Дамский секрет (ЛП)

«В целом Гарри в порядке», — говорилось в письме. Джорджи нахмурилась. Что это значит? Далее следовало ничуть не успокаивавшее заверение, что он очень хочет с ней свидеться. Они так часто спорили, Джорджи и Гарри, что можно запросто упустить из виду, сколь сильно она его любила. Из-за него она прибегла к маскировке. Несмотря на провокационные слова о правах по рождению, ее не заботило, признают ее сестрой графа или нет. Джорджи пошла на это ради Гарри.
Она глянула на часы: без двадцати пяти минут четыре. Скоро прибудет Лили.
Пора уходить. Сегодня Натан показал, что влечение к ней — это временное явление, да и Гарри вернулся. Она ему нужна. И вроде бы сие мелочь, но было бы здорово уйти до возвращения Натана. Пустой дом объяснит все более доходчиво.
Джорджи сложила письмо и воротилась в опочивальню, дабы переодеться и упаковать саквояж.
Без десяти минут четыре она закончила собираться.
На столе нашлись чернила и бумага. Она села и набросала несколько строк, затем посыпала чернила песком. Она завернула в записку несколько гиней, взятых из скромных сбережений, опосля запечатала и положила на каминную полку.
Часы пробили четыре раза. Джорджи ждала у окна. Громыхавший по тихой улице экипаж остановился подле дома. Она быстро открыла створку и высунулась из окна. Дверца кареты распахнулась, и Лили начала спускаться. В ответ на оклик Лили вскинула глаза и насупилась.
— Жди на улице, — велела Джорджи. — Я выйду через минуту.
Лили кивнула и скрылась в карете.
Когда Джорджи спустилась на первый этаж, мистер Гоудж слонялся в прихожей. Он впился испуганным взором в саквояж.
— Уходите, мисс Феллоуз?
— Да, мистер Гоудж. Пожалуйста, дайте пройти. Меня ждет подруга.
— Прошу вас отказаться от этого решения, — тревожно нахмурился мистер Гоудж. — Если вы уйдете, его светлость будет крайне недоволен. Скоро он вернется домой и лично сопроводит вас к подруге.
— Пожалуйста, откройте дверь, — улыбнулась она.
Он вперился в нее обеспокоенным взглядом. Джорджи осторожно его толкнула. На миг показалось, что он не сдвинется с места, однако он отступил. Она отворила дверь.
— Спасибо, мистер Гоудж, — молвила она, а затем вышла в холодный январский день.
 
 
Гарри остановился в квартире Макса, располагавшейся над «Камелотом».
Джорджи пролетела мимо улыбавшегося Макса и нашла серолицего брата лежащим на потрепанной кушетке. Когда она позвала его по имени, он открыл глаза и принялся садиться.
— Ох, Гарри! — закричала она, укладывая его обратно на кушетку.
— Рад видеть тебя, Джордж.
Он нащупал ее руку и сжал. Она тоже сжала его руку, всматриваясь в лицо.
— Он только выглядит паршиво, на самом деле все неплохо, — сказал Макс. — Всему виной поездка. Беднягу подбрасывало на каждой рытвине от Саут-Йоркшира. Из-за этого рана разболелась. Ему надо недели две полежать и не мешать заживлению.
— Я приду в норму уже завтра, — возразил Гарри.
Джорджи с Максом переглянулись, засим она перевела взор на брата. Он спал с тела, стал кожа да кости.
— Жаль, ты не видела, каким я его забрал. Сейчас лицо уже вернуло привлекательность.
— Ты обещал принести чай с крампетами, когда Джорджи приедет, — со смехом пожаловался Гарри, намеренно сменив тему.
— Слушаюсь и повинуюсь, — сыронизировал Макс.
— Выкладывай, — сказала Джорджи, едва Макс ушел.
— Дай подушку, — откликнулся Гарри, — и помоги мне сесть. Я не могу разговаривать лежа.
Джорджи принесла несколько подушек и подложила ему под спину, сделала вид, будто не заметила, как он морщился, покуда усаживался.
— Где именно рана? Не хочу причинить тебе боль.
— Здесь. — Он указал на правую сторону нижней части живота. — Лекарь сказал, мне повезло, что нож не проткнул ничего важного.
— Сильно болит?
— Уже не очень, — пожал он плечами. — Скоро я снова стану собой, обещаю.
Он рассказал о том, как ездил от деревни к деревне, пока не нашел человека, кой знал их мать и подсказал, как найти ее родную деревню.
 
