Из Лондона с любовью
– Бедняжка, – улыбаясь про себя, говорит Сентиментальный оратор.
Дайте орден этой образцовой гражданке!
– Вы переживаете развод?
Мне кажется или слово «развод» она произнесла несколькими децибелами громче? Две женщины слева от нас оглядываются, их лица лучатся жалостью. Ко мне.
Я киваю.
– Да – недавно.
На меня нацеливаются еще несколько пар глаз. С таким же успехом можно было прицепить на спину наклейку с надписью: «НЕДАВНО РАЗВЕЛАСЬ».
– Помните, дорогая, – заявляет моя трансатлантическая соседка, – чтобы забыть человека, требуется полгода на каждый год совместной жизни.
Я слышала это и раньше от других доброжелателей, но каждый раз чувствую смущение и, скажем так, легкий испуг. Мы с Ником были женаты двенадцать лет, – так что же, если расчеты верны, я должна страдать и ненавидеть себя… еще шесть лет? Кто выдумал эту дурацкую статистику и можем ли мы все дружно признать ее липовой с начала до конца?
Ведь это все неправда, верно?
Я делаю пару шагов вперед и вбок, чтобы избежать неизбежного. Не сомневаюсь, что Сентиментальный оратор сейчас спросит: «А разрешите поинтересоваться… что случилось?» И я окажусь загнанной в пятый угол, придется объяснять, что мой муж, адвокат, бросил меня ради двадцатитрехлетней помощницы юриста, с которой тайно встречался с прошлой весны. А я – да, я действительно верила, что все эти ночи он работал сверхурочно. Как ее зовут? Ах, конечно, это же Мисси, которая то и дело демонстрирует в Instagram [2] свои бесконечные ноги и накладные ресницы.
У меня тоже есть аккаунт @booksbyval [3]. Вместо того чтобы изливать на подписчиков вдохновение, почерпнутое из стопки романов на моей тумбочке, я отслеживала Мисси. Виновна по всем пунктам обвинения. Вы хотите узнать: она… хорошенькая? Умненькая? Да, то и другое, хотя не кажется ли вам, что некто с вечно розовыми, надутыми губками не имеет законного права на диплом с отличием?
Теперь они вместе. Мисси и Ники. #Созданыдруглядруга, как гласил один из ее недавних постов, где она небрежно намекала на новую любовь своей жизни – моего мужа, вернее, пока-еще-мужа.
Словно зомби, я иду в зону паспортного контроля, довольная тем, что рассталась с Оратором. Когда мой паспорт сканируют, компьютер начинает мигать красным и пищать. Мгновение спустя появляется таможенник и сообщает, что я случайным образом выбрана для дальнейшего досмотра.
Конечно, я. Кто ж еще.
– Пройдемте со мной, мисс, – говорит он и ведет меня в соседнее помещение, где я вручаю ему паспорт. – Приехали в отпуск?
– Нет. – Я качаю головой.
– Значит, в командировку? – продолжает он, роясь в моем саквояже руками в перчатках.
– Нет, – говорю я, потирая лоб. – Не в командировку.
– С какой же целью, мисс?
Я с трудом сглатываю, избегая его пристального взгляда, который, кажется, пронизывает меня насквозь.
– У меня умерла мать, – наконец выпаливаю.
В его глазах появляется тень человечности – всего лишь проблеск, но все же появляется. Возможно, единственная хорошая сторона смерти в том, что она смягчает самые твердые грани.
– Сочувствую, – говорит он, возвращая мне паспорт, и на секунду замолкает. – Все чисто. Добро пожаловать в Англию.
Я киваю. Он выводит меня через отдельный вход; я иду по указателям получать багаж, забираю с карусели два больших чемодана и наконец выхожу на улицу ловить такси. Я машу рукой скучающему водителю, который курит, прислонясь к машине.
– Куда едем? – спрашивает он, загружая чемоданы в багажник.
– Примроуз-Хилл, – отвечаю я.
Он кивает.
– Возвращаетесь домой?
Теперь, когда развод почти завершен и дом в Сиэтле продан, моим пристанищем будет Примроуз-Хилл. Но сейчас он так же далек от меня, как мать.
Я пожимаю плечами.
