Песнь одного дня. Петля

* * *
Куда это, интересно, отправилось начальство? На другой завод, что ли? Все? Да, трудный у них нынче выдался денек, иначе не скажешь. И Шпик с ними, черт бы его побрал. Да нет, я его, беднягу, ни в чем не виню; думаешь, легко работать одновременно и на них, и против них, а ведь это его обязанность. По-твоему, он больше на них работает? Ну это как посмотреть, по-моему, он все-таки в первую очередь наш человек, так по крайней мере должно быть. Ползает перед ними на брюхе — ну так-то оно так, а между нами говоря, разве кто другой будет лучше? Не всякий ведь подойдет, надо, чтобы они захотели с ним иметь дело. Слушай, а может, ты хочешь? Да так просто, стукнуло вдруг в голову, и все. Говоришь, не годишься для этого? Английский плохо знаешь? Да разве дело в одном английском! Надо, чтобы котелок варил, соображать надо, как поступать, чтобы и профсоюз устраивало, и Трест. Ну и наших ребят, конечно. Говоришь, они все равно что пустое место? Скажите, как возомнил о себе, это ты про нас так, про своих товарищей? Не говори таких вещей кому попало. Свое мнение держи при себе, дома высказывайся, но не на рабочем месте, понятно? Ну, при мне-то можешь, я же не побегу никому передавать. Что бы ты ни говорил, даже если и поругаемся, дальше все равно никуда не пойдет, ни в коем случае. Мы же работаем вместе столько лет — так неужели станем друг другу делать гадости? А если меня когда-нибудь и спросят про тебя, что́, дескать, у тебя на уме, как ты настроен, так я ни слова не скажу, можешь не беспокоиться, как бы они ни приставали. Если бы только знать, что они затевают. Ишь ты, маршируют друг за дружкой, как заводные обезьяны, болтают с ребятами в рабочее время, рожи так и лоснятся! Что у них на уме? Правда, мы все равно ничего сделать не сможем, что бы они там ни задумали. Но дело, видно, серьезное, из-за пустяков они бы не притащились в такую рань. Что, Американец подошел к Свейнки и похлопал его по плечу? Свейнки? Брось, меня на эту удочку не поймаешь. Вот провалиться мне на этом месте… Ну, конечно, всякое может быть, но чтобы Свейнки… Только и думают, как бы запустить лапу к нам в карман. Но каким образом? И что мы можем сделать? А профсоюз — на кой черт он нужен, если не выполняет своих обязанностей? Конечно, заводы должны себя окупать, но и жалованье не должно снижаться. А то возьмем и устроим забастовку — конечно, если руководство сочтет нужным. Да я просто так говорю, нам никогда не понять, чего там начальство крутит. Погляди-ка на Шпика, бежит за ними, как жеребенок. И ведь пешком они никогда не ходят, можно подумать, что зады у них приросли к сиденьям машин, а ноги к колесам, чего ж сегодня они так забегали? Ни с того ни сего, ну да, ни с того, ни с сего, и не угадать, откуда ветер дует. Они не привыкли у нас рассиживаться; когда ждут кого-то из Треста, они обычно просто звонят по телефону Фрицу или Шпику, или Ищейке — словом, кому-нибудь из своих подлипал. Что же у них на уме? Интересно, как другие парни считают. Да я за себя не боюсь, уж меня-то первого не уволят — никогда я не лез в чужие дела, не орал и не разорялся из-за того, что меня не касалось или в чем я ни черта не смыслил. Так зачем же Шпику или любому из них под меня подкапываться? Они ведь меня знают как облупленного, я всегда был за эти заводы, еще когда о них только заговорили, и трудностей никаких я не боялся. А что, если заводы закроют — мало ли, вдруг прибыль уменьшается, и Тресту придется, к примеру, свернуть один завод, а то и совсем прикрыться? Что нам тогда делать? Нет, невозможно это, просто невозможно. И мы — ты и я, — мы во всем будем вместе. Мусор — он мусор и есть, но как быть, если никто не станет его убирать? Да я просто так спрашиваю, просто так.
* * *
Я всегда говорю своим мальчишкам: выполняйте, что вам велят, не суйте нос в дела, которые вас не касаются. Но и не зевайте, удача всегда приходит, когда меньше всего ждешь. Если вам перепадет жирный кусок, сразу хватайте, не раздумывайте. И на работе не позволяйте себе ничего лишнего. Дома, в четырех стенах, — там можете вести себя как угодно. Держитесь в стороне от всяких смутьянов, начальство их не любит, и вам их нечего слушать. Конечно, разговаривать можно со всеми подряд, не можем же мы сделать вид, что незнакомы с Оуфейгуром, но вот что к нему мальчишки льнут — это уже хуже. Я и сказал своим парням: не по душе мне, что они вечно торчат у него в спортивном союзе. Союз-то существовал и раньше, да не было вокруг него такого шума, а сейчас то тренировки, то соревнования, то невесть что еще. Никогда не знаешь, как такие люди могут повлиять на молодежь — в спортивном союзе или еще где. Оуфейгур всюду лезет, орет громче всех, во все вмешивается. И вот некоторые считают, что это геройство какое-то — говорить и делать что в голову взбредет и не бояться при этом потерять работу. Небось всю дурь бы из него мигом вышибло, если бы его папаша вдруг лишился своей земли и дома. Нет, если Оуфейгур хочет здесь закрепиться, ему придется образумиться. Недаром же говорят: с волками жить — по-волчьи выть. Волки-то ведь сильнее. Вполне естественно, закон природы, можно сказать. А они тоже видят, где кусок пожирней, эти книжные черви, которые к нам являются с проповедями, снисходят, видите ли, до нас. И хоть с виду они напичканы своими идеалами, на деле просто нюхом чуют деньги, как кошка мышь. И вот начинают ловчить, а книжку пока суют в задний карман — может, потом вынут, когда нужно будет показать, что они-де стоят на другой ступеньке, что их место — не рядом с нами, в дерьме и мусоре. Нет, мои мальчишки не станут засиживаться в школе, они пойдут прямо на производство, на завод, и работать они будут хорошо. Я им всегда говорил: если работать, так работать руками, как все порядочные люди. Не хочу, чтобы из вас вышли канцелярские крысы или белоручки, занимайтесь честным физическим трудом, он укрепляет и закаляет тело. И будьте благодарны, если вам дадут сверхурочную или ночную работу, потому что только праздность доводит человека до нищеты и преступлений. Сейчас, правда, не больно-то получишь сверхурочную работу, все строго по сменам, черт бы их побрал, только у нас с нашим мусором такого нет. Случается, нам перепадает час-другой сверхурочный, когда ждут какое-нибудь высокое начальство, да только тогда они так торопят и подхлестывают, что богу душу отдашь — я небось не молоденький, а ты как-никак калека. Сперва все шло нормально: и сменных заработков хватало, и сверхурочной работы было вдоволь, особенно в первые годы. А теперь что? Конечно, я понимаю, что предприятие не может выдержать большой нагрузки. Лично мне не на что жаловаться. И мальчишкам своим я говорю всегда, что у них есть полная возможность выбиться в люди. Только чтоб не терялись, не упускали удачного случая, вели себя так, чтобы все были ими довольны. Пусть выполняют свою работу и не лезут в то, что их не касается. Никакой политики — разве только совсем немножко, если понадобится. И они обычно так и делают. Говоришь — откуда я знаю; что ж я, не знаю своих мальчишек? Да понимаю я, понимаю прекрасно, что молодежь мало с нами делится, больше занята собой, как и полагается в этом возрасте, — девчонки там, развлечения и все прочее. Но я своих мальчишек знаю и взгляды их знаю; они соображают, что к чему, их ни в какие сомнительные истории не втянешь. Политикой они не интересуются, тут я спокоен, а если и принимают чью-нибудь сторону, то всегда ту, которую надо, это как-то само собой получается. Я всегда говорил: главное — энергия и исполнительность, в этом вся штука, будь всегда наготове, не упускай случая, но и на рожон не лезь. Вот такие люди, как наш Ханнес… Верно, мы его чаще зовем по прозвищу, Ищейка, да это так, смеху ради. Глупо, конечно, вообще дурацкая это привычка — давать прозвища, ну ладно, шут с ней, да, так вот Ханнес. Правда, кончил он реальное училище, но тогдашнее реальное училище — это почти то же, что нынешняя начальная школа, чуть больше. Ужас сколько нынешним детям приходится учить! Не то чтобы от них очень уж требовали; никто ведь не надеется, что все до одного запомнят эту премудрость, которая, может, им и не понадобится никогда, но кончить школу-то все обязаны! Так как же этот самый Ханнес достиг своего нынешнего положения? Начал он простым рабочим, таким вот, как мы с тобой. Товарищи по работе его любили. Ты помнишь, наверно, что когда иностранцы начали у нас хозяйничать, настроение у всех сперва было жуткое — боялись всего, думали, если вдруг захотим бастовать или еще что, на нас бросят войска, — в общем, глупости всякие лезли в