Ольга-чаровница и змиев сын (СИ)

А ведь чаровничеству не только на Руси обучиться можно. Ольга не в хлеву росла, грамоте была с малолетства научена и всегда интересовалась, как люди в иных краях живут. И о драконах восточных, что крылатым змиям родня, и о джинах пустынных, и о богах многоруких знала, да и о многом другом, в чем люди не смыслили. И если с посланниками Валидуба-Вырвитополя сладить она могла легко, то с заморскими лиходеями — на пределе возможностей. Не родное чаровничество они использовали, а черное колдовство, замешанное на крови, страданиях и смертях. Вот такие «добрые проповеднички» на Русь заявились, о добре и любви вещавшие и к смирению призывавшие честной народ.
К тому же имелись у некоторых из них волшебные помощники.
Заключение в посох аль самоцвет чаровнического существа применяли многие. С тех пор, как волхв спустил на нее свою свору, а черные люди принялись поединков искать, Ольга время от времени выпускала их помощников на волю. Более всего басурмане да заморцы огненных саламандр приручали. Чаровник кормил саламандру, а та усиливала его чаровническую мощь. Эти существа не были разумными, с ними вряд ли удалось бы поговорить, но роль любимцев они выполняли превосходно. Джиннов чаще всего пленяли, а потому к хозяину те не чувствовали ни малейшей привязанности. По-хорошему, было бы полезно оставить в тереме парочку освобожденных духов пустыни, но вот незадача: по природе своей джинны вредили людям, а кроме того являлись слишком назойливыми. У Горана в сравнении с ними определенно имелась совесть.
Жаль только, чем дальше, тем больше он наглел, и если раньше лишь намекал, то теперь говорил прямо: мол, прими мою помощь, красная девица, всех врагов твоих одолеем, могущество обретешь, какое лишь богам подвластно, все равно здесь тебе житья нет и не будет. Может, и не врал, но точно недоговаривал. Например о том, что Ольге придется в Навь переселиться. Да и не избавиться от змия, если согласится. Змии — гады приставучие.
— Ты молчишь столь долго, что я уже знаю, каков будет ответ, — разнеслось по комнате. Ольга ожидала гнева или издевки, но Горан не выказывал ни малейших эмоций, просто утверждал: — Тебе не выстоять снова, ты и так продержалась долго.
Она знала об этом и без него.
Месяц назад Иван решил затеять войну с соседним княжеством. Ненависть ненавистью, а послал к ней гонца. Ольга же сделала с тем то же самое — послала, причем по известному адресу. Воевать она больше не собиралась, особенно за чужое желание пограбить соседей. Да и смешно просить помощи у той, на которую натравил всех, до кого лишь сумел дотянуться. Иван обиделся, но войны не отменил.
Князь Ярополк победил; лишь самую малость не дойдя до столицы, заключил унизительный мир на своих условиях. Иван же причиной своих бед назвал именно Ольгу, а ему и поверили: ну конечно, не помогла же и наверняка начаровала воинам слабость, а Ярополку победу.
На мнение Ивана и попытки за ее счет оправдать полнейшую бестолковость на воеводском поприще она чихать хотела. Тем более, хода богатырям в зачарованный лес не было. Однако здесь новая напасть пришла: заморская. Уже не просто проповедники захожие на нее ополчились. Какими-то своими путями узнал о плененном змии целый чаровнический орден.
Кто в том главенствовал, Ольга понятия не имела, однако чаровники в нем состояли — нечета проповедникам. И их не интересовало ни крещение русов, ни ненависть к ней князя. Недавно ей нанесли визит, во время которого вежливо попросили вступить в орден и сдать в хранилище свой посох. Ольга отказалась. Тогда ее попытались припугнуть. Слово за слово, и чаровник вылетел из терема не с помощью самолично созданных крыльев и не посредством метлы, а самым что ни на есть обыкновенным образом: в окно. Витраж потом пришлось чинить.
— Послушай… — начал Горан, но по светлице невесть откуда взялись и закружились осенние рыжие листья.
Единый миг промелькнул, и встал пред Ольгой леший.
— Все готово, Оленька, — проскрипел он. — Аккурат большое посольство к Ивану подошло, частью в храме засели. На закате кликну я птиц, к хвостам их огонь-траву привяжу. Им-то самим ничего не сделается, а храм проклятый сгинет вместе с ворогами.
