Ракушка на шляпе, или Путешествие по святым местам Атлантиды

Мы знаем, что Донн ходил на публичные казни, и в его «Элегиях» отразились мрачные картины, запечатлевшиеся в его памяти. В двадцатой элегии он называет корабли «повозками обреченных», в двенадцатой — говорит о любви, которая «колесует», а в восьмой вспоминает «обрубки тел над городской заставой». Так, в общих чертах, обрисован полный цикл наказания: «повозка» — подготовка, «колесо» — сама казнь, «обрубки тел» — следствие. Только любовь способна устранить эту мрачную перспективу. Она бросает вызов уничтожению человека человеком, у нее иная цель: «Там убивают смертных — здесь плодят» (Элегия XXI). Это — вызов, почти заговор.
Донновские любовники — заговорщики, конспираторы. Не только в элегии «Аромат», но и в других, например, в элегии «На желание возлюбленной сопровождать его, переодевшись пажом» (XVI), в «Любовной науке» (VII). В элегии «Ревность» (I) герой предлагает возлюбленной больше не рисковать, изменяя мужу в его собственном доме, и предлагает приискать другое место, где бы их любви ничто не угрожало.
 
 
Но если мы (как те враги короны,
 
Что уезжают в земли отдаленны
 
Глумиться издали над королем)
 
Для наших ласк другой приищем дом, —
 
Там будем мы любить, помех не зная,
 
Ревнивцев и шпионов презирая,
 
Как лондонцы, что за Мостом живут,
 
Лорд-мэра или немцы — римский суд.
 
 
Чистая ли метафора это или проговорка, отражающая реальное стремление поэта бежать из Англии, с ее бдительным Тайным советом, с «глупыми заговорами и продажными шпионами»? Донновские строки нуждаются в акустике своего века для настоящего резонанса. Только вдохнув полную грудь того, давно сгоревшего воздуха, мы сможем постичь подлинный смысл его элегий. И тогда мы по-новому представим себе эту пару смельчаков, Его и Ее, юных заговорщиков Любви, окруженных толпой доносчиков и шпионов, — и почувствуем их вызов бедламу и чуме того жестокого мира, в котором им выпало жить.
  
Джон Донн
 
  
Элегия IV (Аромат)
 
 
 
Единожды застали нас вдвоем,
 
А уж угроз и крику — на весь дом!
 
Как первому попавшемуся вору
 
Вменяют все разбои — без разбору —
 
Так твой папаша мне чинит допрос:
 
Пристал пиявкой, старый виносос!
 
 
 
 
Уж как, бывало, он глазами рыскал —
 
Как будто мнил прикончить василиска;
 
Уж как грозился он, бродя окрест,
 
Лишить тебя изюминки невест
 
И топлива любви — то бишь наследства;
 
Но мы скрываться находили средства.
 
Кажись, на что уж мать твоя хитра, —
 
На ладан дышит, не встает с одра,
 
А в гроб, однако, все никак не ляжет:
 
Днем спит она, а по ночам на страже,
 
Следит твой каждый выход и приход;
 
Украдкой щупает тебе живот
 
И, за руку беря, колечко ищет;
 
Заводит разговор о пряной пище,
 
Чтоб вызвать бледность или тошноту —
 
Улику женщин, иль начистоту
 
Толкует о грехах и шашнях юных,
 
Чтоб подыграть тебе на этих струнах
 
И как бы невзначай в капкан поймать;
 
Но ты сумела одурачить мать.
 
Твои братишки, дерзкие проныры,
 
Сующие носы в любые дыры,
 
Ни разу, на коленях у отца,
 
Не выдали нас ради леденца.
 
Привратник ваш, крикун медноголосый,
 
Подобие Родосского Колосса,
 
Всегда безбожной одержим божбой,
 
Болван под восемь футов вышиной,
 
Который ужаснет и Ад кромешный
 
(Куда он скоро попадет, конечно) —
 
И этот лютый Цербер наших встреч
 
Не мог ни отвратить, ни подстеречь.
 
 
 
 
Увы, на свете уж давно привычно,
 
Что злейший враг нам — друг наш закадычный:
 
Тот аромат, что я с собой принес,
 
С порога возопил папаше в нос.
 
Бедняга задрожал, как деспот дряхлый,
 
Почуявший, что порохом запахло.
 
Будь запах гнусен, он бы думать мог,
 
Что то — родная вонь зубов иль ног;
 
Как мы, привыкши к свиньям и баранам,
 
Единорога почитаем странным, —
 
Так, благовонным духом поражен,
 
Тотчас чужого заподозрил он!
 
Мой славный плащ не прошумел ни разу,
 
Каблук был нем по моему приказу;
 
Лишь вы, духи, предатели мои,
 
Кого я так приблизил из любви,
 
Вы, притворившись верными вначале,
 
С доносом на меня во тьму помчали.
 
 
 
 
О выброски презренные земли,
 
Порока покровители, врали!
 
Не вы ли, сводни, маните влюбленных
 
В объятья потаскушек зараженных?
 
Не из-за вас ли прилипает к нам —
 
Мужчинам — бабьего жеманства срам?
 
Недаром во дворцах вам честь такая,
 
Где правят ложь и суета мирская.
 
Недаром встарь, безбожникам на страх,
 
Подобья ваши жгли на алтарях.
 
Коль врозь воняют составные части,
 
То благо ли в сей благовонной масти?
 
Не благо, ибо тает аромат,
 
А истинному благу чужд распад.
 
Все эти мази я отдам без блажи,
 
Чтоб тестя умастить в гробу… Когда же?!
 
 
  
Песенка
  
 
 
Трудно звездочку поймать,
 
   Если скатится за гору;
 
Трудно черта подковать,
 
   Обрюхатить мандрагору,
 
Научить медузу петь,
 
Залучить русалку в сеть,
 
И, старея,
 
Все труднее
 
О прошедшем не жалеть.
 
 
 
 
Если ты, мой друг, рожден
 
   Чудесами обольщаться,
 
Можешь десять тысяч дён
 
   Плыть, скакать, пешком скитаться;
 
Одряхлеешь, станешь сед
 
И поймешь, объездив свет:
 
Много разных
 
Дев прекрасных,
 
Только верных в мире нет.
 
 
 
 
Коли встретишь, напиши —
 
   Тотчас я пущусь по следу!
 
Или, впрочем, не спеши:
 
   Никуда я не поеду.
 
Кто мне клятвой подтвердит,
 
Что, пока письмо летит
 
Да покуда
 
Я прибуду,
 
Это чудо — устоит?