Athanasy: История болезни

Нет. Просто займусь тем делом, ради которого пришёл.
Повезло. Выделенный мне участок стены не прерывался ни окнами, ни дверями. Никаких повреждений, нет грязи или трещин. Ровная, серая, чуть шероховатая поверхность. Идеальная в своей обыденности.
Я обмакнул валик в ведро и принялся катать его по стене. Линия за линией, слой за слоем, свежая серая краска ложилась поверх старой. Сначала тёмная, словно я не крашу, а смачиваю стену водой, по мере высыхания она становилась неотличимой от остальной стены.
Душу захлестнул поток благословенного дофамина. Всё правильно. Всё так, как и должно быть. Труд полезен для Города, для тела, для души. Серая стена остаётся серой, не нарушая замысла Машин, – но меняемся мы сами.
– Простите… У Вас не осталось краски?
Валик чуть не выпал из моих рук. Погружённый в свои мысли, я не заметил, как кто-то подошёл ко мне; близко, слишком близко.
Она. Это она. Теперь я знаю, как звучит её голос.
– У меня закончилась… – в доказательство она помахала пустым ведром.
– Д-да, конечно, у меня ещё много, – я смог ответить, не сорвавшись на хрип; невероятный успех, учитывая обстоятельства. – Ставьте на землю, я поделю.
Она так быстро расправилась со своим ведром… Того, что у меня осталось, ей хватит на несколько минут, не больше. Если я хочу поговорить с ней ещё, нужно думать быстрее:
– Вы тут первый раз? А я тут часто бываю.
И зачем я соврал? Собрался впечатлить её тем, что часто хожу на Добровольные Работы?
– Да, я тут в первый раз, – ответила она. – Обычно я хожу на работы у Дома Материнства.
– Почему?
– Я там работаю. Работы у работы, ха-ха.
Её смешок словно разбил невидимую стеклянную стену между нами; я и сам рассмеялся, удивляясь той лёгкости, с которой это у меня получилось. Джоз не стесняется смеяться перед девушкой – вероятность этого события вычислить будет нелегко, слишком уж много в ней нулей после запятой.
– Работаете в Доме Материнства? – спросил я. – Неужели принимаете роды вот этими самыми руками?
– Нет-нет, вовсе нет. Просто стажёрка, ухаживаю за роженицами. На сами роды нас не пускают.
Она смутилась и опустила взгляд, как будто сказала что-то постыдное.
– А я вот чиновник в Министерстве Социального Метаболизма, – невпопад и по инерции похвастался я. И тут же чуть не заехал себе кулаком по голове в третий раз. Нашёл перед кем хвастаться! Глупый, глупый.
– Но пока что всего месяц. Работаю буквально в подвале.
Жалкая попытка исправить урон, нанесённый разговору моей глупостью.
– Значит, мы практически коллеги, – она улыбнулась. – Коллеги-стажёры.
– Да!.. Да, действительно.
Я снова рассмеялся – больше от облегчения, чем от её слов. Она же смеяться не стала; только молча посмотрела мне прямо в глаза.
Эта пронзительная голубизна её радужки… Ярче Чистого Неба с архивных записей. Конечно, этого просто не может быть. Не могут же её глаза светиться?
Для меня она вся светилась. Словно сама сошла с лайтбокса – нереальная, невозможная тут, среди серо-зелёного бетона и таких же серо-зелёных людей.
Нереальная – но в каком-то смысле она выглядела реальней их всех.
– Спасибо за краску! – сказала она внезапно. Я вздрогнул, возвращаясь в мир. Как долго я пялился ей в глаза? Наверняка это увидели другие работники. Какой позор.
– Теперь я должница, – продолжила она, не дождавшись ответа. – Что же делать…
– Но эта краска бесплатна, – с лёгким недоумением ответил я.
– Тогда давайте сделаем вид, что она чего-то стоит.
На мгновение мне почудилась вонь сырости и перегретого пластика. Запах подвального кабинета, принадлежащего мелкому чиновнику отдела экономической симуляции.
Опять эти игры, линии на песке. Мы должны соблюдать правила, если хотим достичь своих целей.
Поколебавшись, я сказал:
– Да. Давайте сделаем вид.
– Отлично! Тогда с меня… Как насчёт небольшого обеда? Вместе. Завтра. Я знаю неплохое место как раз рядом со Столпом Метаболизма.
