Во что поверит сердце (СИ)
Голова кружилась и кружилась все больше, и я пристроил ее на край ванны.
- Арт, очнись, ну, пожалуйста, очнись! Открой глаза! Не пугай меня!
Меня трясли и трясли, никак не оставляя в покое. Пришлось открывать глаза, больно, словно песком засыпано.
- Пойдем в комнату. Пойдем, вставай!
Меня куда-то тянули, потом укладывали, потом… Все, не помню ничего.
Глава 11.
*** Линарэс.
Я так устал, пройдя город из конца в конец два раза. Сведенная болью нога горела огнем. Наступать на нее было мукой. Дома я еле поднялся по лестнице. От усталости и боли я уже даже плохо соображал, и когда в ванне, раздевшись, выпустил из рук трость, то наклониться за ней уже не смог. Видно, так и буду тут стоять голый, пока не упаду.
Арт появился совсем неожиданно.
- Только не жалей меня…
Это было единственное, о чем я попросил его. Я бы не вынес именно от него жалости. Для Арта мне хотелось быть красивым и здоровым.
А я даже в ванну сесть нормально не могу, до сих пор стыдно, что он видел меня с дрожащими от напряжения руками, и когда руки подвернулись, я плюхнулся в воду, выплескивая ее на пол. Я ненавижу свое тело! Я словно в клетке в нем!
Арт уже скинул рубашку и запустил руки под воду. Легко, одними пальцами он гладил мое колено, но все равно было больно, нога даже распрямиться до конца не могла. Руки Арта постепенно согревались в воде, становясь теплыми, потом горячими, прикосновения были уже почти обжигающими, и еще мне казалось, что его руки слегка светятся. Золотой, теплый свет был каким-то домашним, уютным. Хотелось погладить Арта, приласкаться к нему и еще хотелось поцеловать его, как тогда на улице, чтобы быть вдвоем, как одно целое. Я потянулся к нему не только губами, казалось, я тянулся всей душой и в этот миг словно провалился в золотое тепло, словно меня опять обнимали руки Арта, словно меня опять ласкали его губы. Теплый вихрь подхватил меня, унося куда-то все мысли и стремления, потом вернулся, даря восторг и радость, и снова, раз за разом, замыкая в круг, и я уже не мог разобрать, где мое, а где Арта.
Я видел, как золотое сияние на его руках становилось все ярче, и вскоре этот свет захватил и мое колено. Его руки нежно гладили меня, однако казалось, что в колене трещат кости, но боли не было, не было вообще ничего, только восторг.
Я не знаю, сколько это продолжалось, а потом буря постепенно улеглась и стихла совсем.
- Арт! – позвал я, вот только ответа не было.
Арт словно заснул, повиснув сломанной куклой на краю ванны. Я звал его и тряс, пугаясь все больше и больше. А потом выскочил из ванны, не обращая ни на что внимания.
- Арт, очнись, ну, пожалуйста, очнись! Открой глаза! Не пугай меня!
Он нехотя поднял голову и чуть приоткрыл глаза, белки были красные, налитые кровью, я испугался еще больше.
- Пойдем в комнату. Пойдем, вставай!
Я тянул его в комнату и тянул, не давая ему упасть, зная, что если он упадет, я не смогу его поднять. Я дотянул Арта до кровати, на которую он благополучно рухнул. Я уже сам снимал с него сапоги и мокрые брюки, сам укрывал одеялом.
Может быть, врача позвать? Ага, какого врача? Человеческий к нему не пойдет, ветеринара, что ли? Смешно. Демоны же не болеют. Тогда что это?
Пока я тащил Арта к кровати, пока бегал за одеялом, я только сейчас сообразил, что нога у меня не болит абсолютно. Посмотрел и не поверил. На ней не было даже шрамов! От изумления я уселся на кровать и недоверчиво все ощупывал колено руками. Здорово!
Я в восторге обернулся к Арту. Он все так же неподвижно лежал на кровати в той позе, в которой я уложил его, и только слегка подрагивал. Мне показалось, что ему холодно, и я улегся рядом с ним, обнимая его руками, согревая, потом всполошился, что не надел рубашку, но решил, что так мне согреть его будет легче, прижался и вскоре сам не заметил, как заснул.
*** Артиан.
Просыпаться я начал как-то странно, обычно я четко определяюсь с пространством, где я и как я. Сегодня же никак не мог сообразить, что происходит. Начать с того, что я лежал поперек на чьем-то теле, упираясь носом в голый живот, причем захватив все это тело в свое пользование руками. Этот кто-то не вопил и не вырывался, даже наоборот, легкими касаниями пальцев он вел мне по позвоночнику от плеч вниз. Я уже хотел возмутиться, но по запаху узнал Линарэса.
Ага, значит, глаза открывать и шевелиться не буду. Он же пугливый, словно птичка, заверещит и сбежит, а так я посмотрю, что же ему все-таки хочется. Откинутое одеяло чувствовалось где-то внизу.
Пальчики Линарэса добрались до поясницы и останавливаться не собирались, только теперь мне на поясницу вместо пальчиков легла ладонь, медленно заскользив еще ниже, тронула основание хвоста и тихонько погладила.
У чиэрри это самое чувствительное место после члена, приглашая к спариванию партнера, мы касаемся именно его.
Линарэс, конечно, не мог знать этого, но мне-то сейчас не легче. А его ладонь все гладила и ласкала самую восприимчивую часть хвоста. Я уже дышал открытым ртом, не справляясь с рваными вздохами, а возбуждение было такое, что по всему телу дрожь желания проходила волна за волной. Как же мне нравились эти неторопливые поглаживания, так меня еще никто не трогал, и в тоже время я чувствовал, как от Линарэса шли волны удовольствия, значит, ему тоже нравится вот так, неторопливо, а в прошлый раз я просто испугал его.
Что ж, попробуем сейчас по-другому. Не меняя позы, я положил руку Линарэсу на пах и стал гладить его в том же темпе, что и он меня. Человек, охнув, на мгновение замер, я тоже, он двинулся, и я. Так он и руководил нашими взаимными ласками, пока сам не стал толкаться мне в руку.
Я поднял голову и заглянул ему в лицо. Глаза его были закрыты, голова откинута назад, а грудь ходила ходуном от дыхания, вырывающегося вместе с короткими всхлипами.
Он был сейчас так красив. Раскрасневшееся лицо, чуть приоткрытые дрожащие губы и огненные волосы, раскинувшиеся по подушке. Огонек!
Я только сейчас и заметил, что вчера не закрыл душу, и теперь мне не надо было сливаться с Линарэсом, потому что мы так и не расплелись с ним, а чувствовать его душу как свою для меня стало как-то слишком привычно. Это должно было пугать, но не пугало.
Вчера, соединившись с его душой, я словно высветлил, отмыл свою, такая чистая и светлая душа была у Лина. И сегодня я поймал себя на том, что впервые за многие годы мне не все равно, причиняю я боль или нет.