Искупление (СИ)

В один момент я становлюсь спокойна и собираюсь убрать волшебную палочку под предлогом того, что прочесала половину дома. И в эту минуту будто бы из ниоткуда раздаётся грохот, лишающий опоры.
Сзади меня что-то оглушает — я падаю на пол, выронив палочку и рефлекторно хватаясь за голову. Затылок печёт холодной болью, горячая кровь остаётся на пальцах, мешая сконцентрировать мысли. На нас напали?
— Малышка попалась раньше времени! — незнакомец заливается хохотом и подходит ближе в то время, как я пытаюсь отползти к стене, чтобы найти закатившуюся за шкаф волшебную палочку.
— Вовремя же ты подошла, крошка Гермиона! — раздаётся голос надо мной, а после я получаю сильный удар по лицу, буквально отлетая в ту сторону, к которой стремилась.
Боль пронизывает всю правую часть — сукин сын чем-то металлическим рассек мне половину лица, от брови и прямо до середины скулы. Липкий страх охватывает тело, но мысль о родителях и их безопасности придаёт силу держаться до последнего.
Я все ещё молюсь о том, чтобы эти ублюдки не добрались до них раньше, чем до меня.
— Кто вы такие? Я вызвала полицию, когда вошла домой! Скоро вас повяжут, и ничего не поможет уже уйти от ответственности! — я сплевываю кровь, незаметно пытаясь отыскать такой необходимый сейчас предмет самообороны.
Достигнув совершеннолетия, не задумываешься о том, насколько использование магии за пределами Хогвартса противоречит правилам. Будь мне даже не восемнадцать, сейчас я бы все равно наплевала на правила, желая защитить свою семью всеми возможными способами.
Под ложечкой засосало — где мама с папой, если до сих пор не спустились на шум? Надеюсь, их элементарно не оказалось дома; надеюсь, они закрылись в спальне, оставив меня на съедение волкам, но оказались живы!
Глупо. Так глупо надеяться, что близкие бросят тебя в той ситуации, когда сами точно готовы отдать жизнь ради спасения любимого ребенка.
— Грег, посмотри на эту малышку! — мерзкий тип до хрипоты смеётся, уверенно наступая на им же сваленные семейные фотографии ботинком. Тварь. — Она, кажется, ещё не поняла, что маггловское правосудие вряд ли ей поможет!
Черт возьми, да они не из этого мира.
И они точно пришли за мной.
— Не буду спрашивать, кто вы, — тяну время, ощупывая пол трясущимися руками, не в силах даже вытереть кровь, залившую правый глаз. — Но будьте уверены в том, что зря называете меня малышкой! Конфундус!
Я не успеваю даже сообразить, что промахнулась, когда один из нападающих одергивает меня за волосы к полу. Я вскрикиваю не так от боли, как от неожиданности, пока из меня ногами выбивают всю прыть. Неизвестный со стоном удовлетворения наступает мне на кисти, не давая возможности выбраться, и, кажется, ломает лучевую кость, заставляя выть волком от очередного прилива боли.
— Грег, тащи их сюда, чтобы она видела!
От меня будто бы отрывают кусок чего-то важного. Чего-то неосязаемого, но при этом жизненно необходимого, как дыхание.
Ублюдок выносит связанные тела родителей и, не церемонясь, бросает их в другой части комнаты.
Из-за сильной боли в лице, я не чувствую, как из моих глаз потоком текут слезы. Я получаю еще несколько ударов в поясницу и по солнечному сплетению, задыхаясь, в первую очередь, от беспомощности и уже потом — нехватки воздуха.
Какие монстры имеют право ходить по этой земле?
— Миледи будет счастлива, когда мы отправим ей в качестве трофеев ваши сердца, — шепчет он, облизывая и покусывая мочку моего уха.
Меня пробивает током. Пусть все это окажется ночным кошмаром и плодом моего искалеченного после войны воображения.
Однако боль в затылке и грудной клетке атрофировано напоминает о том, что сна — ни в одном глазу, а запах вонючего пота и смерти уже пробирает до костей.
— Что вам нужно? — я захлёбываюсь слезами, брыкаюсь, бью негодяя ногами, но силы моей недостаточно, чтобы свалить, как минимум, одного имбецила. — На второй полке у лестницы есть украшения, деньги… Я тоже найду! Отпустите их! Сделайте со мной все, что хотите, но не трогайте их! — я срываюсь на крик, ощущая большие ладони ублюдка на своём теле, и готовлюсь к самым ужасным минутам своей жизни.
