И рассыплется в пыль, Цикл: Охотник (СИ)

— Ты испытываешь меня, — прорычал Найтгест, требовательно стискивая ягодицы юноши и подаваясь бёдрами вперёд, чтобы он ощутил, как налитая плоть упирается между ними.
— Конечно.
Голос Артемиса звучал преувеличенно спокойно и ровно, гладко, будто он только что не разворотил себе горло, будто не желал отдышаться. Пальцы его были ледяными, цепкими, легли поверх рук Найтгеста. «Тьма, мальчишка, да что же ты делаешь со мной?!» — едва не крикнул Господин, позволяя ему делать то, что задумал. Он повёл пальцы мужчины, скользнул ими между ягодиц и надавил, заставляя втолкнуться вместе с собой в горячую, гладкую тесноту. Сперва два пальца, затем и четыре проникли внутрь, и Гилберт почувствовал дрожь тонкого тела, опьяняющую пуще лучшего алкоголя. Их пальцы сталкивались внутри, тёрлись друг о друга, растягивали, и чем дольше, тем сильнее сотрясался Артемис, не в силах устоять на широко разведённых коленях. Хотелось повалить его на постель, взять насухую, чтобы он взвизгнул от боли, чтобы льнул в поисках защиты, изнывая и царапаясь. «Нет, нет, — повторял про себя Гилберт, следуя за странной, но возбуждающей игрой. — Сегодня всё должно было быть иначе». Губы пересохли от частого горячего дыхания, возбуждение становилось даже болезненным, и сдерживать собственные порывы было всё труднее. Юноша уткнулся лбом ему в плечо, прижался взмокшей грудью, и на миг в голове всё помутилось. Этот жест полного доверия и изнеможения сковал душу ледяными цепями.
— Ну-ка, — тихо шепнул чернокнижник, медленно вынимая пальцы и подхватывая Акио под бёдра. Тот затрепыхался, укусил за шею. — Тш-ш, глупый лис, тише.
Артемис покорно замер и позволил переложить себя на спину. Один небольшой светляк зажёгся под потолком, и юноша протестующе зарычал. Мелкие бисеринки испарины на белом теле словно зажглись изнутри, и Найтгест не сдержал улыбку. Как бы он не протестовал, но всё же мужчине нравилось смотреть на его обнажённую суть. Можно было увидеть, как кожа обтягивает рёбра, выступающие тазовые кости, впадинку пупка, шрамы и синяки. Не скрытый тканями юноша выглядел именно так, как и должен был в своём возрасте: нескладный и уязвимый, неспособный выдержать напор его страстной нежности. Звякнула склянка на полке, тронутая тенью, порхнула к кровати, в руки чернокнижника. Артемис наблюдал за этим с недовольным нетерпением, подался навстречу пальцам, смоченным в массажном масле.
— Не спеши, — окоротил его Найтгест, наслаждаясь моментом, любуясь искажённым от удовольствия лицом.
Акио ответил протяжным гортанным стоном, прогнулся в спине, подсунув под себя руку. Вновь ощутив, как юноша добавляет собственные пальцы к его, Найтгест мелко содрогнулся. Сейчас бы он мог принять плоть без особых проблем, но наблюдать за тем, как Охотник ласкает и подготавливает себя было на удивление приятно. Постепенно мужчина подстроится под нужный ему ритм, запомнил движения, начиная повторять их, и наградой ему стала крупная дрожь и протяжный вздох, переходящий в стон. Стоило же ему убрать собственные пальцы, как Артемис вскинулся, бросил на него обвиняющий взгляд.
— Иди ко мне, — почти одними губами прошептал Господин чернокнижников, закончив смазывать член.
Сказать, что Акио накинулся — ничего не сказать. Найтгест не ожидал от него подобной прыти, и ровно на долю секунды проскользнула мысль: неужели же решил отомстить? Оказавшись поваленным на спину, он угрожающе оскалил зубы в ответ, но Артемис тихо рыкнул, бросив мутный взгляд. «Вот и поговорили», — про себя ухмыльнулся чернокнижник, подхватывая любовника под бёдра и не давая ему опуститься слишком резко, хоть и хотелось толкнуться навстречу, вбиваться в его тело, вырывая из груди крики. Но юноша выбрал иной ритм, почти полностью поднимаясь с его плоти так, что головка члена натягивала края ануса, а затем опускался до самого основания, медленно и сильно, и яйца сводило от удовольствия. Не став и далее церемониться, Найтгест ухватил юношу за ягодицы, поддав бёдрами так, что он резко выпрямился, стиснув его коленями. Он сразу задал жёсткий, сильный ритм, едва не подкидывая Артемиса на собственных бёдрах, но тот был только рад. Обхватив дрожащими пальцами мужчину за локоть, Акио потянул его на себя, заставив сесть, чтобы затем крепко обнять за плечи. Кожа к коже, столь тесно, что воздуху не оставалось места: этот пряный коктейль удовольствия сводил с ума, и чернокнижник не мог удерживать себя. Как можно оставаться холодным и спокойным, чувствуя близость горячо любимого существа, обыкновенно не способного принять близость, но теперь жадно требующего её? Мужчина жадно втянул носом запах кожи и волос возле самой шеи, выпуская клыки, но не кусая, не пуская кровь, но Акио мог чувствовать их опасную остроту подле собственной артерии.
