Сочинения великих итальянцев XVI века

тот вряд ли оправдал богов избранье,
кто памятен одной последней бранью.[426]
Сверх того, слова должны как можно более совпадать с тем, что человек намерен выразить, тогда сами вещи как бы выступят вперед, точно их не называют словом, но указывают пальцем, почему уместнее сказать «узнал по чертам лица», а не «узнал по образу» или «по облику». И Данте, сказавши «от гирь так лязгают весы»,[427] лучше обрисовал предмет, чем если бы сказал нечто вроде «издают звук», или «производят шум», или «скрипят», и куда как характернее «озноб лихорадки», чем «холод лихорадки», или же «чувствует приторность от жирного мяса», чем «сытость от жирного мяса», и «проветривать одежду», чем «развешивать одежду»; и «культя», чем «обрубок руки», и о лягушках в канаве, что они «сидят рыльцем наружу»,38 а не «ртом наружу»; все это слова узкого значения, так же как «кромка ткани», в отличие от «край ткани». Сознаю, что если на беду трактат сей попадет в руки кому-нибудь за пределами Тосканы, меня высмеют, скажут, что я учу тебя изъясняться на языке, который для других тарабарщина, ибо означенные слова большей частью здешние, такие, какие в чужих краях не употребляют, а случись употребить, не поймут. Ну где, в каком городе поймут, что Данте хотел сказать словами «течет бочка ладами или уторами»?[428] Уж конечно, нигде, кроме Флоренции; и тем не менее, как мне растолковали, если Данте в чем погрешил тут, то не в словах, погрешил он в том, что, как человек норовистый, захотел сказать словами то, что для выражения неудобно и для слуха неприятно, а вовсе не в том, что сказал плохо. Никто, стало быть, не может хорошо изъясниться с людьми, не понимающими его языка; и незачем нам — оттого только, что немец не знает итальянского — коверкать родной язык и ломаться, как мастер Бруфальдо или те, кто по дурости своей пытается объясняться на всяком чужом языке посредством выворачивания слов в родном. Бывает, что испанец обратится к итальянцу по-итальянски, а тот, желая поважничать и порисоваться, отвечает ему по-испански, но тут мы хоть знаем, что оба говорят по-иностранному, а то как удержаться от смеха, слушая подобную галиматью! Так что будем говорить на чужом языке, когда для того есть прямая надобность, а в обиходе будем изъясняться на родном языке, а не на чужом, хотя бы и совершеннейшем. Тем же ломбардцам куда сподручнее говорить на их нескладном языке, чем на тосканском или каком-либо еще, хотя бы потому, что трудись не трудись, не будет у них таких точных и характерных слов, как у нас, тосканцев. А если кто из уважения к собеседнику попытается обойтись без тех характерных слов, о которых я говорил, и вместо них станет употреблять слова общие и всем известные, то рассуждения его сильно проиграют в приятности. Далее, каждый порядочный человек должен избегать слов, которые нельзя назвать пристойными: пристойность же заключается в звучании, в форме или в значении: иное слово само обозначает нечто пристойное, но в нем слышится некая непристойность как в «подать назад», каковое выражение, хоть и произносимо много раз на дню, обнаружит свою непристойность, если представить, что кто-либо, мужчина или женщина, образуют подобное же выражение, но где вместо «назад» будет «наперед»; только к «подать назад» мы уже привыкли, так что по пословице «вино чуем, а плесень нет». «И вздела руки, показывая две фиги»,40 сказал наш Данте, но не отважатся сказать наши дамы; более того, иные, избегая употреблять столь сомнительное слово, обозначающее то, чем отличается женский пол, заменят его на «каштаны», правда, некоторые, менее осмотрительные, часто произносят его по нечаянности, но они же покраснеют, если кто-то скажет его нарочно. Женщины благовоспитанные или желающие быть таковыми должны, следовательно, наблюдать благопристойность не в одних делах, но и в реченьях, остерегаясь малопристойных выражений, а заодно тех, что только могут стать или показаться непристойными, дур. ными и грубыми, каковы, по мнению многих, следующие строки Данте: «ветры в лицо и снизу»;[429] «скажите нам, в какой стороне отверстие»;[430]«И одна душа сказала: "зайди сзади нас и там найдешь дыру"». Знай также, что два или более слова значат иной раз одно и то же, тем не менее одно из них пристойно, а другое нет. К примеру, пристойно сказать «возлегла с ним» или «предался с ней утехе», а сказать то же самое иначе, выйдет непристойно. И лучше сказать «влюбленный», нежели «любовник», хотя оба слова именуют того, кто любит; и приличнее «подруга» или «спутница» Тифона,[431] чем «наложница»,[432] и дамам, а также порядочным мужчинам, более пристало именовать блудниц «распутными женщинами» — как и выразилась Бельколоре,45 более стыдливая в словах, чем в поступках, — нежели применить к ним обычное слово вроде: «Таис— шлюха».