Белый Север. 1918

—Не спешите благодарить!— Максим заговорщически улыбнулся.— Я же с корыстными целями совершил это скромное подношение. Наденька, я пытаюсь вас подкупить, потому что рассчитываю на вашу помощь!
—Для вас — все что угодно!— воскликнула Наденька, но тут же хитро прищурилась: — Если, конечно, это не слишком сложно.
—Видите ли, я недавно в Архангельске и тону в работе, потому не успел обзавестись знакомствами. А теперь во что бы ни стало нужно идти на прием от местного благотворительного общества, и непременно с дамой! Боюсь, там будет скука смертная, но, быть может, вы меня выручите и составите компанию?
—Прием…— девушка сникла.— Но я же… Это может быть неуместно… Там будут люди из общества… Понимаете, я обычная сестра милосердия, мещанка, дочь отставного земского учителя…
—Да что вы, Наденька, теперь ведь не царские времена! Отбросьте эти сословные предрассудки! Вы трудитесь, помогаете страждущим — значит, ваше место среди лучших людей города.
Максим чуть не ввернул про лучшие в городе ямочки на щеках, но осекся. Не хватало еще, чтобы Наденька сочла его пошляком.
—Ну, раз вы так говорите, Максим Сергеевич… вам я верю,— не стала долго ломаться Наденька.
    
Глава 14 
 Будь верен мне прекрасною душою
 
Сентябрь 1918 года
 
—Опять рябчики… В офицерской столовой их пять дней в неделю подают.
Высокий статный офицер оглядел фуршетный стол и поморщился. На его широко расправленных плечах блестели погоны. Смело по нынешним демократическим временам… Две полосы, три звездочки — вроде бы, подполковник.
—Да уж,— поддержал беседу Максим.— Сезон, видимо. Что же, едим, что дают!
Квартирная хозяйка его рябчиками не баловала, а вот в «Пур-Наволоке», где Максим приноровился ужинать в последнее время, куропатки и рябчики были самым дешевым мясным блюдом, иногда вовсе единственным. Смотрелись они красиво, но мяса в них было — кот наплакал. Ни ананасов, ни шампанского на банкете не наблюдалось, зато водка, плодовые вина и наливки местного производства были представлены в широком ассортименте. К бару и устремился с порога Миха Бечин, едва скинув поддевку, довольно потирая ладони. Максим выпил с ним рюмку, а от второй отказался — ждал Наденьку. Конечно же, возле общительного Михи мигом выстроилась очередь желающих пропустить с ним стаканчик, и он никого не заставлял себя уговаривать.
Прием в зале Городской думы был в духе времени — самый демократический. Бок о бок с дамами и господами из общества веселились мещане и разночинцы, даже нескольких зажиточных крестьян пригласили. Хватало и офицеров в разномастных мундирах или вовсе в гражданском платье, и мало кто рисковал носить погоны, только нашивки на рукавах. Представители союзников поначалу держались особняком, однако вскоре щедро выставленные наливки сделали свое дело, и языковой барьер оказался не так уж непреодолим. Многие представители местного общества сносно болтали на французском или английском, да и иностранцы нахватались русских слов и бойко приглашали барышень танцевать. Профсоюзный оркестр играл простенькие вальсы и мазурки, зал наполняли танцующие пары. За ломберными столами тоже собирались интернациональные компании — карточный сленг универсален, зал оглашали азартные выкрики с самыми разными акцентами.
—И действительно, грех жаловаться!— офицер сдержанно улыбнулся и протянул руку для пожатия.— Позвольте отрекомендоваться, подполковник Жилин. А вас я заочно знаю, Максим Сергеевич. Это благодаря вашему дипломатическому искусству наши новобранцы получают наконец снаряжение с британских и французских складов. Объемы, разумеется, недостаточны, но я весьма вам признателен уже и за то, что есть. Вот, рад лично выразить…
—Не стоит, право же,— Максим изобразил подобающее случаю смущение.— В первую очередь сработал авторитет товарища Чайковского, а я просто вел переговоры, отчасти в роли простого переводчика… Скажите лучше, как продвигается мобилизация?
—Увы, чрезвычайно медленно. Приходится даже брать на службу солдат с фронтовым опытом, хотя изначально я намеревался ставить под ружье только новичков…
Максим решил, что он ослышался.
—Простите,— улыбнулся он.— Здесь так шумно… Мне показалось, вы сказали, что предпочитаете новичков опытным фронтовикам.
—Но именно так дела и обстоят,— серьезно ответил Жилин.— Фронтовики поголовно развращены социалистической пропагандой. Те, кто не был в армии, лучше поддаются патриотическому воспитанию. Впрочем, заниматься этим решительно негде. Все подходящие помещения в городе оккупированы союзниками. Нам необходимы не только казармы, но и солдатские клубы.
—Солдатские клубы?— Максим не знал, что такие бывают.
—Непременно. Я не намерен повторять ошибки старого порядка. От воина нужно требовать неукоснительной дисциплины, но одновременно и видеть в нем человека со своими запросами. В клубе будут просветительские курсы, библиотека, лавка с доступными ценами… Рядовым необходимо пространство для общения под присмотром уважаемых офицеров, иначе они начинают образовывать комитеты, где слушают социалистических крикунов. Вот только все подходящие помещения заняты иностранцами. Я уже подал три прошения, но правительство так медлительно…
—Я ускорю движение вашего запроса, насколько это в моих скромных силах,— пообещал Максим.
—Премного благодарен,— подполковник кивнул, взял в руки фуршетную тарелку, повертел ее на свету и тут же брезгливо отставил в сторону.— Посуда нечистая, вся в жирных разводах… Как же здесь прислуга скверно выдрессирована.
К ним подошел седоусый генерал Самарин, после скоропостижной отставки Чаплина занявший должность начальника военного управления Северной области.
—Рад видеть вас, подполковник Жилин! Позвольте звать вас по имени-отчеству, Вячеслав Александрович! Расскажите же, как продвигается обучение новобранцев?
Жилин мгновенно окаменел лицом, вытянулся во фрунт и четко, как механизм, отдал воинское приветствие:
—Здравия желаю, товарищ генерал!— слово «товарищ» подполковник будто бы выплюнул.— Разрешите доложить…
—Да полно, мы ведь здесь без чинов!— перебил его Самарин.
—В таком случае позвольте откланяться!— четко проартикулировал Жилин.— Честь имею!
Развернулся на каблуках и чеканным шагом проследовал к выходу. Максим изумленно проводил его глазами. Он слышал, что среди военного командования области есть конфликты, но не знал, что все настолько плохо.
Пожилой генерал тяжко вздохнул:
—Эк он, право… Господа офицеры не могут мне простить, что я с Керенским дела вел в семнадцатом. Будто я имел возможность уклониться, будучи начальником военного кабинета… Однако мне пришлось пожать руку, подписавшую недоброй памяти Приказ номер один, и теперь я все равно что прокаженный.
Приказ номер один поминали часто, и всегда недобрым словом. Он был выпущен Петросоветом в первые дни февральской революции и провозглашал, что называется, «демократизацию армии»: уравнивал солдат в правах с гражданскими, отменял титулование офицеров и отдание чести, а главное — передавал власть выборным солдатским комитетам. Вообще-то сам приказ оговаривал, что при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, однако на практике привел к тому, что командиры полностью потеряли контроль над своими частями.