Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов

— Коля… — позвал Первый. — Проверь у себя в карманах. Ничего не понимаю!
Через секунду–другую случившееся предстало перед ними в своей гнусной необратимой реальности.
Карманы шурина были тоже пусты.
— Дела–а…
В вагоне все давно утихомирились. Равномерно стучали колеса на стыках. За окном тянулся лес.
Случись все там, у себя, в Сибири, или даже где–нибудь на Кавказе, или в Крыму, не говоря уже о Москве, Первый знал бы, как поступить. Кого вызвать. Кого поставить на уши. С кого спросить. Сейчас все обстояло по–иному. Он был уже не на том берегу, где княжил эти годы, и еще не там, куда был приглашен на княжение.
Наиправильнейшнм показалось — оставить все до Москвы, как есть.
Но уже через минуту пришло другое: «Может, документы еще тут рядом! В поезде! Бог знает, где они окажутся в следующее мгновение, тем более утром!»
Хмель у обоих мгновенно улетучился.
— Принимай меры, Николай! — приказал Первый. — Ты у нас правоохранительные органы. Генеральная прокуратура. Тебе и карты в руки… Другого выхода нет!
— Придется поднимать пассажиров…
Второй Босс вышел к проводнице.
«Вот и расслабились! Калиф и его визирь путешествуют инкогнито…»
Первый тем временем снова проверил карманы пиджака.
«Бесполезно…»
Через несколько минут в коридоре послышались голоса. Первый откатил дверь. Перепуганная проводница поднимала пассажиров. Стучала в купе. Проверяла, все ли на местах. Второй Босс поставил задачу:
— Установите, все ли в вагоне. Потом займемся документами и вещами…
Вскоре он вернулся в купе:
— Я послал проводницу за бригадиром. Надо срочно пройти по составу. Исчез мужчина с четвертого места…
— Исчез?
— Билет на месте, а самого нет.
— А вещи?
— Сумка. Он взял ее. Сосед по купе сказал, что не видел его с Шарьи…
Первый Босс задумался.
— Какой он из себя? Я его видел?
— Сейчас вспомните. Стоял всю дорогу у окна в коридоре. Серый костюм, галстук… Вспомнили? Узбек или казах. А глаза голубые!
Игумнов начал понимать. «Азиат с голубыми глазами… Гонка, переполох в отделе милиции… Радиограмма на кладбище и отзыв с похорон Деда. Личное участие генерала Скубилина… Вот и причина! Кража у Большого Начальства!»
Проводница — невидная, с маленькими глазами, без шеи, — как ее сестра, показала место, на котором ехал Голубоглазый, потом отвела в купе потерпевших.
— Солидные люди! Вещей было, правда, немного.
— Что все–таки пропало?
— В основном — документы. И деньги.
— А вещи?
— Нет, вещи не взяли. Денег тоже очень мало… Видимо, его вспугнули…
Проводница без дополнительных вопросов перешла к характеристике вора.
— Узбек или казах… Тоже солидный — в костюме, в галстуке. И не подумаешь… А на такое пошел…
Игумнов вернул ее к фактам.
— Он ехал один
— Да.
— А его сосед по купе?
— Пожилой мужчина. Все время читал Библию. Ничего не знает.
— В десятом вагоне тоже кража… Вы не связывали?
— Нет, он ходил только к голове поезда, — проводница показала в сторону нерабочего тамбура. — В ресторан…
— Где он был, когда шла игра?
— Когда картежники? Это я точно помню. Стоял в коридоре.
— Кто–нибудь проходил в это время по вагону?
— У нас все время ходят!
— Кто–нибудь видел его у купе, где ехали потерпевшие?
— Этого нет, — она покачала головой. — Мы всех спрашивали…
— Тогда почему вы решили…
— Так ведь исчез! — Маленькие свиные глазки питбультерьера смотрели в упор, не мигая.
Игумнов не стал ее разочаровывать.
— Что за документы были у потерпевших? — Для себя он уже ответил на этот вопрос. — Говорили?
Бригадир, стоявший все это время молча, пришел проводнице на помощь.
— Нет, ничего не говорили… — Бригадир как–то чересчур искренне заглянул в глаза.
— Ясно…
Игумнов и не рассчитывал на правдивый ответ.
— У вас есть их адреса?
— Милиция все взяла себе. И акт, и списки пассажиров…
— Списки?
Транспортная милиция редко могла себе позволить такую роскошь. Это свидетельствовало о масштабах проведенной работы в поезде.
