Белый Север. 1918
—Но ведь все офицеры Российской императорской армии присягали Временному правительству…
—Да, и теперь всячески пытаются отмежеваться от этого позора. В годы моей молодости подобное поведение закончилось бы вызовом на дуэль. Но нынче не те времена, да и ни к чему приумножать раздор… Хоть вы и гражданское лицо, а ведь и вас я компрометирую этой беседой. Пойду, пожалуй, восвояси. Увидимся завтра на совещании. Пускай молодежь веселится, покуда возможно.
Едва генерал отошел, к столу с рябчиками приблизилась компания интеллигентов. Громче всех вещал юноша с цыплячьей шеей:
—Вы не представляете, какие ужасы мы пережили во время большевистской оккупации!— юноша взял отвергнутую Жилиным тарелку и положил себе сразу два сочащихся жиром рябчика.— Чувствуя, как шатается почва под ногами, эти мерзавцы пытались укрепить свои позиции безудержным террором!
—Ах, такой ужас эти большевики!— закивала полная густо накрашенная дама с обширным декольте.— Представляете, они решительно намерены обобществить женщин!
—Своих жертв коммунисты расстреливали, топили или забивали до смерти!— не слушая ее, продолжал юноша.— Комиссар Кедров казнил людей сотнями, даже тысячами!
—Ну что за чушь вы городите,— не выдержал Максим.— Миллион расстрелянных лично Ста… Кедровым. Я сам разбирал документы. По приговорам ЧК в Архангельске было казнено 78 человек. И еще около десятка гражданских — без суда, в ходе боевых действий на железной дороге. Но никак не тысячи, не несите ерунды. И никаких женщин большевики не обобществляют!— повернулся Максим к даме, в последний момент проглотив едва не сорвавшееся с губ «даже не надейтесь».
Подобную чушь, иногда еще приправленную пещерным антисемитизмом, он слышал нередко, но при начальстве вынужден был придерживать свое ценное мнение, а на этих вшивых интеллигентах можно было оторваться без последствий.
—Позвольте,— возмущенно вытаращился на него юноша.— Вы что же это… защищаете большевиков?
—Правду я защищаю и здравый смысл!— ярился Максим.— Вы так любите рисовать большевиков глупой злой карикатурой, словно это приближает нас к победе над ними! Да ровно наоборот же! Принижая врага, мы утешаем себя вместо того, чтобы готовиться к настоящей битве! Большевики смертельно опасны. Они принесут России диктатуру, террор и повальную нищету, но пока многие этого не понимают и слушают, развесив уши, их сладкие обещания! И вы своими лживыми страшилками, в которые не поверит даже младенец, на самом деле только помогаете им!
Интеллигенты загалдели все разом, Максим запальчиво кому-то возражал, беспомощно понимая, что стихия срача затянула его. Так и в прошлой жизни он нередко не высыпался перед важными совещаниями, потому что в интернете кто-то оказывался неправ; Максим злился на себя больше, чем на оппонента, однако не переставал строчить комменты… Так и теперь, только оффлайн.
Привел в себя его нежный запах духов, разбавивший духоту зала — кажется, такие же были когда-то у мамы. Мягкая ладонь легла на предплечье Максима.
—Умоляю вас, спасите меня от этой ужасной политики,— проворковала Наденька ему на ухо.— Всюду только и разговоров, что о ней. Все наперебой спасают родину и революцию, а живые люди никого не волнуют!
Максим обернулся к девушке и обомлел. Какая же она оказалась хорошенькая без сестринского платка, в приоткрывающем ключицы нежно-зеленом платье! Рыжие кудряшки собраны в высокую прическу, в глазах искорки, стройная фигурка не скрыта больше мешковатой униформой. Вот только макияж неудачный — помада на губах слишком темная, на длинных ресницах комочки дешевой туши — но это лишь делает ее еще более трогательной.
—Спасибо, что нашли меня, Наденька,— выдохнул Максим.— Я не знал, как отыскать вас в этой толпе…
—Да нет же, это вы простите, Максим Сергеевич, что опоздала,— серьезно ответила Надя.— Тяжелая смена выдалась.
—Вы устали? Желаете присесть?
—Отнюдь!— оркестр заиграл новую мелодию, и на первых тактах Надя вскинула голову, тряхнув кудряшками.— Ах, «Дунайские волны», мой любимый вальс!
Максим широко улыбнулся, привычно выпрямился, втянул живот, согнул в локте правую руку и легко поклонился, приглашая девушку. Эту мелодию он знал, хотя и в другой аранжировке. Что-что, а вальс на девяносто тактов в минуту Максим танцевал превосходно — пять лет прозанимался в студии спортивного бального танца. Такой спорт нравился ему куда больше, чем однообразное тягание железа в качалке, и вдобавок позволял легко знакомиться с девушками — нередко вечеринка заканчивалась one night stand. Тут, конечно, другой случай… хотя… ладно, потом разберемся. Сейчас время танцевать! Максим поймал ритм и увлек девушку в круг танцующих. Подвернутая левая нога уже неделю не напоминала о себе — до чего же хорошо не чувствовать себя инвалидом!
Наденька двигалась неуверенно и несколько скованно, но велась неплохо, потому они держали ритм. Лицо девушки раскраснелось, кудряшки забавно хлопали по щекам, губки сложились в изумленное «О». Максим чувствовал, что Наденька получает от танца такое же удовольствие, как и он сам, потому едва успел остановиться, когда она вдруг резко разомкнула стойку и обеими руками оттолкнула его. Пришлось придержать Надю за спину, иначе она под действием инерции отлетела бы к стене. Но едва он ее выпустил, девушка повернулась и, словно Золушка, стремительно побежала к выходу из бального зала, а там и из здания. Максим растерянно поспешил за ней.
Вокруг городской думы был высажен куцый садик. Надя забежала туда и замерла между двух ив. Ее плечи вздрагивали под тонким платьем.
—Простите, Надя, я не знаю, чем обидел вас, но не имел такого намерения, клянусь…
Девушка резко обернулась к нему:
—Это у вас в Петрограде, да? Танцуют… так?
—Как — так?— не понял Максим.
Надя вспыхнула:
—Так… близко.
Максим едва не хлопнул себя по лбу от досады. Похоже, навык спортивного танцора сыграл с ним злую шутку. Только теперь он вспомнил о существовании того, что в его время называлось «исторической стойкой», и в ней между бедрами партнеров полагалось расстояние сантиметров в тридцать. В студиях, где он занимался, ее не практиковали — так же дико неудобно вести. Почему он не сообразил, что «историческое» — это и есть современное для него теперь! Ладно, авось удастся, как обычно, выдать анахронизм за региональное различие.
—Действительно, в Петрограде в последние годы принята близкая стойка в вальсе,— врать Наденьке было неприятно, но другого выхода не оставалось.— Французская, знаете ли, мода… Я бесконечно виноват, Надя. Не подумал, что вам это новшество незнакомо… Вы, верно, мерзнете? Нам лучше бы пройти в дом.
Ночь выдалась ясная и лунная, и Максим явственно видел на веснушчатом личике Нади слезы.
—Да божечки, это вы меня извините, провинциальную дурочку. Смешалась, опозорила вас перед обществом…— девушка шмыгнула носом, робко улыбнулась и неожиданно брякнула: — Не меня вам надо было приглашать, а Марью Викторовну.