 
Его собственное сердце колотилось безумно и почти до боли, а дыхание не поддавалось контролю, всё больше расходуясь на стоны. Ощутив, как руки мужчины скользнули вверх по спине, начиная с поясницы и поднимаясь всё выше, он едва не заметался, ослеплённый удовольствием. Единственное, что он мог попытаться сделать — затмить этот огонь, затушить его.
— Гил, Гилберт, — выдохнул он со стоном, напряжённо хмурясь и едва выдерживая сладостную пытку наслаждением. Поймав резкий, полный почти животной страсти взгляд, Акио не дрогнул. — Придуши меня.
Мужчина замер, моргнул разок, другой, брови его удивлённо приподнялись. И под этим внимательным взглядом Артемис ощутил, как заливается густой краской. Невыносимо было смотреть в эти аметистовые глаза и не пожелать поцеловать или ударить наотмашь, но всё же первый вариант оказался куда более соблазнительным. Прячась от пронзительного выражения лица, он зажмурился, накрыл его губы торопливым поцелуем, но всё равно вздрогнул, когда пальцы чернокнижника переместились на шею, властно стиснув и заставив затрепетать от восторга. Сознание в панике заметалось, но душа Охотника была спокойна в эти мгновения и сладко мурлыкала, охваченная экстазом. Это был не болезненный захват, сминающий трахею, не попытка унизить или подчинить себе, его даже нельзя было назвать серьёзным и стальным. Плоть пульсировала от возбуждения, а удовольствие лилось по венам, раскалённым острой нехваткой воздуха. Одной рукой придерживая юношу за талию, второй же сжимая тонкую шею, Гилберт медленно подался вперёд бёдрами, сминая губы Артемиса жадным поцелуем, врываясь в его рот языком. Акио будто расслабился и едва ли не растёкся по нему, хрипло, едва слышно постанывая и оставляя на спине алые блики царапин.
Даже когда мужчина опрокинул его на спину, полностью отбирая инициативу, он и не подумал возмутиться, покачиваясь на волнах блаженной неги, возмутительного счастья. Такой Гилберт — внимательный, пылкий, властный, — был мил ему особенно, и уже не повернулся бы язык отвергнуть странную нежность, прорезающуюся в душе. Когда он прервал поцелуй, отстранился, набирая темп, Артемис решился приоткрыть глаза и посмотреть на него. Куда делся тот монстр, что пил его кровь столько лет? Кто этот вопиюще ласковый мужчина, от вида которого становится плевать на всё вокруг? Странная улыбка тронула тёмные губы Найтгеста, и юноша повернул голову, сомкнул веки, отдаваясь во власть моменту. Восхитительному мгновению упоительной близости не столько тел, сколько душ, а ведь именно так он бы мог описать то, что происходило между ними в ту ночь. Её и только её Артемис считал точкой невозврата, той линией, перешагнув которую, уже нельзя было вернуться и сделать вид, что всё так же, как и обычно. Рубикон был пройден, но это лишь предстояло понять, а пока… пока он мог наслаждаться: и сильными, размеренными движениями плоти внутри себя, и давлением ладони на собственную шею, и влажным жаром, окутывающим тело с подступающей развязкой. Огладив большим пальцем небольшой кадык юноши, Гилберт надавил ровно под ним, в укромную впадину, наблюдая за выражением лица любовника. По приоткрытым губам бродила блаженная улыбка, ресницы сомкнутых век подрагивали. Как никогда в эти мгновения хотелось услышать от него, как вышёптывает имя, зовёт, даже призывает, но только хриплые стоны нарушали напряжённую горячую тишину. «Мой, — про себя ухмыльнулся чернокнижник, накрывая юношу собственным телом и закрывая рот поцелуем. — Только мой».