Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов

Милиционер–конвоир с силой толкнул Николу в спину.
— Убийца!.. — Видимо, ему подсказали наверху. Народ был оперативно грамотный.
Алексей–сокамерник — со втянутой в шею башкой и стриженым затылком — подскочил:
— У, суки! — Но дверь уже закрылась. Загремел засов.
Никола оглядел камеру. Пока он был наверху, Эдика вывели.
«Если замнач не дурак, из камеры меня выдернут лишь после того, как возьмут Алексея… — Никола читал происходившее, как по книге. — Тогда кавказец всю жизнь будет считаться виноватым в его бедах…»
Никола не пожалел ни того, ни другого.
Такая жизнь. Распусти и он язык — Алексей или Эдик его с ходу бы вложили, чтоб уйти на свободу.
— Где? — Вор кивнул в пустой угол.
— «С вещами на выход»…
— А может, в соседнюю камеру?
— Да нет! Он картежник. Катала. Небось на тачке гонит сейчас к себе в гостиницу… — Он не назвал ее, и Никола не поинтересовался. Он знал законы камеры. — У них там валютный бар. Девочки, кайф… — Алексей руками и движением таза показал похабно. — Во сколько меня ни отпустят, я туда поеду.
Он не догадывался, что выход на свободу теперь откладывается для него на несколько лет.
Никола снова постелил брюки, выправил швы, лег сверху.
Его ждал следующий этап.
Может даже, самый важный.
Срок содержания Николы в камере как лица, задержанного в нетрезвом состоянии, истек. Следователь должен с ходу решить: отпустить Николу на свободу, пока будет вестись следствие, или закрыть.
Николу с его биографией особо опасного рецидивиста и поножовщиной ждал верный арест. Недаром его и по акту опьянения вопреки всем инструкциям поместили не с обычной пьянью, а с задержанными, под крепкий замок. Следователи никогда не упускали случая отправить обвиняемых за решетку, чтобы те не могли убежать или совершить новое преступление.
Это стоило, конечно, следователям дополнительных хлопот. Строго через трое суток, ни днем позже, не делая исключений ни для выходных, ни для праздничных дней, следователь обязан доложить материал прокурору и получить санкцию на арест.
И против этих своих самых грозных противников — следователя и прокурора — Никола был бессилен.
Козыри, которыми он владел, годились только против тех, кто впрямую отвечал за раскрываемость преступлений, а следователей — это было очевидно для любого посвященного — нераскрытые не колышут.
— …У них всю дорогу приключения… — Никола по новой слушал от Алексея истории выпущенного каталы. Он и двух минут не мог просидеть молча. — Гаишник в порту тормознул их, а с ними старик кавказец… «Хотите, — говорит старик, — я его отмажу?» Подходит. У него в тачке коньяк был. «Белый аист»…
Никола был по горло сыт этими и подобными историями. Спросил только:
— Взял?
— Гаишник? Им только покажи!.. С ними был в машине друг этого таксиста. Он перед тем бухнул и в милицию попал, там же, в аэропорту. Неделю назад. А при нем было кольцо золотое. Темное. «Ну, — думает, — все! Финиш!» А ночью сержант его будит. «Слышь! Вали отсюда…» Ремень отдал, шнурки. «А кольцо?» — «Какое тебе еще кольцо. Вали, я сказал…» — Алексей излагал путано, но Никола отлично все разбирал. — Крутые ребята, каталы… Чечен, который с Эдиком ехал, говорит: «Ты мне покажи этого сержанта… Я разберусь!» Запросто бы разобрались. У них в гостинице «Макаров». Новый, с двумя обоймами…
— Знаешь, — сказал вор. — Ты бы язычок прикусил малость. Тут ведь и стены слышат…
— А чего я?!
Никола больше не думал о нем. Ворошил свое.
— «…Следователя чего колышет? Чтобы от водворения в камеру и до санкции у прокурора ему в срок уложиться! Чтобы ровно три дня! Как закон требует…»
— Какой день сегодня? — неожиданно спросил вор. Алексей посмотрел удивленно:
— Пятница…
«Сегодня меня не закроют!» — подумал Никола.
Следователи не любили закрывать по пятницам. Если сажаешь в пятницу — в понедельник идти к прокурору. Значит, прощай выходные, отдых с семьей, телевизор. «Для них самое лучшее — закрыть в понедельник, чтобы в среду за санкцией…»
Вскоре за Алексеем пришли. Вслед и Николу подняли. Посадили в конце коридора у зарешеченного окна.
