Ключи от Хаоса (СИ)
— Не говори ерунды! — предсказуемо вспылил Гро. — Как мы без тебя?
— Да уж получше, чем этот парень без брата-близнеца! Ты… да ты даже не пытаешься понять! Какой же ты невыносимый эгоист, Лекс!
— Ну… да, — отпираться он и не думал.
Сколько я ни пыталась держаться и всячески храбриться, по щекам катились слезы. Сентиментальность — вещь отвратная. Принимаю близко к сердцу любую ерунду, которую стоило бы пропустить мимо ушей…
Но это, само собой, не тот случай. Не ерунда.
— Их связь ослаблена, — неловко кашлянув, сообщил Гро. — Его брат умер еще и затем, что надеялся сохранить ему жизнь. Я зачем-то предложил помощь. Видимо, эгоизм проиграл идиотизму в неравной схватке!
Сказано это, вопреки всему, смешливо. Свой эгоизм Лекс воспринимал неотъемлемой частью себя любимого. «Тьма — вечный спутник эгоизма», и всё такое.
— Нет, серьезно. Глупо вышло. Как помогать тому, кто сам себе помочь не хочет? Убить было бы милосерднее.
— Бездна! Да он еще хуже тебя, — выдыхаю сквозь сжатые зубы. — Боги дали ему шанс, а он… что сказал бы его брат? Разве Кастор такой судьбы пожелал бы тому, за кого умер?!
— Понятное дело. Только ты не мне, ты вот ему говори!
— А я и говорю. Надеюсь, он всё слышит, — склонившись над Люком, я вцепилась в его ледяную руку и с силой сжала. — Эй, Люк. Живи, слышишь? Была бы я твоим братом — никогда бы тебе не простила такой глупости! Поэтому ты живи! Я вот не смогу, даже если очень захочу. Поэтому всё, что я могу, — хотеть изо всех сил, чтобы ты жил… Живи, пожалуйста!
Лекс мягко, но настойчиво выволок меня в коридор. Во избежание потопа.
— Эй, ты насквозь промочила мне рубашку из-за какого-то незнакомого типа. Ну как так можно, а? Надо было заняться твоим воспитанием, а не обучать ближнему бою, — ворчал он, неловко гладя меня по голове. — Хорошо хоть, что ты светлая. Не сравняешь с землей эту хибару!
— Не вижу связи.
— Чтобы видеть связь, нужно иметь представление о том, как буйствуют темные девы, — охотно пояснил мой друг. — Орут, швыряются мебелью, метают ножи, посуду и проклятия средней тяжести… А потом Амарис еще интересуется с ехидным видом, почему это я не желаю становиться образцовым отцом и мужем? Да потому что мне нервы дороги, вот почему!
Давно заметила, что Лекс становится необычно болтливым, волнуясь или испытывая неловкость. Определить его настроение можно сходу — по количеству слов в первых сказанных тебе фразах.
— Скотина! — всхлипнула я где-то в районе широкой груди Гро. — И женоненавистник!
Разводить сырость я и сама терпеть не могу, но реветь принимаюсь чуть ли не по любому поводу. Жутко злюсь на себя за это — и реву пуще прежнего.
— Да, скотина, но мне почему-то ни капельки не стыдно. Не расскажешь мне доступно, что такое стыд и где его приобрести, а?
Еще и издевается. Не то чтобы от него стоило ожидать чего-то другого.
— И потом, я люблю женщин! Ну, сугубо в горизонтальной плоскости, но это так, хм, детали…
— Кобель и пошляк! И скотина!
— Я понял. Я скотина. А у этой пародии на труп от твоих откровений сердце скакнуло, кстати говоря. Сейчас снова замедлилось. Нас услышали, счастье-то какое… Выпьем за это? Или просто выпьем?
— Циничная, невозможная, невыносимая скотина! — окончательно придя в себя, я вырвалась из утешающей хватки и от души двинула ему кулаком в плечо. А рука у меня тяжелая, хоть и хлипкая на вид.
— Да, да, да! — закатил глаза Лекс. — Я циник и кобель, и трижды скотина, это мы выяснили. Зато ты умница, бьешь хорошо… для такой малявки! — схлопотав еще разок — уже в солнечное сплетение, он согнулся, но больше для виду, и тут же возмутился:
— Ника, я тебя не понимаю! За себя переживать надо! А то отделаешь тебя шестом до багровых синяков, в грязи изваляешь — ты еще и рада. А Люк этот — он же никто! Просто пацан; не самый приятный в общении, кстати.
