Другой мужчина (СИ)

— Да его ретроградные методы… Они убивали «Эфир»! Никаких госконтрактов, никаких благотворительных грантов, никакой творческой рекламы, только правда! — последние слова она прорыдала, особо кривляясь. — А деньги нам откуда взять? «Молния-связь» могла возродить «Эфир» из пепла, сделать лучше всем нам!
— Ты могла уволиться. И перейти в «Молнию-связь» — совсем тихо сказал Деймос, больше не улыбаясь. — Но нет. Ты ведь там была не нужна. Ты вообще им не была нужна, как специалист, только, как шпион. А потом они бы закрыли «Эфир», оставив «Эфир-строй» себе. И распустили бы всех, но тебя это не интересовало. Ты хотела денег настолько, что не собиралась просчитывать последствия. Настолько, что смогла убить.
— Это не я убила, не я! — она всё рыдала. — Но ведь всем же стало лучше, когда он умер!
— Это ты. Ты спланировала. Ты уничтожила модуль, который мог поддержать его жизнь до прибытия скорой. Парни, вызовите полицию и ждите снаружи.
— Ты бы тоже вышел.
— Ерунда. Мы же не вывели её. Я проник сам, это административка и штраф.
Альшевский кивнул.
— Выйдите, чтобы нас здесь не было слишком много. Я побуду с ним.
— Со мной не надо быть. Я в порядке, — бесцветным голосом ответил Деймос. Сергей кивнул и отвёл его в сторону, бросив Любаве предупреждающий взгляд.
Деймос чувствовал себя странно. Эта женщина пыталась его убить. Просто потому, что её не устраивал размер премии. Не потому, что не устраивал Леонид. Что бы она не говорила, потом же призналась — хотела денег.
Он должен к ней что-то чувствовать. Ненависть, например. Хотеть отомстить.
Но нет. Почему-то нет. Только презрение и отвращение. А пустота в душе — она осталась после того, как он прижал Мартова, отомстив за Настю.
И после того, как у него не стало Насти.
Зря Альшевский — да и остальные — так волнуются.
Деймосу очень паршиво сейчас. Но откровения Любавы здесь почти ни при чём.
Этот звонок Настя ждала долго. Долго и терпеливо.
— Ах ты змея! — начала собеседница сразу.
— С кем имею удовольствие?.. — хотя она конечно же поняла — с кем. Даже если бы не узнала Элану в лицо, всё равно можно было догадаться, кто её вызывает и начинает разговор с оскорблений.
— Ты прекрасно поняла! Это ты, ты всё подстроила!
— Что — подстроила?
— Знаешь прекрасно! Из-за тебя меня перевели в жёлтую прессу! — шипела журналистка разъярённо.
— Да?! — Настя широко распахнула глаза в якобы удивлении. — Но, дорогуша, ты ведь и пишешь жёлтую прессу!
— Ты специально это подстроила!
— Ты считаешь, что я устраивала утечку слухов? Что по моей просьбе коллеги распространяли все эти сплетни? Что я знала — если ты не переключишься на новости технического толка, то рано или поздно твои материалы понизят до колонки скандалов? Ну что ты, неправда!
— А ты не такая дура, чтобы признаваться на запись? — злилась Элана. — Неужели тебе было приятно, что тебя мешают с грязью?
— Меня это бесило, и я очень хотела, чтобы ты получила по заслугам. Кто-то выполнил моё желание. Не могу сказать, что мне жаль тебя.
— Я знаю, зачем ты это сделала. Я заставлю тебя признаться, выведу на чистую воду! Неужели ты думаешь, что так его можно вернуть?
— Нет. Не так. Но я прекрасно знаю, как его можно вернуть. С тобой я обсуждать это не буду. У тебя не хватит ума на подобное. Не понимаю, почему ты считаешь себя умной. Ты очень недалёкая.
— Мне-то не надо его возвращать! Он сейчас со мной.
Настя усмехнулась. Она не собиралась долго разговаривать с этой скандалисткой:
— Не лезь ко мне и в мою жизнь. Разговор окончен. У меня много дел.
Элана ещё бесилась, а она уже разорвала соединение.
Далеко не с таким уверенным видом Настя разговаривала с Деймосом. Она знала — какие бы решения он не принимал, перед ней он не устоит. Тихо, печально она упрашивала встретиться хоть один раз — просто поговорить. Неужели после всего, что между ними было, она не заслужила хотя бы просто объяснений?
Конечно, он не устоял.