[433] И хорошо, что Боккаччо говорит о власти «блудниц и юнцов»,[434] не называя юнцов по их ремеслу, как он называл женщин, иначе речь его была бы груба и малопристойна. Помимо непристойных и грубых слов следует остерегаться слов низких, в особенности касаясь предметов высоких и благородных; и тут есть основания укорить и нашу Беатриче, сказавшую: «То было нарушеньем Божьего рока / пройти сквозь Лету и такую снедь вкусить, / не заплатив по счету раскаянья»,[435] ибо, на мой взгляд, «заплатить по счету» — это низкое реченье из таверны, которое не у места в благородной речи. Незачем говорить и «лампада мира»[436] вместо «солнце» по той причине, что в слове «лампада» чуется копоть и масляный чад; благоразумный человек не скажет также, что св. Доминик[437] был «суженым теологии» и не станет утверждать, что прославляемые святые употребляли грубые слова вроде: «и пусть скребет, где у него чесотка»,[438] разящие нечистотами простонародья, как всякому очевидно. Итак, ведя пространную речь, надлежит держаться названных правил, а также некоторых других, каковые тебе способнее перенять от своих наставников, а также из руководства по искусству, называемому риторикой. Да и во всякой беседе следует приучить себя избирать слова любезные и скромные, приятные, без малейшей едкости, памятуя, что лучше сказать: — Я плохо объяснил, — чем: — Вы не поняли, — лучше: — Поразмыслим, так ли оно, как мы думаем, — чем: — Вы ошибаетесь, — или: — Вы говорите неправду, — или: — Вы в этом не смыслите, — ибо любезность и учтивость велят снимать вину с собеседника даже и тогда, когда ты полагаешь его виноватым; мало того, ошибку друга следует с ним разделить, частично взяв на себя, а после уж упрекать и порицать, например, можно сказать: — Мы немного сбились, — или: — Мы вчера позабыли то-то сделать, — хотя бы забывчивость была только на его совести. И нехорошо обратился к своим приятелям Рестаньоне:[439] — Вы, коли ваши слова не лгут..., — потому что не следует подвергать сомнению честность ближнего. Даже если кто-то не исполнил данного обещания, не говори: — Вы нарушили обещание, — разве что будешь вынужден к этому ради спасения своей чести. И если тебя обманули, скажи: — Вы позабыли, — а если человек вправду забыл, скажи: — Вам что-то помешало сделать, — или: — Вам, верно, не припомнилось, — но не говори: — Вы позабыли — или: — Вы не потрудились сдержать обещание, — ибо в подобных замечаниях есть некая колкость и ядовитость, и грубость. Недаром людей, склонных к таким замечаниям, почитают ехидными и занозистыми и так же любят знаться с ними, как продираться через репей или терновник.
 
XXIII
Встречались мне также люди, отличавшиеся еще одной дурной и неприятной привычкой: это люди, которых так подмывает и разбирает поскорее все рассказать, что они не излагают мысль, а, перескакивая с пятого на десятое, стремятся вперед, точно гончая за зверем. Поэтому я не постесняюсь сказать нечто очевидное, что напоминать как будто и излишне, а именно, что нельзя начинать речь, не сложив в уме все, что намерен высказать. В противном случае речь твоя родится до срока и выйдет недоноском, да простят мне это слово за пределами Тосканы, если кому-то вне ее вздумается почитать эту болтовню. И если ты не пропустишь мимо ушей мои наставления, то тебе не случится объявлять: — Добро пожаловать, мессер Агостино — человеку, который прозывается Аньоло или Бернардо, и ты не станешь переспрашивать: — Как вас звать, запамятовал? — или то и дело поправляться: — Виноват, я не то хотел сказать; как же я, право, так оговорился! — или запинаться и мямлить, подыскивая слова: — Маэстро Арриго, нет, маэстро Арабико, ах, что же это я, маэстро Агабите, — отчего слушающий чувствует себя, точно растягиваемый на дыбе.