– Д-да, звучит неплохо.
– Тогда я зайду за Вами в Министерство. Кого мне спросить у охраны?
 
– Джоза… Джосайю. Джосайю Кавиани. Я тут же спущусь… Поднимусь.
– А я Полианна. Вот и познакомились.
Она отступила на шаг назад и слегка поклонилась, как будто за что-то извиняясь, – после чего развернулась и… исчезла. Как будто растворилась в толпе работников. Секунду назад она казалась самым ярким, единственным реальным человеком в мире, теперь же я не мог разглядеть даже копну её медных волос.
Некоторое время я просто стоял, пытаясь отдышаться и успокоить сердце. Не девушка, а бурный вихрь – налетела, закрутила, вскружила голову, взбила мысли в мелкую пену… И тут же растворилась в воздухе.
Завтра. Завтра я встречусь с ней снова. А пока что нужно быть исправной деталью – Добровольные Работы ещё не закончены.
Я перехватил валик поудобнее и уставился на два ведра, стоящих у меня под ногами, – в каждом примерно равное количество краски.
Кажется, кто-то достиг своей цели и перестал играть.
Мышцы ног подёргивались от приятной усталости. Я медленно поднимался по ступеням на свой этаж, при каждом шаге похлопывая ладонями по коленям, чтобы ощутить напряжение плоти. Усталость – мера труда, а чем больше труда – тем больше эндорфиновая награда.
Почему-то дверь квартиры открылась ярким прямоугольником света.
– Бомануар, почему горит свет? – сказал я, стягивая ботинки. – Выключить… Стоп, нет, я же уже пришёл.
– Добрый вечер, господин Кавиани. Свет включён по просьбе гостя.
Я замер, стараясь не издать ни звука; только мысли и подозрения лихорадочно заметались в голове. Кто и как? Почему именно сегодня? Почему я? Только у Департамента Заботы и Защиты есть доступ к жилищам граждан…
– Учитывая кластерное родство, я взял на себя смелость пустить… – начал говорить Бомануар; стук сердца в ушах заглушал его оправдания.
– Хэй, мелкий! Проходи уже, чего завис?
Голос Бригитты.
Я выдохнул и чуть не сел на порог. Интересно, сколько заявлений мне придётся оформить, чтобы изменить настройки Бомануара в этом случае? Бридж я могу простить, но некоторых родственников я видеть в своей квартире совсем не хочу.
Сестра лежала на кровати, закинув руки за голову. На столе громоздилась её грязная рабочая сумка – из неё торчали горлышки бутылок.
– Просил же не ставить сумку на стол, – недовольно сказал я, – Что ты тут делаешь?
– Пива вот принесла.
– Ты же знаешь, что теперь я сам могу заплатить за своё пиво.
– Ничего себе! – Бридж резко поднялась и уселась на кровати; в моей комнате сразу же стало тесновато. – Сейчас возьму и уйду. И пиво унесу.
– Нет-нет, подожди. Прости. Голова кругом идёт с этой работой, дурацкие сны, да ещё и…
Я прикусил язык. Не хватало ещё проговориться о том, что девушка пригласила меня на обед. Бридж будет зубоскалить на эту тему ближайший год.
– Павиани, ты не работаешь, а сидишь в кабинете. Это я работаю, – сказала она, доставая из сумки бутылку. – Приходи завтра к Управлению Горных Дел, хоть посмотришь на рабочих людей.
– Да видел я вас уже.
– Всё равно приходи. Поведу тебя к исповеднику, раз уж сам стесняешься.
В ответ я только неопределённо помахал рукой в воздухе.
Поможет ли исповедник? Раньше я разговаривал с ним часами; занимал будку так, что за мной выстраивалась очередь; стоял до тех пор, пока не начинали отниматься ноги. Казалось, он знал ответы на любые вопросы. А если и не знал, то мог подсказать, какие вопросы являлись неправильными и запрещёнными.
Но я рос и рос, а исповедник оставался тем же самым. Последняя встреча с ним была в мой День Последней Сборки: я сдал последние экзамены и отправился во взрослый мир. Почему-то казалось, что исповедник тоже должен был как-то измениться, отправиться в новый мир вместе со мною. Но этого не произошло.
С другой стороны, кошмарные сны – это детская проблема. Может быть, с этой проблемой исповедник всё ещё способен справиться.