 
Ольга с мгновение лишь смотрела на него, силясь правильные слова найти. Не ожидала, будто станет защищать ее хозяин лесной сверх того, чего испросила. А вот ведь как. Хорошо хоть посоветовался.
— А как весь стольный град заполыхает… — вымолвила кое-как Ольга.
— Ты совсем из ума выжил, старый?! — накинулся на него Горан. — Сам хлебнуть людской ненависти не страшишься, так хозяйку пожалей!
— А ты! Ты!.. — леший упер кулаки в бока, заухал рассерженным филином. — Угодил в полон, так сиди и помалкивай!
— На град перекинется? — спросила Ольга.
Леший руки опустил, кулаки разжал.
— Отвечай, дедушка.
— Может и перекинется, не ведаю, — пробурчал леший. — А не все ли равно? Они добра не помнят, правды знать не хотят, как княжич на трон кривдой взгромоздился, так и они…
— Не гоняй птиц, дедушка, не жги ладоней огненной травой, — велела Ольга. Под руку попалась фигурка лиса с девятью хвостами и такой хитрой мордой, что живой казалась. — Подумаешь, добра не помнят. То для людей в порядке вещей.
Леший крякнул, подбоченился.
— Неужто дошло наконец? Не твоего они племени!
— Поторопилась, — сказал Горан. — Ты ж почти сразу, как я дань испросил, в путь тронулась.
Ольга кивнула.
— А требовалось обождать. Только когда вой по княжеству пошел бы, следовало в дорогу собираться. Не раньше! Люди беды еще не осознали, а ты уже в путь отправилась да вернулась. Раз нет беды, нет и избавления, моя чаровница.
— Молчи змий, — поморщилась Ольга. — Можно подумать, мало народу в битве полегло.
— Должно быть много, раз богатырь, какой с тобой шел, согласился в лесу пересидеть, позволив тебе одной действовать.
Ольга вздохнула.
— Помню я твой вид тогдашний, — продолжал Горан. — Да только не дело воину умелому чаровника бросать. Вы ж, чаровники, на вес злата-серебра, вас хранить нужно, а не кидать то в огонь, то в полымя.
— Вот-вот! — согласился леший.
— Имея не хранят, потерявши плачут — вот вся суть людская, какая есть, — продолжал Горан. — И то правды и свободы касается в первую очередь. Потому не пытайся черных людей выгнать. Чем сильнее сопротивление, тем легче кривда дорожку к сердцам отыщет. Пусть все, как есть, идет, своим чередом, наши боги край свой не оставят. И тем вернее будет путь для истины у людей, коли ложь отринуть сумеют.
— Так-то так, — вздохнул леший. — Жадным пришлым оттого и надобны храмы, пожертвования с поклонениями, поскольку опоры у них нет и не будет. Мы же никуда не денемся, а со временем и в кривду просочимся, ее же против самой себя поворотим. Да только с ворогами как поступать станем? Я всех не удержу: много шибко.
— А вы меня выпустите, — снова затянул несмолкающую песнь Горан. — Клянусь, нет и не будет мне дела до навьих переселенцев.
— Чем поклянешься? — заинтересованно прищурился леший.
Горан рассмеялся.
— Животом и силой. Сойдет?
Леший пожевал губами, на Ольгу глянул.
— Я не столь слаба, как ты думаешь, — заметила та. — И не впервые стану драться с ворогами.
— Раньше с тобой бились на равных, — возразил Горан. — Завтра этого не будет.
— Этого и раньше не было, ты просто не замечал.
Ольга повела плечом, усмехнулась и мельком подумала: «А кого я, собственно, обманываю? Можно победить одного претендента на твой посох, двух, трех, но рано или поздно придется лечь под ударом даже не чаровника, а сопливого ученика, которому посчастливилось вовремя достать огневик».
— Победить тринадцать раз подряд еще не удавалось никому, — напомнил Горан.
«Мог и не утруждаться, я знаю», — подумала Ольга и сказала:
— В стан твой проникнуть и тебя пленить тоже таковым казалось.
— Оленька… — осторожно начал леший.
— Не тревожься, дедушка, — попыталась успокоить его Ольга. — Все разрешится так или иначе, но лес твой устоит, в том не сомневайся. А теперь иди.