Герой. Бонни и Клайд: [Романы]

— Он что, и в жизни такой роскошный мужик?
Гейл с улыбкой кивнула.
— Он просто замечательный, — тихо сказала она, и в ее голосе послышалось нечто такое, что не могло обмануть интуицию Джоан.
— Ты, случайно, не влюбилась в него? — спросила она у Гейл.
— Не говори глупостей, — Гейл отвернулась, чтобы Джоан не видела ее глаз. — Я — репортер.
— Разве у репортеров нет гормонов?
— Репортеры должны уметь контролировать свои гормоны, — спокойно ответила Гейл.
Джоан поняла, что наступила на больную мозоль, и вернулась к монитору.
Видеопрограмма имела потрясающий успех и, смотря ее, Уоллес, менеджер станции, тихо сказал самому себе: «Да это просто находка! Такой естественный!»
У Уоллеса появилась блестящая идея, которая могла увенчать славой Четвертый канал. По всей Америке телезрители были тронуты честностью и скромностью Джона Баббера. Джой ла Плант смотрел передачу у себя дома в гостиной и видел, что его мама плачет. Тронут был даже грубоватый Эллиот. Донна О’Дей смотрела телевизор в своей спальне, находясь в постели со своим парнем, и комок встал у нее в горле при виде такой честности, так ярко контрастирующей с поведением обвиняемых, которых ей каждый день приходилось защищать. Чик смотрел передачу у себя в баре «Шэдоу Лоундж», одновременно натирая до блеска витрины и зеркала. Даже Президент США смотрел эту программу и в один из душещипательных моментов дотронулся своей рукой до руки своей благоверной. В глазах Президента стояли слезы.
Единственный человек, которого не тронуло интервью с Джоном Баббером, был Берни ла Плант. Он также был единственным человеком, знавшим правду о Баббере. Берни корчился от душевных мук, видя чек на миллион долларов в руках Джона Баббера, деньги, которые по праву принадлежали ему. Но благочестивые слова Баббера о героизме переполнили чашу терпения Баббера, довели его до крайности.
— Так, значит, мы все герои, да? — зарычал он телевизору, стоявшему в общей комнате. — Ставлю пятьдесят долларов на то, что этот болван никогда не был во Вьетнаме.
Другой заключенный, вдвое выше Берни, повернулся к нему и угрожающе закричал:
— Заткнись, подонок! Этот парень — настоящий герой, а ты — циничная тварь!
Берни собрался ответить ему в том же духе, что, возможно, привело бы к плачевным результатам, но тут прозвенел звонок тюремной охраны.
— Ла Плант! Бернард! — кричал охранник. — Ла Плант!
Берни постучал себя пальцем по груди: «Вы меня?»
— За тебя внесли залог. Давай катись отсюда.
Залог? Кто мог за него внести залог?
Залог за Берни равнялся двадцати пяти тысячам долларов. Кто мог внести за него такую сумму? Единственный, кто мог сделать это, подумал он, была Эвелин. Но это невозможно, во-первых, потому что он не хотел, чтобы она и особенно Джой знали, что он в тюрьме. А во-вторых, даже если бы у Эвелин и оказались лишние двадцать пять тысяч, что весьма сомнительно, то она сбережет их на колледж Джою. Она не станет тратить их на приобретение временной свободы для такого бесполезного существа, как Берни.
Но кто же это мог быть? Тут может быть только один ответ: судья, наверно, смягчился и уменьшил залог.
Телезрители явно были неравнодушны к Джону Бабберу. Поэтому Уоллес подумал: почему бы нам не воспользоваться этим настроением телезрителей и не заснять по горячим следам фильм о катастрофе? Пусть все спасенные пассажиры и действующие лица снова воспроизведут то, что с ними случилось, а Джон Баббер покажет свои героические усилия по спасению людей, и тогда у зрителей появится возможность увидеть своими глазами развыгравшуюся драму. Уоллес был в восторге от своей идеи и, поскольку он был сам босс, ему не надо было просить чьего-то разрешения, он просто запустил программу в действие. Джон Баббер узнал о затее Уоллеса, когда однажды увидел на огромном экране своего телевизора в спальне подготовительные съемки к этому фильму. Сначала во весь экран был показан образ героя, снимки самого Баббера до и после его превращения в героя с помощью красивой стрижки и модной одежды. Во время демонстрации этих кадров диктор объявлял:
 
— А вот и сам Джон Баббер вместе с двадцатью другими спасенными им пассажирами рейса 104! Смотрите настоящую драму, разыгравшуюся внутри самолета, в исполнении самих ее участников!
Что за чертовщина? Баббер в изумлении уставился на экран.
— Из темноты, из огня, — читал нараспев диктор, будто произнося строки из Священного Писания, — из страшного ночного кошмара пришел Ангел, спасший рейс 104 — Джон Баббер. Он спас 54 человека! Это его и их история, драма, в которой действуют реальные люди, пережившие все это. Никакого грима, музыки, актеров. Все подлинно и достоверно. Ждем вас у экранов ваших телевизоров в четверг вечером на Четвертом канале.
О черт! С упавшим сердцем Баббер снял телефонную трубку и позвонил Гейл в студию. Раздираемый чувствами гнева и ужаса, он, однако, не застал Гейл и поделился своими чувствами с Дикинсом.
— Он огорчен? Чем он огорчен? — удивился Уоллес. Дикинс пожал плечами. Он тоже не был в таком уж восторге от выдумки Уоллеса.
— Он считает, наверно, что он не актер.
— Его и не заставляют быть актером! Вот в чем дело. Он настоящий герой, и единственное, что от него требуется, это действовать как настоящий герой. В этом заключена вся прелесть задуманного. Она позвонила Бабберу?
Дикинс махнул рукой в сторону Гейл, которая продолжала убеждать по телефону Джона Баббера в необходимости участвовать в шоу.
— Она сейчас разговаривает с ним.
Уоллес нахмурился.
— Мы заплатили ему миллион долларов, поэтому он должен помогать нам, поднимать наш рейтинг.
Тут подошла Гейл.
— Ну, как успехи? — спросил директор программы новостей.
Гейл кивнула:
— Он согласился. — Затем она обратилась к Уоллесу. — Вам надо было вначале спросить его мнение.
— Но он бы мог отказаться, — предположил Уоллес.
Берни ла Планту понадобилось около сорока минут, чтобы собрать свои пожитки, одеться и покинуть пределы проклятой тюрьмы. За воротами он встретил своего адвоката Донну О’Дей, ожидавшую его в небольшой «хонде». Я был прав, — сказал он себе, судья, — должно быть, уменьшил залог.
Но Донна с грустью посмотрела на Берни. Он выглядел даже хуже, чем в последний раз на суде. Ему нужно было побриться и постричься, и похоже, что он сбросил пару фунтов в тюрьме. Его плечи еще больше ссутулились, и пиджак висел еще более свободно на его щуплом теле. Слово «неудачник» так и просилось к нему.
Берни залез в машину и попросил своего адвоката подбросить его в детскую больницу.
— Вас обвиняют в краже кредитных карточек. Из-за этого могут увеличить срок, — сказала Донна.
Гейл Гейли не могла здесь посодействовать обвинению, так как была уверена, что ее кредитные карточки вместе с ее сумочкой сгорели во время пожара и взрыва самолета. А поскольку отсутствовала жалоба со стороны жертвы, полиция оставалась ни с чем, у нее были связаны руки.
— И поэтому уменьшили залог? — спросил Берни.
Донна еще больше погрустнела.
— Они не сократят его, — тихо сказала она, — если только вы не скажете им правду, откуда у вас эти кредитные карточки.
Берни ла Плант пожал плечами и раздраженно наморщил лоб. Я уже пятьдесят раз говорил им правду. Как вам удалось вытащить меня отсюда?
Донна глубоко вздохнула.
— Я заложила свою машину и свой компьютер, — смущенно ответила она.
Берни повернулся и уставился на нее.
— Что?!
— Меня вдохновил герой, он рисковал своей жизнью ради других, он...
— Этот мошенник вдохновил вас одолжить человеку, уволенному с работы, двадцать пять тысяч долларов? — возмутился Берни. Его чуть не хватил удар, он был близок к помешательству. — Вы же адвокат, Бога ради! Вы должны выносить правильный приговор!
В глазах Донны стояли слезы, но она с достоинством вытерла их.