— Себя мне не жалко. Себя жалеть — дело дохлое, — искренне отвечаю. — Да и синяки пройдут, а тут… он же… Боги, неужели у всех темных такое извращенное восприятие мира?! Всё себе и ничего другим?
— У светлых такое же. Это не от источника силы зависит. Ты просто всех судишь по себе, ну и по Андрэ тоже, — вздохнув, он неловко потрепал меня по волосам. — Нет, малявка, кое в чём Дариус права: жизни ты совсем не видела. Я до недавнего времени и рад был, что у тебя мозги лишними условностями не загажены, но теперь…
— Это не важно. Мне знание жизни ни к чему.
Сказав это, натянуто улыбаюсь. Знаю, очередное напоминание его разозлило. Лекс и в этом случае с обычным своим пижонством говорит себе и окружающим — «Я разрулю это». И сам себе верит. Кого он только не донимал с моим так называемым проклятьем! Даже ныне покойного Акима Болотника. Старикан только и сказал, что всё безнадежно, но разве Лекс услышал? Не умеет он проигрывать. Да и не научится, как я думаю.
«Взгляни сама: стоит появиться неразрешимой проблеме — и у него тут же съезжает крыша».
Да, именно так. Меч наголо — и в атаку на Империю, стоять-бояться! Пофиг, что ты ровным счетом ничего не можешь сделать ни с Империей, ни с культом Хаоса, ни с проданной за посох девчонкой-рысью.
Да понимаю я, лучше было бы делать вид, что всё в порядке. Но разве можно выкинуть из головы такое? Чем ближе роковая дата, тем чаще начинаю травить себе душу. Стараюсь думать об этом меньше, а получается, конечно же, наоборот.
Не думай о злобном драконе. Оно самое.
— Я умру, — просто сказала я. — Это непреложная истина, как и то, что нельзя в одиночку победить легион. Нельзя, Лекс! Декурию или даже турму, но не легион! Есть вещи, которых ты не сможешь изменить, и есть подходящее случаю слово — «не-воз-мож-но»!
Он посмотрел на меня взглядом зверя — еще не загнанного, но подраненного и обессилевшего. Но в итоге по обе стороны упрямо сжатого рта залегли складки, и Лекс решительно толкнул дверь в свою комнату. Под его взглядом трусливо лязгнула оконная рама.
— Твою ж мать! — выругалась, перепугавшись в первый миг, когда он перемахнул через подоконник. Уже метнувшись к окну, напомнила себе, что этому кровопийце со второго этажа прыгать не опаснее, чем с табуретки.
— И кто из нас истеричка?! Александр!!!
— Вернусь поздно, не жди! — проорал Гро в ответ, даже не оборачиваясь. Я некоторое время сверлила свирепым взглядом его удаляющуюся спину, жалея о невозможности запустить боевым заклятьем. Душу бы хоть отвела, этот кровопийца всё равно живучий до омерзения.
*
Закончив, Рес поспешила убраться куда подальше: Блэйд, оживая на глазах, привычно тянул ручонки к ее тощим коленям и убеждал, что он и Рес созданы друг для друга. Калечить потрепанного некромантом вампира было как-то неловко; не получая должного отпора, тот наглел больше обычного.
Блэйда Рес не воспринимала, пусть даже в качестве разового развлечения. Они почти ровесники, но даже простому общению между ними мешала огромная эмоциональная пропасть. Рес старалась в любой ситуации оставаться разумной и холодной, Блэйд же инфантилен до омерзения. Богатенький сопляк, испорченный слепой любовью семьи, попущением старшего брата и вампирскими силами. Руки порой так и тянулись свернуть набок его хорошенький чуть вздернутый нос, чтобы горе-преемник Бражника поменьше кривлялся и порол чушь.
«Я ему просто завидую, — неохотно признала Рес. — Тоже хочу быть инфантильной кривлякой. Или по крайней мере хорошенькой».
Так оно и есть, если вдуматься. Рес слишком рано повзрослела, ей слишком часто бывало тошно от самой себя. И, уж конечно, она никогда не была хорошенькой.
«…совсем не похожа на тетушку, ах, бедняжка!..»
«Так и вижу восторг тетушки, полагаю, будь “бедняжка” на нее похожа», — мрачно усмехнулась Рес. Сиятельная тетушка была кошмаром ее подростковых лет. Их взаимные симпатии кончились душевной травмой для племянницы и позором на всю Империю для тетки — подростком Антарес была не только нескладной и закомплексованной, но еще и крайне мстительной. Да и сейчас искренне не понимала, как можно кому-то дать спуску и не дать сдачи.