Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов
— …Правда? Почему сразу не выйти на платформу?!
— Что можно о них сказать? Возраст, одежда…
— Один постарше. Высокий. В джинсовом костюме. Кожа на лице как глянец! Будто лоснится… На вид года двадцать четыре…
В черновых записях у Игумнова определенно встречался поездной вор с такими приметами. Это была удача.
— Второй — совсем молодой. Мне показалось, шулер. По всему, с Краснодара или Ставрополя…
— Говорили с ними?
— Нет.
— А с проводницами?
— Я спросил. Оба парня ехали в десятом…
Проводницы на месте не было — Игумнов с самого начала послал младшего инспектора ждать ее возвращения. Вскоре она подошла вместе с Карпецом — себе на уме, с маленькими глазками, без шеи, похожая на питбультерьера. Добавить что–то к рассказу бригадира она не смогла или не захотела. На вопросы, однако, ответила более или менее полно:
— Ехали они не вместе… Тот, что старше, в джинсе, садился на конечной станции.
— В Новосибирске?
— Да. Восемнадцатое место. Второй — вчера вечером. В Шарье.
— Во время прибытия, в Москве, — спросил Игумнов, — они вышли одновременно со всеми?
— Молодой, мне показалось, был вместе со всеми. Тот, что старше, проспал. Ушел последним.
— Вы узнаете его?
— Я обоих узнаю.
— Вы не могли бы… — Игумнов показал на Карпеца.
Тут важно было не вспугнуть. Карпец улыбнулся обманно–приветливой, сонной улыбкой.
— Пройти с нашим сотрудником по перрону, по площади? Знаете, как бывает? Может, они тут. Вдруг не уехали!
Проводницу следовало мягко выманить из состава. «Потом Карпец наверняка протащит ее по всем трем большим вокзалам–гигантам…» Женщина пожала плечами:
— Если нужно…
Карпец и проводница ушли. Игумнов все тянул. Чувство законченности разговора не приходило. И сам бригадир словно еще придерживал конец соединявшей их невидимой нити. Игумнов поинтересовался наугад:
— Вы, наверное, с международных линий?..
— Москва — Аахен…
«Вот и разгадка!»
Игумнов вспомнил: «По улицам Аахена тащатся псы и молят с покорностью псиной: «Прохожий, дай нам пинка ногой, чтоб избавились мы от сплина…“
Бригадир узнал:
— «Германия. Зимняя сказка…»
Они словно обменялись паролем и отзывом. Разговор пошел живее:
— Тут труднее ездить?
— Несравнимо…
— Безбилетники?
— Картежники! — бригадир покачал головой. — Просто житья не стало. И ставропольские, и ростовские группы, и симферопольские… Проводницы запуганы!
— И в эту поездку тоже были?
— Несколько групп! Последних двоих видели перед Шарьей… Но эти ехали недолго. В Галиче хватились — уже ни одного!
— Почему о них вспомнили?
Бригадир странно взглянул на него.
— Вы разве не в курсе?
— Первый раз слышу.
— Это надо с проводницей поговорить… Она как раз сестра этой девочки, что сейчас ушла.
— Связано с шулерами?
— Не только. У нас тут вчера в спальном вагоне больших людей обокрали… Проводница все знает.
Шулера появились в «СВ» после Поназырева. Это была сборная, работавшая на чужом участке. Каталы спешили. В Шарье их ожидала разборка с конкурентами, застолбившими за собой Северную железную дорогу. Шедший впереди с ходу откатил ближайшую дверь:
— Шахматы у вас? Может, сыграем?
— Да нет. Мы не брали… — В купе ехали двое. Они выходили в Шарье.
— А если в картишки от скуки…
— Теперь уж некогда!
Катала, шедший впереди — коренастый, в ковбойке, — двинулся вдоль вагона, дергая ручки всех дверей подряд.
Его напарник — в очках, в дешевой курточке — косил под студента. Он приотстал в малом тамбуре: с понта читал расписание. Выжидал.
— А закат–то! Красотища!.. — В середине вагона с грохотом откатилась дверь. В купе ехали Большие Боссы. — Это тебе не Венгрия какая–нибудь!
Крупняк, в белоснежной сорочке, в пуловере, потрогал чистейшей воды линзы в дорожайшей металлической оправе.