– Вроде того.
Машина трогается, дождевые капли буквально залепляют лобовое стекло. Я закрываю глаза и тут же вижу лицо мамы, улыбающейся мне в зеркале заднего вида. Она напевает старую песню Стиви Никса «Сара» и переключает машину на четвертую передачу. Мне двенадцать лет. Через две недели она… уйдет.
Я протираю запотевшее окно рукавом куртки, вспоминая, как мне было трудно после ее ухода. Папа делал все возможное, но так и не смог заменить мне ее. И никто не смог.
Боль заглушали книги. В их вымышленном мире я пускалась в грандиозные приключения бок о бок с сотнями персонажей, чья жизнь была такой же сложной, как моя.
В колледже я получила степень магистра библиотечного дела. Особенно меня привлекали редкие антикварные книги. Можете назвать меня неисправимым ботаником, но мне нравилось проводить дни за столом местной библиотеки, вдыхая непревзойденный аромат книг. Мой честолюбивый муж окончил юридический факультет и намеревался карабкаться вверх по карьерной лестнице. Мне же было интересно взбираться только на одну лестницу – на стремянку в отделе старинных книг.
Библиотека – это особый мир с собственным неповторимым ритмом: стук твердых переплетов, когда книги складывают в стопки и расставляют по полкам; щелчки печати, проставляемой в читательских формулярах; матери, утихомиривающие детей; читатели, которые на цыпочках ходят от стеллажа к стеллажу, обнаруживают нежданные сокровища и теряют счет времени.
Как бы то ни было, узнав о романе Ника, я нашла убежище в библиотеке – в моем любимом маленьком филиале в районе Фримонт в Сиэтле, – где я могла раствориться. Я неслась в отдел художественной литературы, садилась на потертый стул в дальнем углу и плакала, плакала и плакала. Когда слезы кончались, я читала.
В наш последний совместный вечер я приготовила курицу с пармезаном, и Ник сказал мне, что это было лучшее, что он когда-либо пробовал. Потом мы посмотрели сериал «Безумцы», и он поцеловал меня на ночь. На следующее утро я открыла глаза, увидела, что в кровати рядом со мной пусто, и предположила, что муж рано ушел на работу, – такое случалось часто. Но потом я нашла на прикроватной тумбочке написанную от руки записку, в которой не было сказано ничего – и было все.
Вэл,
Прости. Буду всегда.
Сердце у меня упало, потому что я уже знала. Возможно, знала уже давно. Но вот оно, его почерк, строгие черные чернила. Мне всегда нравился изгиб его буквы «с» – с маленькой закорючкой внизу, – но теперь эти буквы казались мне чужими, даже жестокими, словно они стали его каллиграфическими сообщниками в этом печальном повороте событий. Я успокаивала себя, позволяя словам мариноваться в моем сознании, пока реальность наконец не дошла до меня полностью. Ник ушел.
Несколько минут спустя зазвонил телефон, и я осторожно сняла трубку.
– Алло, здравствуйте. – Мужской голос с британским акцентом. – Я ищу миссис Валентину Бейкер.
– Я слушаю. – Холодный сквозняк просочился через окно спальни, и я потерла глаза. – Что случилось?
– Это касается вашей матери, Элоизы Бейкер.
Я села в постели, вытаращив глаза. Я не слышала ее имени уже… давным-давно и более двадцати лет ее не видела.
– Простите, как, вы сказали, вас зовут?
– Джеймс Уитейкер. Я работаю в лондонской фирме «Бевинс и партнеры». Мы занимаемся планированием недвижимости; ваша мать была одной из наших клиенток.
«Ваша мать».
Моя мать.
Как будто этот незнакомец в телефоне достал ключ от хранилища пыльных старых воспоминаний. Я крепко зажмурилась, но они, как назойливые призраки, требовали внимания. И вот она, мама, в то последнее утро. Она стояла у подножия лестницы, протягивая ко мне руки. Я рассматривала ее красивое лицо с точеными чертами и завораживающими кристально-голубыми глазами. На ней было длинное, струящееся бледно-голубое платье с оборками по подолу.
Человек в трубке прокашлялся, и изображение растворилось, как лопнувший пузырь.