— По всему составу… Начала галичская группа, потом подключились ярославские милиционеры…
 
«Как при теракте…»
Впрочем, это была удача. Среди пассажиров наверняка находился поездной вор, совершивший кражу денег у старухи.
— Прекрасно. И где списки?
— Тут, в Москве,
— А точнее?
— Генерал приезжал. Начальник управления. Я лично ему передал.
— Понял…
Наверху делалась своя политика.
Игумнов возвращался в метро вместе с пассажирами только что прибывшего поезда. Вестибюль был заполнен чемоданами, суетой, люди перекликались — боялись потерять друг друга в столичной сутолоке. Были тут и москвичи.
— Родина! За что караешь? — орал пьяный.
Темноволосый бледный человек, Явно кавказец, — в ветровке, с поднятым капюшоном из–за непрекращающихся сквозняков, — проверял проездные, тщетно старался навести порядок.
«И у азеров тоже свои неудачники…» — подумал Игумнов.
Наконец его потащило к эскалатору. Рядом кружило несколько цыганок в широченных цветастых юбках, женщины словно сошли со страниц первых муровских альбомов.
На платформе, внизу, было уже гораздо спокойнее.
На мгновение он ощутил тонкий аромат дорогих стойких духов. Он оглянулся — женщины, проходившей тут мгновение назад, уже не было видно.
Строй привычных мыслей настигал порой в совершенно неожиданных обстоятельствах.
Первая его жена и после развода осталась «Игумновой», нынешняя носила фамилию умершего. Молчаливо подразумевалось, что после смерти она будет похоронена рядом с ним.
«Не повезло девушке…» Он старался об этом не думать.
Его развод и ее вдовство были абсолютно различны по своей сути.
«В одном случае — неудовлетворенность, в другом — потеря, незаживающая рана, невозможность замены…»
С этим — увы! — следовало примириться.
«Ты во Внукове спьяна билета не купишь, чтобы лишь пролететь надо мной…»
Впрочем, это уже не имело значения.
Ни скоропалительный развод несколько лет назад, ни вхождение в семейство, принадлежавшее когда–то к самому высшему кругу партийно–правительственной элиты, — все это никак не отразилось на строе его жизни вокзального разыскника.
«Мент — не профессия, а состояние души…»
В дежурке Егерь встретил неожиданной новостью:
— Не в курсе? Поздравляю!
Игумнов молча смотрел на него.
— Пока ты добирался, Карпец с проводницей задержал одного из подозреваемых!
— Кого именно?
— Того, что сел в Шарье. Помоложе… Идут — и он прямо на них. В зале, на Ярославском. — Дежурный уже не мог остановиться: прошел по всей цепочке событий. — Я сразу на помощь послал старшего опера. Начальник, правда, приказал Качана не трогать — пусть занимается девицей с фабрики…
Игумнов прервал его:
— Деньги при нем?
— Всего тысяча. Ну и по мелочи.
— Откуда он?
— Из Симферополя. Сейчас Качан и Цуканов его допрашивают.
— А что с Розенбаум?
— Старуха где–то у медиков…
Потерпевшую Игумнов отыскал в изоляторе — в узком крохотном боксе вокзальной медкомнаты, на кушетке. Не поднимая головы, старуха бесцельно водила по стене рукой. Она больше не притворялась ни дурашливее, ни напуганнее.
Игумнов был уверен: мысль ее работает четко, и тут же получил подтверждение.
— Его поймали? — спросила она, не оборачиваясь.
Потерпевшая напомнила Игумнову бабку по отцу на последнем этапе ее жизни. Лишившись единственного сына, а потом овдовев, бабка прожила остальную жизнь одна. Бзиком ее стала чистота. Она все время что–то чистила, стирала. Как–то увидев по телевизору чемпиона, установившего бог весть какой немыслимый рекорд, она заметила укоризненно:
— Какой потный!
Прежде чем усадить гостя за стол, она доставала его вопросом:
— Вы не хотите помыть руки?
Потом это с нею случилось. Незадолго до смерти в доме невестки, которую она всю жизнь не признавала и даже считала косвенной виновницей ранней кончины сына, бабка каждый день сидела к вечеру на полу у дивана в собственном дерьме, не имея ни сил, не желания подняться. Никакие слова на нее не действовали. В такие минуты Игумнов ненавидел старуху. Ему казалось, лишь жестокость вернет бабку в привычное ее состояние. Злоба как форма переживания горя.