— Любуйся! В Москве такого не увидишь…
Малиново–огненный диск спускался за горизонт. Закат и вагон разделяла только чаща. Лесной беспредел между Ветяугой и Вяткой.
— Да–а… — Позади тотчас показался спутник — его точная, слегка оплывшая копия.
Катала мгновенно взял обоих на мушку.
— Какие люди! А как насчет партии в канасту? Или в бридж?
— Можно подумать…
Оба Босса были заметно поддаты. От малого тамбура уже подруливал второй шулер. Он вроде проходил мимо. Катала его тотчас окликнул:
— Компанию не составите, молодой человек?
— Вы мне? — Очкарик вроде засомневался.
— Если не очень заняты!..
Каталы привычно разыграли сцену поездного знакомства.
— Только как с картами, они у меня в пятом вагоне… — расстроился коренастый, в ковбойке.
— Это есть… — шулер в очках достал колоду. — Новые! Еще не распечатаны.
Больших Боссов спас сосед из последнего купе. Тоже поддатый, с кошелем на животе.
— Давайте ко мне! Не против? Вторые сутки один еду: дверь сломана, никто не садится!
— Вам не позавидуешь…
Картежники прошли в конец вагона, сопровождаемые кучкой болельщиков. Дверь в купе действительно не закрывалась. К а т а л а м пришлось работать прилюдно. Играли не в канасту, не в бридж. В секу, любимое развлечение тюремной камеры: три карты. У кого больше очков — того и банк. Игра шла заведенным порядком. Приемы шулеров практически не менялись. Бородатому сразу же дали выиграть. Второй катала, косивший под студента, проиграл, с ходу полез отыгрываться — и тут же снова просадил еще больше. Болельщики наслаждались. Большие Боссы тоже остановились в дверях. Игра быстро пошла по–крупному. Приближалась большая станция. При последней раздаче бородатому подсунули отличные карты. Куча денег на столике быстро выросла. Никто не обратил внимания на громыхнувшую в дальнем конце коридора дверь большого тамбура…
В купе у бородатого все шло своим чередом. В точно рассчитанный момент первый шулер бросил карты:
— Я пас! Иначе до дома не доберусь!
Напарник, напротив, продемонстрировал решительность:
— Я играю! Женщин тут нет? Загородите меня, пожалуйста!
Пассажиры, в том числе Большие Боссы, сгрудились в проходе. Катала приспустил брюки, рванул. Послышался треск ниток.
— У меня заначка! В трусах… Жена зашила!
Пачки сторублевок легли на столик.
— Иду на все!
Катала, не глядя, натянул брюки. Двери малого, а потом и большого тамбура по другую сторону вагона снова громыхнули. На секунду усилился равномерный металлический стук. Кто–то вышел. У купе никто ничего не заметил.
— Ша–рья–я… — пропела проводница в коридоре. — Стоянка пятнадцать минут…
Игроки вскрыли карты. У бородатого, как и следовало ожидать, оказалась прекрасная сумма — тридцать очков. Она и стимулировала его запал. Шулер продемонстрировал туз и две десятки.
— Тридцать одно! Китайское число! — Катала распихал по карманам пачки сотенных. — С меня коньяк! Сейчас притащу!
Его напарник с л и н я л из вагона еще раньше.
Большие Боссы хватились пропажи поздно ночью.
В купе горел свет. Спать не хотелось.
Бывший Первый областной секретарь и его шурин ехали к новому месту работы. Высоко. Почти на заоблачный уровень. Всю дорогу гудели. Оттого и не полетели самолетом.
Первый, как в таких случаях бывает, неожиданно обратил внимание:
«Пиджак висит косо!»
Он поднялся с полки. Тронул внутренние карманы.
«Пусто!»
Ни бумажника с деньгами, ни документов. Не было даже авторучки.
Он повторил обследование. Результат был прежним.
И потом — в тревожные эти часы до Москвы, — принимаясь искать, каждый раз он снова начинал с карманов пиджака. Инерция мышления всех потерпевших! Главное было не в содержимом бумажника. Не в пропусках, талонах, карточках–книжечках. Только в одной! Единственной! Которую следовало беречь пуще жизни! Зашить глубоко. В самые трусы! Под мошонку!
«Какого маху дал!..»
Второй Босс — вновь назначенный ответственный работник Генеральной прокуратуры — листал у себя на полке свежий номер «Плейбоя». Он не сразу понял, что происходит.