 
Господь слышит мои молитвы. Пока тот-который-Грег занят изучением комнаты, а второй безымянный негодяй вылизывает мою кровь с щеки, повторяя какую-то бессмыслицу, здоровой рукой я нащупываю спицу. Упала, когда я навалилась на комод всем телом, отброшенная ударом.
— Ммм, интересно, а она на вкус та же, что и её дочур…а-а-а-а! — вопит он, и я знаю, что спица прошла сквозь его сердце, вонзившись мне в грудь на пару сантиметров.
Тошнит. Но боль уже не воспринимается всерьёз. Грег выкрикивает ругательства, а моё помутнённое сознание пытается прийти в норму, когда, отпустив холодное оружие, я по счастливой случайности нащупываю тёплое дерево палочки.
Направляю её на врага, остро ощущая, как тысячи иголок впиваются в каждый миллиметр тела, когда я сбрасываю с себя мертвею тушу и встаю, кое-как опираясь о стену.
Не чувствую ничего, кроме страха и ответственности за жизни родных.
Будет проклят этот чертов день. Этот Грегори, приставивший клинок к шее моей обездвиженной матери. Я не дам осечку. Ненависть кипит во мне, разъедая здравый смысл, и я уже знаю, что произнесённые слова выйдут мне боком, но шепчу их — впервые — с отчаянием и надеждой:
— Авада Кедавра!
И я готова поклясться, что попала в цель.
И в той же степени готова поклясться, что слышала женский посторонний шёпот, вторивший моей мантре жизни.
Чтобы жить, к сожалению, иногда нужно убивать.
Мир плывёт перед глазами, и я обессиленно падаю на пол, словно мешок использованного материала. Один слой крови застыл на щеках вперемешку с растрёпанными волосами. Я погружаюсь во тьму, поймав смутные очертания мигающих цифр.
3:45 — время, когда моему миру пришёл конец.
Вот только пойму я это, уже придя в себя и ощущая запах смерти, наполнивший наше когда-то уютное семейное гнездышко.
Пойму, закричав от неподдающейся оценке боли при виде бездыханных тел родителей и волшебной палочки в моих руках.
========== Глава 3. ==========
Тошнота подступает к горлу, и я совершенно не могу противиться природным инстинктам.
Голова болит, как от смачного удара разве что великаньей кувалдой, и кружится так сильно, что я даже с закрытыми глазами ощущаю перепады высоты американских горок, еле выдерживаемых в детстве.
Где это меня так угораздило?
Усиленно пытаюсь расцепить веки, чувствуя большие сложности с этим, вроде бы, простейшим делом. Правый глаз затек и никак не поддается, а левый сильно щиплет, однако им я все же могу видеть смутные очертания знакомого интерьера.
Когда в считанные секунды зрение возвращается, дом разрывает невыносимый крик. И доносится он изнутри меня.
Я сижу на полу, будто бы на краю бездны, облокотившись о липкую стену, и ловлю чей-то до одури изнуренный, ужасающий вид в осколке разбитого зеркала. На время у меня спирает дыхание и, задыхаясь от невозможности прийти в себя, я, бестолково пялясь в отражение, провожаю взглядом капли крови, что тоненьким ручейком стекают по подбородку, приземляясь на воротник изорванной рубашки.
Мои волосы растрепаны пуще прежнего — в области затылка что-то безостановочно жжется. Я все еще не могу понять, насколько это подобие меня реально и, лишь совершив случайное движение, кричу вновь. Эту боль невозможно терпеть.
Думается мне сейчас.
По ощущениям, сломано ребро и левая рука, а все внутренности со стороны и живота, и спины ноют тошнотворными пульсациями, готовые вот-вот взорваться. Я, наконец, понимаю, почему не могла прозреть — часть лица залило кровью настолько, что ее застывшие слои склеили между собой веки и ресницы правого глаза, а другая часть просто отекла, слабо поддаваясь любым движениям.
Меня вновь выворачивает прямо на пол, а сил нет вовсе: ни чтобы нормально сплюнуть, ни чтобы утереть рот и отвернуться от гадкого зрелища, провоцирующего новые рвотные позывы.