Магия и кровь
— А хочешь съездить?
— Когда-нибудь — конечно.
В том будущем, когда мне удастся отложить достаточно денег, чтобы позволить себе такую роскошь, я была бы счастлива посетить места, откуда родом моя семья. Я гляжу на Люка.
— У тебя есть покровитель. Откуда ты приехал в Канаду?
— Из Мексики.
В его голосе не звучит ни намека на то, как больно ему было покидать страну, где он родился, но ведь наверняка трудно бросить все и переехать в незнакомые края. Даже когда ты совсем маленький.
— Скучаешь?
— Не особенно.
— А почему?
Люк напрягается.
— Не ладил со своими. Им было не понять, почему я увлекаюсь наукой и техникой. Там больше ценят искусство, а я немного рисую. Родители хотели, чтобы я пошел в художники. В Мексике есть учебные программы по физике и математике, но, конечно, нет таких ресурсов, как у «Ньюгена». Здесь у меня работа моей мечты, и я прожил в Канаде столько же, сколько там. — Он тычет пальцем в клубни таро в ящике. — Я один раз съездил туда, в тринадцать лет. Ну и… не вписался. Мне все говорили, мол, по мне и не скажешь, что я «оттуда», но я-то понимал. Да и с людьми я в детстве с трудом находил общий язык. Так что у меня на родине не осталось кучи друзей, как у других подопечных богатых покровителей. В Мексике я не чувствовал себя своим, даже когда не собирался никуда уезжать. В «Ньюгене» я как дома, а в Мексике — как в чужой стране. — Он показывает на мой шоппер. — Что тебе еще нужно?
— Порошок карри. Значит, теперь твой дом здесь. А что твои родные говорят? Скучают по тебе?
Он пожимает плечами и отворачивается.
— Я иногда разговариваю с родителями по видеочату. Они до сих пор не могут смириться. Жалеют, что разрешили мне участвовать в спонсорской программе. Каждый раз, когда я с ними говорю, все кончается или ссорой, или угрызениями совести. Не хочу рассказывать.
Отношения между покровителем и подопечным — это всегда сложно. Я слышала, что, когда родители отпускают детей за границу по спонсорским программам, они открывают перед ними широкие возможности, но по условиям договора лишаются родительских прав — это прописано под звездочкой, мелким шрифтом. Например, они не могут без уважительных причин потребовать, чтобы их ребенок вернулся домой, а чтобы доказать, что причина уважительная, надо обратиться в суд. Что-то я сомневаюсь, что простые семьи часто выигрывают судебные дела против крупных корпораций.
Однако, если дети похожи на Люка и не хотят уезжать, все становится еще сложнее. Особенно если каждый раз, когда родителям удается пообщаться с ним, дело кончается ссорой. Такое обычному ребенку вроде меня никогда не понять.
Очень многие, в том числе и Кейс, утверждают, что спонсорские программы — это просто современный колониализм. Едешь в страну, которую считаешь недоразвитой, и, вместо того чтобы навязывать ее жителям свою культуру, забираешь тех членов тамошнего общества, которых считаешь ценными, и говоришь им, что они лучше остальных, а потом заставляешь перенять твою культуру, а свою они теряют. В конце концов они оказываются полностью зависимыми от покровителя, который, в свою очередь, может вышвырнуть их за порог, даже не раздумывая.
Но для таких, как Люк, участие в спонсорской программе запросто может оказаться главным в жизни. Я знаю его всего несколько дней и уже это поняла. Если программа иногда оказывается полезной, это не значит, что она хороша в целом, однако уже не скажешь, что ее нужно срочно отменить.
Сломанная система, которую невозможно отключить, не сломав еще сильнее.
Мне уже не хочется лезть к Люку с вопросами про родных, и вместо этого я спрашиваю:
— А как тебя нашел Джастин?
— Знаешь телеигру «Чудо-детки»?
— Да, моя двоюродная сестра один раз попала в верхнюю десятку! — От гордости за Кейс я невольно выпячиваю грудь.
— Я был первым пять раз подряд.
Да чтоб меня хакнуло.
— Джастин приехал к нам, мы поговорили о робототехнике. Потом он посовещался с моими учителями, а после этого предложил мне покровительство. — Люк берет с полки какую-то жестяную банку. — Это порошок карри?