голову. Зря боялись, ясно. Ну, а Ище… Ханнес то есть, он всегда очень ловко во всем разбирался. Мы сразу поняли, что он чертовски проницательный и вообще котелок у него варит здорово. Он у всех наших пользовался полным доверием, а кое-кто на него смотрел прямо как на пророка какого-то. Он тоже во все вмешивался, вроде Оуфейгура, но он был наш, свой, и ему доверяли куда больше. Потом его назначили бригадиром; вообще-то вышло это чисто случайно, но он, конечно, согласился, а нам тоже было неплохо иметь среди начальства своего человека. Нам же нужен был какой-то посредник. А они тоже поняли, что заполучили умного человека, которому до тонкостей известны все наши дела. Что ты хочешь — способный, с головой, словом, именно такой человек, какой им нужен. Но он, конечно, на этом не остановился, и знаешь, кто он теперь? Главный консультант, заместитель управляющего и бог знает кто еще. Наверно, единственный исландец, за которого они держатся обеими руками. А как ты думаешь, куда он пойдет, если ему здесь надоест? Да прямо в альтинг, парень, можешь не сомневаться. Или назначат его куда-нибудь послом, а то и в ООН. Он и президентом мог бы стать, если бы наш старик согласился уступить свое кресло. А кто он такой по существу, этот Ханнес? Простой рабочий, и видишь, без всякой помощи, сам всего достиг. Голова у него хорошая, в один момент во всем разбирается, чертовски начитанный, это все говорят. Пусть недолго ходил в школу, но все, что нужно, узнал потом из книг. Сам об этом позаботился, выучился своими силами, не зарыл таланты в землю. И еще одно — тоже важно, учти, — он всегда умел держать нос по ветру и никогда не портил отношений с начальством. Словом, самому себе всем обязан, «self meid mann»[7], как они говорят, а таких американцы особенно уважают. И если сюда приезжает высшее начальство — кто сидит вместе с ними на банкете? Если к нам являются всякие иностранные и местные воротилы, разные там министры и прочие знаменитости — кто встречает их, кто пьет вместе с ними? Небось не мы. Мы гнем спину, торопимся, как будто сам дьявол нам в задницу тычет раскаленной спицей, — как же, нужно показать, какие мы работящие и довольные. А Ханнес — сигару в зубы и водит их по цехам. И все потому, что у него хватало ума использовать любой случай, какой только подворачивался, и плевать он хотел на остальных. Да, он перед начальством на брюхе ползает, это мы все знаем, но он, что ли, один такой? Просто другие меньшего добиваются — вот и все. Да, мы видели, что он перед ними унижается, мы ему дали прозвище, иногда и насмехались, ну, привычка плохая, что ж тут особенного. Ведь прозвище-то он получил по заслугам, если бы не нюх, ничего бы ему не добиться. А что ему от того, что мы придумали прозвище? Своего достиг, а помрет — так в газетах будет замечательный некролог. Живется ему отлично, он в себе уверен на сто процентов, жену и детей навеки обеспечил. Вот я и говорю своим мальчишкам: берите пример с Ханнеса, глядите, чего он достиг исключительно благодаря самому себе — потому что не зевал, использовал любой благоприятный случай, всегда правильно угадывал, на чью сторону стать, потому что не лень ему было пошевелить мозгами. Никто ему не помогал, никакого образования, никаких рекомендаций у него не было — только собственная энергия, инициатива и голова на плечах. А из моих парней выйдут настоящие люди, вот увидишь. Есть такие маменькины сынки, которые и в двадцать пять лет все учатся; родители готовы с себя последнюю рубашку снять, лишь бы их еще куда-нибудь запихнуть учиться. Да что там — учиться, родители им и на спиртное, и на девок деньги дают, сами голодают — ничего, лишь бы эти кровопийцы, их детки, были довольны. Мои не такие. Мои за спиртное и за девок сами заплатят, из них люди выйдут, рабочие люди, можешь не сомневаться. Что, что ты слышал? Про моего Алли? Что он снюхался с Оуфейгуром? Да ты, парень, совсем спятил! Что Алли ходил к нему на собрание? Да кто так нагло врет? Позавчера вечером? Если хочешь знать, позавчера вечером он все время был дома. Я как раз у них сидел, мы телевизор смотрели, биографию Джонсона, ну, покойного президента США. Ты смотрел? Спал в это время? Зря! Вот человек — не гнушался никакой грязной работой и даже женской, между прочим, стиркой к примеру. По-моему, это каждому интересно — каждому мыслящему человеку. И мы весь вечер сидели у телевизора, Алли тоже. Кто тебе сказал эту глупость? Наверно, кто-нибудь хочет навредить Алли. Так пусть возьмет свои слова обратно! Неужели ты поверил? Говоришь, почти поверил? Как тебе не стыдно, ты что, не знаешь, как он настроен? Не знаешь? Так ты вспомни, за кого он голосовал на последних выборах. И вообще — что я, не знаю своих сыновей? Хорошо, что ты мне сказал, я предупрежу Алли, но тебе я ручаюсь, что это вранье, подлое вранье. Слава богу, я своих сыновей знаю.