздвигаемых штор. Боковым зрением Игумнов успел оценить обстановку: бархатные диванчики полукругом, галерея пустых бутылок, пуф с одеждой.
Впереди на квадратной кровати две взлохмаченные головы рядом — черная и белая…
— Милиция! Спокойно…
Черная голова на кровати неожиданно скатилась к краю, взлетела подушка, из–под нее показался вороненый, с коротким стволом «бульдог».
Не «макаровский»!
«Бульдог» пошарил по номеру, нашел Игумнова широким пустым зрачком… Игумнов бросился вниз, к кровати. Вперед. Рукой захватил чьи–то ноги. Баба! Мужик скатился под кровать. Игумнов врезал кулаком и локтем, пистолет отлетел в угол.
Впереди Качан сцепился с другим мужиком. Женщина под простыней орала изо всех сил. Игумнов и его противник катались у кровати: тот пытался схватить пистолет. Игумнов все дальше отбивал его ногой под кровать. Наконец Игумнову удалось взять верх, он врезал по лицу. Еще. Еще.
Тот закрыл руками голову, не сопротивлялся. Игумнов знал свою правоту, его противник — вину. Он не должен был брать в руки оружие. Неподписанный договор между сыщиками и преступниками запрещал это делать. Взяв пистолет, он доказал, что готовился убить Игумнова, Качана — вообще мента. В этом все и заключалось.
Игумнов подтащил мужика к шкафу, двинул головой о дверцу. Потом швырнул на ковер.
— Что ты делаешь? — закричала женщина с кровати. — Это тебе не в Америке!
— В Америке его бы сразу пристрелили — не успел бы еще вы тащить руку. Там жизнь полицейского дороже ценят…
Он подобрал «бульдог», он лежал — вороненый, маленький как мышь на снегу.
— Выйдите все, дайте одеться… — сказала женщина.
— Ничего, перебьешься и при нас.
— Сволочи! Мне тоже чуть ключицу не сломал. Сейчас бы платил за увечье…
Игумнов вздохнул:
«И действительно, платил бы! Дурацкий закон… Всех защищает, кроме того, кто старается за всех и всех больше рискует!»
Появился гостиничный оперуполномоченный, зажег свет. Задержанный все еще лежал на ковре без дыхания. Игумнов взял с прикроватного столика графин с водой, вылил ему на голову. Лежавший отпустил колени, потянулся.
В спальне появились другие обитатели номера. Всего их было шестеро. Две молодые женщины, белые, полнотелые, со спутанными волосами, принялись приводить себя в порядок. Администраторша успела уйти. Началось утро, где–то за стеной, не по–русски, поздравило всех с началом дня радио.
— Кто прописан в номере? — спросил баскетболист, он же опер.
Хозяин номера, оказалось, вообще в эту ночь не ночевал; всё это были его гости — приезжие, неизвестно как просочившиеся сквозь сито швейцаров. Те умудрились служить двум богам: пускали за деньги, потом же и закладывали. За это им тоже платили.
Все были жителями далеких мест, незнакомого предгорья, давно уже освоившими равнины столицы, ее гостиницы, рынки, мотели.
— Этого, с пистолетом, ты увозишь? — спросил гостиничный оперуполномоченный у Игумнова как бы между прочим. Он держался с достоинством, не хотел выпрашивать.