 
Он слышал, как следователь в кабинете укорил Алексея:
— Тебе хулиганства мало? Того, что я тебе вешаю? Чего ты в камере язык распустил?
«Ну, дела–а… — Вору стало смешно. — Это же взяточник!»
Вскоре следователь вышел в коридор — белый, пышный телом мужик с редкими волосами. Он подошел к Николе.
— В понедельник придете. Паспорт пока остается у нас. Все ясно?
— Да, ясно.
— Вот повестка! Смотрите. В девять здесь.
Расклад подтвердился:
«Думает, что закроет с понедельника! Чтоб выходные себе не ломать… А на неделе получит и санкцию! Но это еще как выйдет! Бабушка надвое сказала!»
Узбек–милиционер, старослужащий, окликнул Игумнова у лестницы внизу:
— Товарищ начальник! Там ждет вас этот… — Он замялся, не зная, какое имя назвать. — Николай Иванович.
Николу знали под несколькими именами.
Игумнов взбежал по лестнице. Открыл дверь, пропустил Николу впереди себя. Замок за его спиной щелкнул.
За дверью Игумнов развернул Николу на сто восемьдесят градусов. Мгновение еще — и врезал бы в кобелиные бесстыжие воровские глаза.
— И врежь! Заслужил! — Никола не моргнул. — Они отпустили меня на выходные. В понедельник меня закроют. Паспорт у них.
— Какие у тебя претензии лично ко мне?
— Игумнов!
— Я посылал тебя на стадион с ножом?
— Нет…
— Ну и все!
— В тюрьму я не пойду, Игумнов! Мне нельзя туда. И ты знаешь почему… — Он по–блатному громко — на весь этаж — заскрежетал зубами. — Ты сейчас думаешь: меня посадишь — справедливость восторжествует! Не–ет!
— Все равно. — Игумнов открыл дверь. — Прощай.
Никола вышел.
Игумнов подошел к окну. Освещенный квадрат окна по–прежнему висел на деревьях, как простыня или занавес.
Шаги Николы стихли.
Вокзал был идеальным местом для сведения счетов с жизнью. Производство по «несчастным случаям» велось примитивно, уголовные дела не возбуждались. Трагедии замечали не больше, чем писк электронных часов, обозначавших конец часа.
Злость прошла внезапно, как и появилась. Игумнов спустился вниз, к вахтеру.
— Где он?
— Ушел… — Узбек удивленно посмотрел на Игумнова. — Просил передать это… — Вахтер полез в стол, достал плоские металлические часы на старом ремешке.
Вор стоял в конце шестой платформы. Тут было всегда малолюдно.
— В машинисты решил податься? — Игумнов смазал Николу по плечу.
— Еще подумаю. — Он вскользь взглянул на него. — У тебя тоже неприятности. Помимо меня.
— Еще одна женщина пропала, неделю назад, молоденькая, в вельветовых брючках, в босоножках.
— Опять из аэропорта?
— Опять.
Никола на секунду задумался.
— А кольцо у нее было?
— Было. Почему ты спросил?
— Мне пришло вдруг… — Он заговорил несвязно, как недавний его сосед по камере. — Милиция попутала тут одного. С кольцом. Кольцо — темное… Ма–а–ленькое–ма–а–ленькое…
— Интересно!
— …А ночью сержант его будит: «Вали отсюда!» — «А кольцо?» — «Какое кольцо?» Ладно, мол, вали!
Те же вопросы покатились по обратному кругу, теперь их задавал Игумнов.
— Давно было?
— С неделю назад. В аэропорту.
Снова стукнула стрелка. Машинист узнал начальника розыска, поприветствовал свистком.
— И кого с ним попутали?
— Друга одного таксиста. Они подвозили катал…
— Фамилию знаешь?
— Откуда, Игумнов? Все через десятые руки. Парень похвастал каталам в такси, а те дальше… Да! В машине был еще старик горец. Они его подвозили… — Никола вспомнил про бутылку. — «Белый аист». Есть такой коньяк?
— Есть.
— Горец отдал его гаишнику. В Домодедове.
Игумнов все больше заинтересовывался. Заставил Николу повторить.
Получалось, что было четыре выхода на дружка таксиста.
Через самого таксиста. Через Эдика — каталу и его напарника. И еще через гаишника.