Сборник коротких эротических рассказов
Тягостная сцена, в продолжении которой Танюша стояла на несколько шагов позади, становилась уже комичной. Наконец, волею случая, в вестибюле появился сам директор, который с первого взгляда узнал товарища, оттолкнул швейцара и сам отодвинул засов. Друзья обнялись тут же на пороге, а затем стали хлопать друг друга по плечам и восклицать обычную бессмыслицу: «Ну как ты? — А ты? — Да ничего! — А я, как видишь… — Ну ты даешь!» И директор понемногу повлек Васю за собой.
В эти первые минуты Танюша, от замешательства так и не вошедшая в ресторан, оказалась забытой. Так как она от робости не делала никаких попыток войти, то швейцар, приняв ее за постороннюю, начал закрывать стеклянную дверь. Только тогда девушка опомнилась и переступила порог, но была остановлена швейцаром, который, загородив ей дорогу, зычно спросил:
— А вам здесь что надо?
Растерявшись, испугавшись неожиданно резкого тона, Таня сделала неопределенный жест в сторону мужчин, которые уже удалились вперед на несколько шагов. Если бы она продержалась еще секунду, то Василий бы к ней обернулся, позвал, и все бы пошло, как было задумано. Но швейцар, напирая на Таню всей тушей, уже совсем оттеснил ее к выходу. Это и увидели обернувшиеся друзья.
— С тобой? — спросил директор своего гостя.
И тут на возбужденного встречей Василия накатила волна шального озорства, то болезненно-напряженное состояние, про которое говорят: «черт за язык дергает».
— Нет, — быстро сказал он и, ужаснувшись, тут же открыл рот, чтобы рассмеяться собственной шутке и пригласить невесту за собой. Но швейцар, услышав это слово, последним усилием вытолкнул ошеломленную таким ответом девушку за дверь и быстро задвинул засов. И до конца жизни запомнил Вася выражение бесконечного удивления на Танюшином лице, в котором уже отражались вестибюльные лампочки.
Все произошло мгновенно, еще не поздно было исправить, но директор, хохоча, уже волок Васю вверх по лестнице. Только очутившись за столиком, Вася понял, что сейчас уже совершенно невозможно сказать другу, что та девушка, которую только что на его глазах взашей вытолкали из ресторана, та девушка — его невеста. Никому бы и в голову не могло прийти, что человек, поступивший так со своей спутницей, хоть сколько-нибудь серьезно к ней относится. Соответственно, никто и не окажет ей уважения. Да и сама Таня после такой шуточки навряд ли пошла бы сюда…
Рюмки в мгновение ока были наполнены и, поднося к губам первую, он вдруг ясно представил себе Таню в жемчужных бусах и потрепанном песце одну на темной улице, беззащитную, ничего не понимающую, но еще чего-то ждущую… Проглотив водку, он поднял штору и посмотрел на улицу. Там уже никого не было. «Ничего, приеду домой — сразу же ей позвоню и объяснюсь; она должна понять, она всегда легко выходила из всяких глупых недоразумений…»
Но он не приехал домой. Утром Вася очнулся в незнакомой комнате, а рядом с ним на неразобранной кровати храпела перегаром незнакомая девица. У Васи так болела голова, что не было никакой возможности соображать.
Добравшись кое-как до ванной и подставив голову под струю ледяной воды, он начал смутно кое-что припоминать. Ресторан уже закрылся, а они все пили, и официантки садились к ним на колени, он все щипал за груди вот эту вот, рыжую. Потом она потащила его в соседний пустой и темный зал, по дороге опрокинув несколько стульев и, наконец, закрыла за ними дверь, бесстыдно стянула с себя трусы и, повалившись на кресло, увлекла Васю перед собой на колени, отвратительно раскорячилась и стала цепкими лапами пригибать его голову к какому-то скользкому шерстистому источнику мерзкого запаха; воняло тухлой селедкой, и Вася осознал, что это запах неподмытой женской промежности. Чтобы только не чувствовать это, он рванулся вверх, но брюки и трусы, не без помощи ее умелых рук, упали вниз, он повалился на девицу, которая обхватила его ногами — и начался гадкий и грязный сладострастный кошмар.
После опять что-то пили, официантки визжали и поднимали юбки, и еще осталось у Васи слабое воспоминание о том, как его головой вперед запихивали в машину, а он от кого-то отбивался ногами… Теперь вот эта комната… Таня!