— Приходи ко мне сегодня вечером. Я накормлю тебя ужином. Это у тебя рабочий кабинет — спальня, у меня — кухня. Не бойся, я ни на что не рассчитываю. Просто поговорим.
 
12 декабря
Конечно, он пришёл. Вечером, немного раньше условленного времени.
— Проходи, садись, — она была очень печальна. Указала на два кресла по обе стороны стола.
Деймос обошёл стол и, опираясь на подлокотники начал опускаться на одно из них. Настя присела напротив.
Он даже не понял сначала в чём дело, когда запястья обхватили гибкие и прочные браслеты. Они стянули руки так, что Деймос буквально упал в кресло.
Посмотрел озадаченно:
— Насть?
Она больше не выглядела печально, наоборот — очень довольно. Улыбалась.
— Как я уже сказала — мой рабочий кабинет — кухня. Я очень способная ученица, Дей-мос!
— Насть, прекрати. Это решение было обдуманным и верным…
— Это ты прекрати.
Она встала, обошла вокруг стола.
— Хватит, я понял, отпусти. Это ни к чем хорошему не приведёт.
— А ты сам отпустил, когда я просила?
Настя совсем рядом. Никаких здравых размышлений не получается.
— А если бы я выбрал другое кресло?
— Там тоже есть крепления, — невозмутимо ответила она. — Главное — не трогать подлокотники.
— То есть если бы я не опирался на подлокотники…
— Ты всегда, когда садишься, опираешься на подлокотники.
Очень довольная и гордая собой. Чего она добивается? Всегда была такой умной, серьёзной, рассудительной. Деймос думал, она поймёт со временем. Должна понять. Ведь так и правда лучше для неё.
Два пальчика скользнули немного вниз вдоль застёжки тёмно-красной свободной блузы. Края разошлись — недостаточно, чтобы увидеть, но Деймос мгновенно представил, какое на ней бельё.
Прикрыл глаза, чтобы отвлечься — но так ещё хуже. Сочетание её запаха, шелеста одежды и его собственного воображения.
Склонилась к нему так близко, что тепло дыхания добавило накала.
— Настя, не надо.
Получилось как-то… слабо.
— Почему ты больше не командуешь?
Лукавая улыбка — и такая уверенная. Почему? Да потому, что хочется упасть на колени и умолять о пощаде. Но — ремни вцепились в запястья, а его мучительница наслаждается своей ролью.
— Ты всегда строил хитрые планы, а? Сделай что-нибудь сейчас.
Тёмный локон, словно в замедленной съёмке, скользит по шёлку блузы, срывается с плеча и с размаху оглаживает его щёку.
Жестоко раздирая нервы.
Деймос молчит, не в состоянии выдать что-либо членораздельное.
— Ты сделал из меня вещь, покорную рабыню. И выкинул на помойку, как наигрался.
Всё тем же тоном — игривым, нежным. Он знает, что должен возразить — но может лишь облизывать пересохшие губы.
— Сразу забыл? Выкинул из головы?
— Всё не так.
Её лицо ещё ближе. Зубками прикусывает его нижнюю губу:
— Врёшь.
Больно.
Боль совсем не отрезвляет. Как бы не наоборот.
— Те девки, которых ты таскал в постель — Ты подумал обо мне хоть мельком? Как это выглядит?
Судорожный выдох:
— Нет, нет…
— Первая попала к тебе в постель через какие-то несколько дней.
Укус больнее. Нет, Настя, боль — это не наказание. Это предложение…
— Я с ней не спал…
— А вторая? У вас схожие вкусы.
— Тоже нет.
— А журналистка?
— От Эланы хрен отобьёшься…
— Ах да! Попробовал на себе свои наручники и ленты? И… — она шепнула на ухо —…другие игрушки?
Волосы огладили его щёку, тепло дыхания обдало настоящим жаром.
— В нашей постели никого не было, Настя…
Её имя вырвалось полушёпотом.
Её глаза, полные страсти и гнева.
— Врёшь.
— Правда.
— Значит, ты побывал в чужой постели? Как быстро прошла твоя любовь? Просто проснулся утром и понял?
— Моя любовь не проходила, — получилось почти умоляюще. Как, оказывается, мучительна эта беспомощность! — Твоя прошла. Вернее, твоя любовь где-то в прошлом. Ты любишь другого человека. Я для тебя был и остался врагом. Я должен был дать тебе понять, что ты свободна. Что можешь жить без оглядки на наш брак.