Для тебя я восстану из пепла (СИ)

Утром мы долго нежимся в кровати, вместе принимаем душ – теперь неторопливо, тщательно намыливая друг друга и смывая пушистую пену. Спускаемся на завтрак и снова занимаем тот же столик, за которым сидели вчера. Я разглядываю лебединое озеро при свете дня, и Глеб предлагает заехать туда ещё раз. Я рассеянно киваю.
Как назло разговор никак не клеится в нужном направлении, а говорить на столь важную тему с бухты барахты кажется мне неправильным.
После завтрака мы отправляемся на прогулку, и я всё жду удобного момента. Это нервирует меня, выжимает практически все соки. И Глеб всё больше хмурится, трактуя моё состояние по-своему.
– Тебе наскучило моё общество? – с присущей ему прямотой спрашивает он.
– Не говори глупостей! – отмахиваюсь я. – Наше свидание проходит великолепно. Просто столько всего… Столько эмоций за прошедшие пару суток…
– Понимаю, – мягко улыбается мужчина. – Скоро мы вернёмся домой и будем отдыхать. Только заедем в одно место, если ты не против.
Я улыбаюсь ему, пытаясь скрыть нервную дрожь и волнение. Время на признание, выделенное начальником спасательного отряда, на исходе, а я всё ещё не призналась Глебу!..
Без особого труда узнаю место, когда мы останавливаемся снова после довольно продолжительной поездки.
Мы на территории лагеря, где останавливались на кемпинг во времена нашего первого знакомства.
Теперь здесь какое-то модное местечко, глэмпинг, как принято это называть. Я лишь мажу взглядом по деревянным домикам в скандинавском стиле, на огромную расчищенную стоянку под дома на колёсах и палатки, но мы не задерживаемся надолго. Минуя территорию, Глеб ведёт меня на тропу. На нашу поляну.
– Не опасно ли нам идти в горы? Вдруг будут новые сходы снега? – спрашиваю я, испытывая чувство тревоги.
– Нет, на этой высоте сейчас уже не опасно, – отвечает мужчина.
Зимой здесь всё совсем иначе. Не так, как было тогда, меньше всего похоже на картинки, сохранившиеся в памяти.
Я смотрю на завораживающий вид: белоснежные горы, сосны под пушистыми шапками снега, река, бурлящая шумным течением.
– Это очень особенное место для меня, – говорит Глеб, и у меня перехватывает дыхание. – Я часто возвращался сюда, словно оно могло поведать мне о том, что я больше всего желал понять: как и когда всё пошло не так, почему всё так запуталось…
– Ты нашёл ответы? – тихо спрашиваю я. Облизываю непослушные пересохшие губы, собираясь произнести своё признание.
– Нет. И сейчас я думаю, может, мне и вовсе ни к чему возвращаться к проблемам прошлого? Можно жить без оглядки на них, начать всё сначала, теперь я знаю, что это реально.
– Можно делать вид, что тебя не волнует прошлое. До поры до времени можно закрывать глаза на отсутствие ответов. Когда ты ослеплён счастьем, легко делать вид, что всё нормально… Я прекрасно тебя понимаю, Глеб. Но я думаю, что рано или поздно вопросы из прошлого неминуемо снова дадут о себе знать. Как минимум, отголоском страха снова совершить те же ошибки, потому что так и не понял, как и когда всё пошло не так… И мне страшно, Глеб… Мне так страшно, Глеб…
Сквозь слёзы смотрю прямо в лицо мужчины. Он морщится, словно съел что-то кислое, и я вижу: он всё понял. Теперь он знает, что я всё помню.
***
Тогда
Я переживала, как мама с папой воспримут новость, что я влюбилась, что буду встречаться с мужчиной, взрослым, самодостаточным, с серьёзной работой и не менее серьёзными планами на меня, на наши отношения. Я волновалась, как родители отреагируют на то, что, возможно, уже к осени, а если и не к осени, то к новому году точно я перееду в квартиру Глеба. Но дома родители и сами огорошили меня новостью, что папа неизлечимо болен: четвёртая стадия рака поджелудочной железы. Это сообщение выбило почву из-под моих ног. Я моментально позабыла о своём счастье, о том, что планировала рассказать им о Глебе сразу. На некоторое время я и о Глебе старалась не думать, не вспоминать: на фоне семейного горя, сидя рядом со страдающей матерью и стремительно угасающим отцом, мне было стыдно испытывать такие диаметрально противоположные чувства, как любовь и счастье.
 
До последнего родители посещали разные зарубежные клиники и искали врача, который бы подарил надежду. Но чуда не случилось. Мой папа умирал, ему становилось хуже день ото дня, и я не смела заводить казавшегося мне в то время нелепым разговора о своей первой пылкой влюблённости.
Я даже не сразу заметила, что Глеб… пропал, не звонил, не писал, не пытался договориться о встрече. Я была настолько погружена в жалость к себе – любимой папиной малышке, – что напрочь отсекала всё побочное, на что у меня ещё будет много времени после, в отличие от общения с папой, на которое оставалось всё меньше времени до.
Примерно через три недели отец завёл серьёзный разговор.
– Лада, ты знаешь: всё, что я делал, чего добивался, всё сделано для тебя, для твоего блага. Ты – моя единственная дочь, единственная наследница, и всё моё останется тебе. – завёл он знакомую пластинку. Столько раз я слышала эти слова, но впервые понимала – сейчас папа говорит серьёзно. Скоро всё, что принадлежит ему, станет моим по праву наследования. Я разразилась горькими слезами. Папа гладил меня по голове, продолжая: – Мир бизнеса очень жесток, малышка, а у тебя нет ни должных знаний, ни опыта. Кто-то решит обмануть тебя, лишить всего: обанкротить фирму, забрать все деньги со счетов, оставить без последних трусов. Я должен, просто обязан позаботиться, чтобы этого никогда не произошло. Обещай мне одну вещь, Лада.
– Всё что угодно! – опрометчиво выпалила я.
– Я хочу, чтобы ты вышла замуж. – сказал отец. Я непонимающе уставилась на него. – Алексей, сын моего приятеля, Анатолия Казакова, очень хороший, воспитанный парень. Осенью он оканчивает экономическую школу в Кембридже и возвращается домой. Когда вы поженитесь, он станет тебе хорошим мужем, но главное, он будет управлять нашей фирмой, удержит её на плаву, сможет позаботиться о твоём благополучии. Я пообщался с Алексеем, он уже дал положительный ответ.
– Что? – покачала я головой, не веря в то, что отец на самом деле решает подобное за моей спиной. – Я не могу выйти за него замуж, папа. Я же его не люблю!..
– Любовь – это удел для нищих, – грубо перебил он. Но тут же смягчился: – Ладушка, ты ничего не смыслишь в этом, но поверь папе на слово: со временем ты полюбишь его. Ты будешь с ним счастлива. А главное, тебе никогда не придётся переживать о своём благополучии или о мамином достатке.
– Я не люблю его, папа. – проявила я твёрдость. – Я не буду с ним счастлива. Я не полюблю его со временем. Никогда не полюблю, потому что я знаю, что это такое. Потому что я уже люблю. У меня есть тот, кто может позаботиться обо мне и моём благополучии, тот, кто делает меня счастливой, потому что любит…
– Кто он? Я его знаю?
– Нет, папа. Мы познакомились в поездке на Алтай. Глеб работает спасателем, в МЧС. Он очень хороший человек, и я правда люблю его. А он любит меня. И я так счастлива с ним, папа… Разве это не важно?
– И где же этот золотой парень?! – спросил папа. – Почему я не наблюдаю его рядом с тобой, когда ты нуждаешься в его поддержке?
– Потому что я не хотела тебя расстраивать, папа. Огорошить умирающего отца новостью о том, что у меня есть мужчина, как-то не приходило мне в голову.
Папа нахмурился при слове “мужчина”, но не стал задавать уточняющих вопросов.
– Ну тогда пригласи его к нам на ужин, посмотрим на этого… классного парня.
Номер Глеба был не доступен. Сообщения оставались непрочитанными. Несколько дней я звонила и писала в разное время, списывая отключенный номер на занятость на работе. Папа спрашивал о встрече, нервируя меня. Я не понимала, куда делся Глеб.
Попросила Нику помочь его найти, и подруга разузнала, из какой части были сопровождающие нас в поездке спасатели. Вероника отправилась со мной.
Стоя возле окошка дежурного, я сбивчиво объясняла, кого ищу, и молодой парень в форме, проверив что-то в компьютере, ответил: