(не)ваша девочка (СИ)

Рисую аккуратную стрелку в уголке правового века и отвечаю:
— Я себя не виню. 
Наташа начинает раздражать. В первые дни ее якобы волнение и забота казались мне искренними, а сейчас я чувствую в ее навязчивости что-то неприятное и липкое. Она постоянно вздыхает, намеками или прямым текстом напоминает о том, что я поступила правильно и нечего страдать.
Когда я на следующий день после Тимура и Ромы вышла позавтракать, она завела шарманку, что только мне решать, как поступать и ребенок — это не шутки и нет причины плакать, а я вот не плакала. Я начинаю подозревать, что она ждала моих слез и теперь мягко под напылением беспокойства раскачивает меня на эмоции.
— Ребенок тебе ни к чему…
— Ната, — разворачиваюсь к ней и закрываю подводку, — что ты заладила? Трусы от крови давно выстираны, высушены и сложены в тумбочку. Я пришла в себя, чувствую себя хорошо, не умираю и не рву на себе волосы. Я признаю, я прошла через не самый приятный этап, но жизнь учит жестокими уроками, и этот урок я усвоила.
— Я… — Наташа слабо улыбается, — чувствую вину… 
Каждый раз в его речах проскальзывает слово вина. И она делает на нем небольшой акцент тем, что понижает голос. Всматривается в глаза, чего-то ожидая. 
— Какую вину, Ната? — задаю я закономерный вопрос.
— Возможно, я поспособствовала тому, что ты лишилась чего-то важного для тебя?
Ах ты, хитрая провокаторша и манипуляторша. Не зря меня настораживало твое любопытство и желание вынюхать все о моей жизни. Возможно, я нагнетаю, но я помню это ощущение легкой гадливости, которая меня накрывала при общении с мамой. Она вот тоже очень доброжелательная. 
— Ты такая сильная, — продолжает шептать Наташа, — тебя ведь еще ждет встреча с двумя мерзавцами. Да никакие деньги подобного не стоят. Они ведь тебя купили.
А вот еще очень аккуратная и ненавязчивая манипуляция. Под жалость спрятано осуждение, которое должно вызвать во мне чувство стыда. 
— Да, купили, — вглядываюсь в ее глаза, — потому что я сама себя продала. 
— У тебя ведь не было выбора. Вот и продалась, Ань. Я не осуждаю.
И вечно она добавляет “я не осуждаю”. Тоже шепотом. 
— Ты в данной ситуации жертва.
Я чувствую, как мое лицо расплывается в улыбке. Жертва. Как мило и очаровательно. Вероятно, мне надо себя пожалеть и даже всплакнуть, чтобы Наташа обняла меня и погладила по голове.
— Ната, я продала себя за двести тысяч долларов. 
Глаза Наташи округляются, и я в них вижу удивление и вспышку возмущения, которую я интерпретирую так: двести тысяч и за тебя?! Жалости как не бывало. 
— Ты бы отказалась от такой суммы, которую тебе дали бы за пять ночей? — задаю тихий и спокойный вопрос.
— Отказалась бы, — вскидывает подбородок, но слова звучат неубедительно. — Да я бы ни за что не легла с двумя мужиками в постель. Это ведь отвратительно и грязно…
Замолкает, когда я вскидываю бровь. Не так сложно вывести человека на правду. 
— Хорошо, крошка, — раздается голос Тимура. — Двести тысяч. 
Наташа испуганно оглядывается:
— Как вы…
— Стащил дубликат ключей, когда свечи искал, — Тимур подплывает к Наташе и трясет связкой ключей перед ее лицом. — Вот такой я. Бессовестный.
Окидывает меня быстрым взглядом и одобрительно хмыкает.
— Проваливай, — шипит Наташа.
— Двести тысяч, сучка, за пять ночей, — приближает к ней лицо и усмехается. — за двоих в постели. За два смычка, глубокие заглоты и прочие грязные и отвратительные вещи. 
Наташа сглатывает. 
— Тимур, — вздыхаю я.
— Цыц, Одинцова, — щелкает пальцами и вглядывается в глаза Наташи. — Двести штук зеленых, Ната. 
Наташа ведет плечом, кусает губы и шумно выдыхает. 
— Тимур, — повторяю я. — Это несмешно.
— Рот на замок, Одинцова. Открываешь его только по приказу, — шипит Тимур и скалится в улыбке, от которой Наташа бледнеет. — Двести тысяч. И твой ответ? Не задерживай меня, милая.
  
Глава 33. Беседа о приличных мужчинах
 
— Двести тысяч за вас двоих? — едва слышно уточняет Наташа.
 
— Нет, не за нас, — Тимур сладко улыбается ей.
— И к чему это все? — обескураженно спрашиваю я. — Тебе, что, деньги лишние?
— Как не за вас? — Наташа округляет глаза. 
— Кто платит тот и музыку заказывает, — Тимур пожимает плечами. — Я тебе предлагаю двести штук, чтобы ты пять ночей развлекала двух моих знакомых. 
Я все жду, когда Наташа залепит ему пощечину, а она лишь медленно моргает, переваривая услышанное. Я должна утихомирить Тимура, но не нахожу слов, чтобы описать его мудачество по отношению к Наташе. Так нельзя.
— Давай так, — Тимур лезет в карман брюк и достает телефон, — Рома сейчас привезет деньги, чтобы ты их воочию увидела и приняла верное решение.
— И какое же тут решение верное? — усмехаюсь я.
— Любое, Одинцова, — Тимур быстро бежит пальцами по экрану, набирая сообщение. — Либо гордость сохранит, либо будет при деньгах. Двести тысяч это немаленькая сумма.
— И ты готов ею вот так швырятся? — приваливаюсь к косяку дверного проема.
— Я могу себе это позволить. Планировал проссадить их в казино, — Тимур пожимает плечами и прячет телефон, — но планы изменились. А теперь прошу меня извинить, мне надо отлить.
Он шагает прочь, и Наташа шепчет:
— Рома реально привезет двести тысяч?
Я молча почесываю бровь. Слышу в ее голосе недоверие, надежду, страх и возмущение. 
— И какие у Тимура знакомые? — задает Наташа очередной тихий вопрос. — Приличные?
Перевожу на нее утомленный взгляд. Даже думать не хочу, какие у Тимура знакомые. Она согласится, потому что для меня и для нее двести тысяч долларов — огромная сумма. Я даже не могу сразу прикинуть, сколько это в рублях, потому что мозг отказывается считать. Много и точка. 
— Это можно квартиру купить. Хорошую квартиру в нормальном районе, — Наташа слабо улыбается, будто пытается оправдаться передо мной. — Или даже дом. Я всегда мечтала о доме. 
— Бойтесь своих желаний, — ободряюще похлопываю ее по плечу и иду на кухню.
Мне остро необходима чашка ромашкового чая. Не то чтобы я нервничаю, но мне хочется согреться и отвлечься на медленные глотки. Почему Тимур подкидывает и подкидывает мне новые сюрпризы. Что он хочет доказать своим поступком? Что женщины продажные шлюхи? И что дальше?
— Неправильно ты, Одинцова, чай пьешь, — напротив на стул опускается Тимур, и его лицо расплывается в улыбке, когда я перевожу на него взгляд.
— А как надо? — замираю с чашкой у рта.
— У меня на коленях.
Встаю, подхожу к нему и без тени стыда усаживаюсь на колени. Делаю невозмутимый глоток, а Тимур неторопливо поглаживает меня по бедру, вглядываясь в лицо.
— Нам придется постараться, чтобы растопить тебя, да?
— Я не совсем тебя понимаю, — опять прикладываюсь к чашке.
— Мне нравилось, как ты краснеешь, а сейчас…
— Дай мне несколько секунд, — отставляю чашку и аккуратно пощипываю себя за щеки, а затем похлопываю, разгоняя кровь. Смотрю на Тимура и спрашиваю, — так лучше?
— Совсем не то, — Тимур касается моей щеки, — давай я тебе помогу.
Тимур целует меня в шею, а я у него спрашиваю:
— Ты кому собрался скормить Наташу?
— Какая тебе разница? — его губы поднимаются к ямочке под мочкой.
— Ты поступаешь некрасиво.
— В очередной раз, — покусывает за мочку и шумно выдыхает. — Ни совести, ни морали и у меня есть к тебе предложение.
Я напрягаюсь в его объятиях, потому что игривый тон не предвещает ничего хорошего. 
— Накинем тебе еще пять дней, а Наташа останется нетронутой и с деньгами, — чувствую, как он ехидно улыбается, — если ты так печешься о ней. 
— Что за вздор? — я отстраняюсь от Тимура, и он вскидывает бровь. — Ты сейчас серьезно?
— А что? Нет? — указательным пальцем спускается по шее от подбородка до яремной ямки. — Тогда позволь своей подруге самой решать. Она девочка взрослая и, можно сказать, ей повезло. Внешность у невыразительная и блеклая и никто в здравом уме не предложил бы за ее тощий зад столько денег. А я человек порывистый и мне не понравилось, как она самонадеянно заявила, что под двух мужиков не легла бы. Вот и посмотрим, какая она принципиальная, когда перед ней будут лежать пачки свеженьких долларов.