Он вскочил, как ужаленный, и, не вытерев головы и хватая как попало свои вещи, бросился вон из квартиры, оставив дверь распахнутой настежь…
В первой же попавшейся телефонной будке Василий, путаясь в цифрах, набирал ее номер. Монетка провалилась, послышалось Танино спокойное и мелодичное «Да». Василий дернул рычаг вниз. Что можно ей сейчас объяснить? Как оправдываться? Где был? И вдруг Вася почувствовал легкий укол самолюбия: по его мнению, Таня должна была изрыдавшимся голосом кричать в трубку: «Вася! Вася! Это ты?! Ну ответь же!» — а она говорила так, словно сняла трубку в приемной своего шефа.
Вася неторопливо застегнулся, спрятал мокрые волосы под шапку и пошел по улице, приняв решение скрупулезно обдумать и взвесить каждое слово, может быть, даже записать на бумажке, а потом уж позвонить. Придумать что-нибудь абсолютно правдоподобное. Не торопясь.
Василий пешком дошел до дома, там у него стояли в холодильнике бутылки пива — штук шесть, — он решил немного опохмелиться, но сам не заметил, как высосал все пиво. И уж тут само собой пришло решение отложить объяснение с невестой до завтра. Вася и в мыслях не допускал, что его вчерашняя дурацкая выходка может не закончиться благополучно. Главное, придумать что-нибудь попроще.
Назавтра был аврал. В восемь утра ему позвонил начальник и сказал, что на следующий день в институте ожидается шведская делегация, и нужно скоропалительно готовить материалы для ее встречи. Материалы готовились до закрытия института, когда, наконец, Василий добрался до дома, ему хотелось только спать. Больше ничего.
Утром в институт приехали шведы. День опять пропал. Мысль о Тане, о ее живой, теплой красоте, сидела в Василии как заноза, минутами ему хотелось бросить делегацию и бегом мчаться к телефону, каяться и плакать в трубку — лишь бы слышать ее далекий голос, лишь бы скорее отправить в прошлое этот кошмар… Ощутить, что она как прежде принадлежит ему, а дурной сон — прощен и забыт…
К вечеру он добрался до телефона. Но такого страстного порыва, как днем, уже не было. Они прожили друг без друга полных трое суток, а ведь совсем недавно почти невозможным казалось ежедневное расставание на десять часов, что оба были на работе. Значит, можно подождать до утра. Утро вечера мудренее. А утром позвонить стало еще невозможнее.
И появилась крошечная, но зубастая мыслишка-гиена: «А может, не звонить вовсе?» Василий с омерзением оттолкнул ее, но незаметно, сам от себя в тайне, начал обдумывать ее, в мозгу быстро прокручивались разные варианты… Но больше всего его ум, как всегда, занимала работа.
Возвращаясь домой Вася, как всегда, машинально достал из почтовой кружки газеты, и вдруг из них выпал маленький тяжеленький сверточек, который он с любопытством поднял и развернул. На ладони, обтянутой черной замшевой перчаткой, как на витрине магазина, мерцали жемчужные бусы. Колебания кончились. Василий небрежно сунул жемчуг в карман, пачку газет под мышку и, облегченный и радостный, запрыгал через две ступеньки к себе на четвертый этаж.
Слово для Ларисы
…Я не знаю, зачем мысленно повторяю себе все это снова и снова. Вообще-то, я уже все для себя решил. Сегодня же меня не будет. Как водится, оставлю записку, что, мол, в смерти прошу никого не винить и все такое. Во втором ящике моего стола еще с прошлого воскресенья лежит почти полстакана таблеток димедрола — сам выколупывал из почти семи пачек. Пусть ей будет кисло, когда узнает. Я, конечно, понимаю, что вообще-то ей по плечо, да еще этот прыщ на подбородке — ну так ведь я скоро вырасту! А она не понимает… Но я так ей и сказал… А, да ну все это!
Началось-то совсем даже неплохо. Наша компания тогда собралась в подвале, в карты дулись. Потом Дылда флакон принес, еще посидели, а потом завалили Бык с Бациллой (они всегда вместе ходят) и двух девок привели Ольгу и Лариску. Ну, они и раньше, бывало, цепляли и приводили кого-нибудь. Одно время тут часто устраивали «театр» — это так наши называют. В прошлом году была тут в восьмом «Б» такая Танька, все с Петькой носатым ходила. А потом он ее всем отдал — надоела, видать. Так вот, ее затащат туда, все рассядутся по трубам, курят, музон врубят — в кайф, а ей говорят: раздевайся, а не то, мол, бить будем и матери про ВСЕ расскажем. Ну, ей, понятно, страшно, раздевается. Потом веселые штучки начинаются. Она ни в чем никому не отказывала — куда денешься? Потом ее родичи, правда, переехали куда-то, и она тоже. И в «театре» было закрытие сезона. Так что по таким делам я всему научен. А эти — Ольга с Лариской в карты продулись, а у нас с этим строго — ну их и привели к нам расплачиваться. Девицам налили по стакану. Ольга эта самая, деловая такая, сразу и говорит: