Тайна леди Одли
В отчаянии он заходил взад-вперед по берегу, меж тем как его тесть, беспомощно глядя на него, протирал свои близорукие глаза носовым платком.
«Сдается мне, старик плохо заботился о своей дочери, – подумал Роберт Одли, наблюдая за отставным лейтенантом со стороны. – Похоже – по этой или по какой-то другой причине, – но он побаивается Джорджа».
Безутешный Джордж Толбойз, не находя себе места от горя и боли, по-прежнему метался по берегу, меж тем как мальчуган, подбежав к деду, начал теребить его за полу пиджака:
– Пойдем домой, дедушка, ну пойдем же! Я устал.
Джордж Толбойз обернулся на детский голос и взглянул на мальчика пристальным и печальным взором.
У мальчика были карие глаза и темные волосы, такие же, как у него, Джорджа.
– Дорогой мой! Дорогой! Душенька моя! – воскликнул Джордж, беря мальчика на руки. – Я твой папочка, я пришел сюда, к морю, потому что искал тебя. Ты меня любишь?
Мальчик решительно оттолкнул Джорджа от себя.
– Не знаю я никакого папочки, – сказал он. – Я люблю дедушку и миссис Монкс, что живет в Саутгемптоне.
– Джорджи – парнишка с норовом, – заметил старик. – Его порядком разбаловали.
Они медленно направились в гостиницу, и Джордж Толбойз еще раз поведал историю своих мытарств. Он сообщил также, что за день до этого поместил в банк двадцать тысяч фунтов. Расспрашивать о прошлом он не стал: на это у него уже не было сил душевных. А тесть, мистер Молдон, сказал лишь, что через несколько месяцев после его, Джорджа, отъезда они переехали в Саутгемптон, где у Элен появилось несколько учениц – она обучала их игре на фортепьяно – и где им жилось вполне сносно до тех пор, пока Элен не заболела и не умерла. Словом, подобно всем печальным историям, эта была совсем короткой.
– Мальчик, похоже, привязан к вам, мистер Молдон, – немного помолчав, сказал Джордж.
– О да, конечно, – ответил старик, погладив ребенка по курчавой головке. – Джорджи очень любит своего дедушку.
– Тогда ему лучше оставаться с вами. Мой доход по процентам составит примерно шестьсот фунтов годовых. На образование Джорджи вы можете тратить сто фунтов в год, а остальное пусть полежит в банке до его совершеннолетия. Его опекуном будет мой друг, присутствующий здесь, – если, конечно, он согласится принять на себя эту обязанность, – а пока что я позволяю мальчику быть на вашем попечении.
– Но почему бы тебе самому не позаботиться о нем, Джордж? – спросил Роберт Одли.
– Потому что я отплываю на первом же корабле, что следует из Ливерпуля в Австралию. На золотых приисках или где-нибудь в лесной глуши я буду чувствовать себя лучше, чем здесь. С этого дня и часа я уже не гожусь для цивилизованной жизни, Боб.
При этих словах в слабых глазах старика блеснули искорки.
– Бедный мой мальчик, – сказал он, – думаю, ты прав. Ей-богу, прав. Смена обстановки, жизнь на дикой природе и… и…
На этом его красноречие иссякло, потому что его порядком смутил пристальный взор Роберта Одли, устремленный на него.
– А не слишком ли вы торопитесь избавиться от своего зятя, мистер Молдон? – сурово спросил он.
– Я? Избавиться? От зятя? Да боже мой, сэр! Пусть, ради собственного блага, поступает, как ему заблагорассудится.
– Полагаю, ему, ради его же блага, следовало бы остаться в Англии и заняться воспитанием собственного сына, – сказал Роберт Одли.
– Не могу! Говорю тебе, не могу! – воскликнул Джордж. – Каждый дюйм этой проклятой земли ненавистен мне. Я хочу бежать отсюда, как бежал бы с кладбища. Завтра рано утром я улажу все денежные дела и уеду в Ливерпуль, не медля ни минуты. Пусть полмира отделяет меня от ее могилы!
Перед тем как покинуть гостиницу, он зашел к хозяйке и задал ей несколько вопросов о своей покойной жене.
– Бедствовали они здесь? – спросил он. – Наверное, сидели без пенни в кармане, пока она болела?
– Ой, да что вы! – замахала руками женщина. – Капитан, как и нынче, ходил в поношенном платье, но в кошельке у него всегда было полным-полно соверенов. Бедная леди ни в чем не нуждалась.
Услышав это, Джордж с облегчением вздохнул, хотя и не понял, откуда у вечно пьяного отставного лейтенанта военно-морского флота, живущего на пенсию, равную половине прежнего оклада, – откуда у такого человека могли взяться деньги на лечение дочери.
Однако Джордж был слишком поглощен своим горем, чтобы задуматься над этим всерьез, и потому не стал более задавать вопросов, но в компании тестя и Роберта Одли отправился на пристань, где стояло судно, следовавшее до Портсмута.
На прощание старик отвесил Роберту весьма церемонный поклон.
– А ведь ты, кстати, не представил меня своему другу, – с упреком обратился он к Джорджу.
Джордж взглянул на него с непонимающим видом; потом до него дошло, о чем идет речь, и, прежде чем тот успел повторить свою просьбу, Джордж взбежал по трапу на судно.
Пароход двинулся в открытое море, и, когда он достиг противоположного берега, контуры острова растаяли за горизонтом в лучах заката.
– Подумать только, – сказал Джордж, – всего лишь два дня назад я спешил в Ливерпуль, надеясь прижать супругу к своему сердцу, а уже нынче вечером я спешу прочь от ее могилы!
Официальный документ, делавший Роберта Одли опекуном Джорджа Толбойза-младшего, был оформлен в адвокатской конторе на следующее утро.
– Великая ответственность, что и говорить! – воскликнул Роберт. – Я – опекун кого-либо или чего-либо! Я, который за всю свою жизнь не сумел толком позаботиться о себе самом.
– Я верю в твое благородное сердце, Боб, – сказал Джордж. – Я знаю, ты не бросишь на произвол судьбы моего бедного мальчика и проследишь, чтобы дед обращался с ним хорошо. Из того, что я оставляю Джорджу, я возьму ровно столько, сколько мне понадобится, чтобы добраться до Сиднея. А там я примусь за прежнее.
Но, видимо, Джорджу суждено было самому стать опекуном своего сына, потому что, когда они прибыли в Ливерпуль, выяснилось, что корабль только что ушел, а другой будет не раньше чем через месяц. Поэтому друзья возвратились в Лондон, и Роберт, весьма порадовавшись тому, что обстоятельства сложились подобным образом, явил Джорджу свое гостеприимство в полном блеске, отдав ему гостиную, наполненную щебетом птиц и ароматом цветов, а себе приказал стелить в гардеробной.
Увы, горе – чувство эгоистичное, и Джордж даже не понял, на какие жертвы пошел друг ради него. Он знал лишь то, что солнце для него померкло и что все радости жизни для него кончились. Все дни напролет он курил сигары, невидящим взором уставившись на цветы и клетки с канарейками, с нетерпением ожидая, когда закончится срок его вынужденного пребывания в столице.
Но в один прекрасный день, когда срок этот подходил к концу, Роберт Одли явился пред его очи, осененный блестящей идеей. Один из его коллег, отправляясь в Санкт-Петербург на целую зиму, пожелал, чтобы Роберт составил ему компанию, и Роберт согласился при том единственном условии, что вместе с ними в путешествие отправится и Джордж.
Джордж сопротивлялся, как мог, но, когда он понял, что и Роберт от своего не отступится и либо уедет с ним, либо не уедет вовсе, сдался, уступив настояниям Роберта.
– Какая разница? – промолвил он, размышляя вслух. – Куда бы ни ехать, лишь бы подальше от Англии.
Роберт Одли пропустил эти унылые слова мимо ушей, довольный уже тем одним, что одержал верх в нелегком противоборстве.
Путешествие обещало быть весьма удачным, потому что трое молодых людей сумели обзавестись рекомендательными письмами, адресованными самым влиятельным обитателям русской столицы.
Перед отъездом из Англии Роберт написал письмо кузине Алисии, где рассказал ей о старом своем друге Джордже Толбойзе, о будущей с ним поездке, о том, как они недавно встретились после долгих лет разлуки, и о том, что Джордж только что потерял молодую жену.
Алисия не заставила ждать себя с ответом. Вот что она написала:
«Дорогой Роберт!
Как жестоко с твоей стороны сбегать в этот ужасный Санкт-Петербург как раз накануне открытия охотничьего сезона! Я слышала, в России такой неблагоприятный климат, что у людей просто отпадают носы, и, поскольку нос у тебя довольно длинный, советую вернуться, не дожидаясь наступления русских холодов. Что он за человек, этот молодой Толбойз? Если он тебе так нравится, приезжай с ним в Одли-Корт, как только вернешься из путешествия. Леди Одли передает через меня свою просьбу: пожалуйста, купи ей партию соболей. На цену внимания не обращай, главное, пусть будут самые красивые, какие только можно купить за деньги. Папочка просто без ума от своей новой жены, а мы с ней до сих пор не можем ужиться. Не то чтобы она мне вовсе была не по душе – по тому, как она себя здесь ведет, она скоро завоюет сердца всех, кто ее знает, – но держится она слишком уж по-детски и не по возрасту дурашливо.
До свидания. Искренне твоя