— Довольно милое малонаселенное местечко. Сначала я пошел в трактир и разговорился с местными. Чуть позже пришел человек, который помнил маму. Я возликовал. Я побывал во многих трактирах, и наконец-то кто-то понял, о ком я спрашиваю. — Он поморщился. — Но хорошее настроение надолго не задержалось. Я отправился в церковь поговорить с куратом. Он принес реестр, и я нашел бракосочетания восьмидесятых годов. Однако с тысяча семьсот восемьдесят пятого года по тысяча семьсот восемьдесят восьмой записей не было. Два листа вырезали. Аккуратно, ножом, рядом с переплетом. Курат глазам своим не поверил.
Ожидаемо. Однако Джорджи все равно ощутила разочарование подобно удару. То, что это совершила их плоть и кровь, усугубляло ситуацию.
— Что сказал курат?
— Сказал, поговорит с епископом. — Гарри цинично захохотал, но она понимала, что за смехом он скрывал океан разочарования и боли. — А что еще он мог сказать? Страницы пропали, в деревне их точно не сыщут.
— И что потом?
— Я вернулся в трактир. Подумал, вдруг отыщу человека, который помнит церемонию бракосочетания, может, даже найду очевидца. Многим я покупал эль и спрашивал о маме и импозантном господине, за которого она вышла замуж. Но никто ничего путного не помнил. Как-никак минуло двадцать пять лет, да и свадьба, небось, прошла скромно. Родственников у мамы не было. — Он помолчал. — Теперь-то я понимаю, что мужчина (один из тех, с кем я разговаривал) ждал, что кто-нибудь придет и станет задавать вопросы о маме. Но тогда мне это в голову не пришло.
— Ох, Гарри.
— Когда стало ясно, что я ничего не добьюсь, я пошел на постоялый двор. К тому моменту я до того расстроился, что хотелось уехать в Лондон и забыть обо всем. Но было уже поздно. Покои брать не хотелось, практически все деньги я истратил, поэтому я заплатил за ночь в конюшне. Почти весь вечер я провел в пивной, решил изрядно напиться, поскольку спать мне предстояло черт-те где. И конечно же, хотелось утопить печаль в алкоголе. Я разговорился с незнакомцем, он купил мне эля. Мы особо ничего не обсуждали, зато он вытянул из меня, кто я такой. Я ничего не заподозрил, Джордж. Я дурак! К конюшне я поплелся вдрызг пьяным и сразу же уснул, а когда проснулся, бог знает сколько времени спустя, этот человек стоял надо мной с ножом.
Гарри смолк и крепко сжал ее пальцы. Джорджи не подталкивала его продолжать, лишь молча ждала.
— Мы подрались. Потасовку я описать не смогу. Это было ужасно, безобразно. Очень хотелось выжить. Вот так идешь по жизни и не задумываешься, до чего легко можно отправиться к праотцам. Когда меня посетила мысль, что я умру, что-то на меня нашло и я дрался как одержимый. Сначала я даже не почувствовал колотую рану. Меня занимало лишь одно: причинить ему вред. А потом пришел Джошуа (так зовут хозяина постоялого двора). Он услышал нас и решил узнать, что за шум. Он огрел нападавшего граблями, и негодяй убежал. После этого я ничего не помню. Я потерял сознание. Вроде бы приходил лекарь. У меня поднялась высокая температура. Они считали, что я умру. Джошуа, благослови его Господь, выделил мне лучшие покои, а его жена и дочь присматривали за мной. Я их должник.
— Мы их отблагодарим.
— Макс заплатил за покои, но должен я в десять раз больше. — Он помолчал. — Как только я пришел в себя, я написал Максу, и он приехал за мной. До дома мы добирались целую вечность. Мы останавливались каждые пятнадцать километров. Бедолага Макс, наверное, рвал на себе волосы.
— Глупостей не говори, — изрек Макс.
Он вошел с чаем и горкой жареных крампетов с маслом. Несколько штук он переложил на тарелку и подал Гарри, кой принялся уминать их так, словно не ел несколько дней.
— Выкладывай новости, Джордж, — сказал Гарри с полным ртом. — Лили говорила, никаких доказательств ты не нашла.
— Нашла несколько писем. Давай покажу.