— Да, спасибо. — Я беру у него банку.
В «Чудо-детках» участвуют сотни тысяч детей. Если Люк занимал первое место несколько раз подряд, значит, он точно гений. Некоторое время я смотрю на него не мигая.
— Спасибо, что взял себя в руки и говоришь со мной нормально. Круто же, что тебя взяли в спонсорскую программу.
Он сначала не знает, что ответить, а потом рявкает:
— Осталось пять минут!
Я, конечно, ругаю себя за улыбочку, которая сама собой появляется на лице, но не сильно. Но улыбка тут же гаснет — быстрее, чем появилась. И без того нелегко было бы убить парня, которого я считала грубым и самовлюбленным, но убить того, кто бросил все, чтобы следовать за своим призванием, и теперь у него сложные отношения с родителями, будет еще труднее.
Люк откашливается:
— Что еще тебе нужно?
— Паратха-роти. Я могу напечь и сама, но что-то лень.
В моем голосе звучат хвастливые нотки, ну и пожалуйста. Да, я прекрасно умею печь паратха-роти. Нет ничего лучше, чем плоские мягкие лепешки, чтобы макать в соусы и карри.
— А ты печешь индийские роти или…
Я нахожу их на полке слева, еще теплые, утренней выпечки.
— Наверное, да. Но их едят на всех Карибских островах. Вот почему я их знаю. Я пеку роти без дробленого гороха.
Я беру с полок кумин, гвоздику и чеснок и сую в шоппер. Прихватываю несколько манго, сорта «джули», потому что дома меня за них расцелуют. А в обычных овощных магазинах они часто бывают недозрелые и безвкусные. Я беру по манго на каждого из домашних, и сумка становится такой тяжелой, что я жалею, что у меня нет лишних денег на такси до дома. Почти все вызывают беспилотные модели, но кое-кто вроде моих родных всегда требует машины старого образца, с ручным управлением. Я предпочитаю первые. Они едут спокойно, ровно, не то что тетя Мейз — она почти все время орет на другие машины, которые, в отличие от нее, соблюдают правила дорожного движения.
Я гляжу на шоппер в руках. Когда я покупаю продукты для нас, то всегда плачу с общего счета, к которому бабушка подключила меня, как только стало очевидно, что теперь я буду и готовить, и ходить по магазинам. Это хорошо, потому что лишних денег на все это у меня нет.
Люк вынимает правую руку из кармана и показывает на манго:
— Когда я был маленький, мы макали ломтики манго в тахин. Это такая смесь перца, соли и лайма.
— Я его не пробовала. — Я знаю о тахине из роликов про мексиканскую кухню, но сама ни разу не собралась его приготовить.
— Очень вкусно, если любишь острое.
— Люблю. — Кстати об остром — я протягиваю руку за спину Люку и беру с полки баночку кайенского перца. — Значит, ты не готовишь, это мы выяснили. А что ты ешь дома?
— Растворимую лапшу. Готовые макароны с сыром. Заказываю доставку. Ну и так далее.
Я оторопело оглядываю его с ног до головы.
— Как ты жив-то до сих пор? Это же не настоящая еда.
— Мне хватает. — Он ежится под моим взглядом.
— А как же овощи? Фрукты? Мясо? Рыба?
— Иногда я ем яблоки.
Я морщусь так сильно, что шея болит.
— Да у тебя так будет заворот кишок. Надо питаться нормально. Давай я завезу тебе этого карри.
Он поднимает бровь:
— Ты собираешься что-то готовить для меня?
Я прикусываю язык. Сама не подумала, что предлагаю. Но готовые макароны с сыром — это же ужас что такое! Как это мне так быстро расхотелось набить ему морду и захотелось его накормить?
— Для тебя — нет. Так уж и быть, я побалую тебя остатками с моего стола.
Он поджимает губы и немного кривится. Я не сразу соображаю, что это он так улыбается. Тут он, видимо, одумывается и стирает улыбку.
— Еще что-то?
Я иду к кассе, а по пути сую в шоппер пакетики курмы, тамариндовых шариков, красных ломтиков сушеного манго, соленого чернослива. Не так часто я здесь бываю, чтобы практиковаться в умеренности, а бабушка скорее рассердится, что я купила мало, чем огорчится, что я была слишком расточительна.