Четыре Ступени (СИ)

СТУПЕНЬ 2. ПЕРВЫЕ ШАГИ.
Жизнь не удалась. Это же надо? Просуществовать почти до двадцати четырёх лет и ничего не сделать, ничего не добиться! Ещё никем не стать, ничего не представлять из себя. До двадцати пяти лет осталось так немного. А дальше семимильными шагами начнёт приближаться старость. Светлана сидела на скамеечке детской площадки в одном из дворов неподалёку от дома. Рядом со скамейкой вылизывала лапу кошка. Не бездомная. В отличие от Светланы. Сквозь длинную шёрстку проглядывал ошейник. Наверняка, антиблошиный. Кошка вышла погулять, погреться на неярком осеннем солнышке, сделать вид, что охотится на голубей и воробьёв, пококетничать с окрестными котами. Потом она вернётся домой, вернётся к хорошенькому матрасику и блюдцу с молоком, нет, с вискасом, к любимому месту на подоконнике среди горшков с комнатными цветами. У Светланы по неизвестной причине сложилось твёрдое представление, что кошек кормят молоком, и они непременно подолгу сидят на подоконниках, глядя в окно. Она где-то слышала утверждение, будто кошки привязываются не к людям, а к месту. Наверное, это лучше и безопасней. Привязываться к людям чревато самыми разными неприятностями. В любой момент тебя подстерегают предательство и боль. Люди не любят себе подобных. Зато очень любят домашних животных. Хотя, бывает, и домашних любимцев предают. Например, отдают в хорошие руки, выкидывают на улицу или, упаси боже, отвозят в ветеринарку на усыпление. Вот в их подъезде одна жиличка, вдова малоизвестного художника, дама, так сказать, с претензиями, вдруг завела себе кошку какой-то модной египетской породы. Имя выбрала в соответствии с другой модой - Лукерья. И носилась со своей египтянкой, точно с писаной торбой. Но мода на экзотических кошек прошла. Лукерья превратилась в Лушку, была безжалостно выставлена за дверь и осталась, холёная и балованная, одни на один с суровой действительностью жизни. Светлана сама два месяца каждый вечер выносила в подъезд мелко нарезанные кусочки мяса, рыбы, курицы, колбасы на газетке, консервную банку с водой. Никакие призывы к совести, никакие упрёки на вдову не действовали. Так бы и сгинула Лушка. Да, к счастью, одна старушка из соседнего дома взяла её к себе, приговаривая: “Где двум кошкам место есть, и третьей уголок найдётся”. Могла бы и Светлана взять кошку к себе. Вот именно, что к себе, не к родителям. И всё же с животными поступают плохо много реже, чем предают ближнего своего. Отчего так?
Несмотря на то, что светило солнце и день был не по-осеннему тёплым, Светлана подмёрзла. Надо не сидеть на лавочке в плохо знакомом дворе, а идти домой, к родителям, с нетерпением ожидавшим её. Домой. Нет, это не её дом. Это дом родителей. А где её? Её собственный? Нигде, получается. Странно. Потерять одно и не найти другого. Когда она вышла замуж и переехала к мужу, то в считанные недели перестала ощущать родительский дом своим. Но и мужнин своим не воспринимала. Вот так. Иметь крышу над головой и чувствовать себя бомжем. Невольно вспоминалась давняя встреча с двумя бомжами на железнодорожной станции. Как звали того дядьку? Профессор, кажется. Профессору повезло, его подобрали. Он оказался кому-то нужен. Подобрать Светлану никому и в голову не придёт. Не кошка Лукерья. Да и оскорбительно такое в её положении. Молодая, здоровая, крыша над головой есть, любящие родители. Только настроения совершенно упаднические. До чего всё неправильно устроено в подлунном мире. Может, просто Светлана неправильно устроена? Около месяца прошло, как она вернулась к родителям. И они были рады. Даже счастливы, если честно. Но у Светланы не получалось вновь прижиться на родной почве. Будто, переехав после свадьбы к Алексею, она сама себя вырвала от родителей с корнем. А надо было приживаться. Надо было. Требовалось начинать с чистого листа. Зачеркнуть прошлое. Забыть его, как плохой, тяжёлый сон.
Светлана поёжилась, заёрзала на скамейке и спугнула кошку. Та выгнула спинку, встряхнулась, пошла к ближайшему подъезду. Неторопливо пошла, всем видом излучая спокойную уверенность. Вот бы Светлане так. Ведь именно уверенности ей катастрофически не хватало - ни в себе, ни в людях, ни в завтрашнем дне. Интересно, все остальные в себе абсолютно уверены? Или притворяются? Светлане тоже тогда надо притвориться. Чтоб никто ничего не понял, не смог догадаться. Ой, сколько всего теперь надо! Развестись до конца. Работу найти. Устраиваться поудобней в новых обстоятельствах. Самое сложное - это, конечно, найти работу. Надо бы побыстрей. Не век же сидеть у родителей на шее.
Светлана вздохнула. Побыстрей вряд ли получится. Знакомства нужны, которых нет, хоть убей. Никаких. К Алексею за помощью обращаться нежелательно. В одном из последних разговоров он брякнул нечто нелицеприятное по данному поводу. Дескать, посмотрим, как ты без меня и моих связей жить сможешь. “Проживу” - тихо, но упрямо воскликнула тогда Светлана. Она представить себе не могла, что, как только шефу станет известно о её полном разрыве с мужем, он сразу потребует от неё увольнения по собственному желанию. Откровенный намёк “не уволишься сама, уволю по статье” заставил Светлану поторопиться с заявлением. Не особенно она и жалела. Деньги, конечно, неплохие. Многие мужчины меньше зарабатывали. Но статус! Что это за работа такая для девушки с хорошим образованием - секретарша? Подай, принеси, убери, пойди вон. Дурацкое требование носить исключительно мини-юбки и пользоваться косметикой, как индеец, вступивший на тропу войны, пользуется боевой раскраской. Скотские заигрывания, шаловливые ручки всех, кого ни попадя. Она, разумеется, ставила нахалов на место. Всё равно противно. Шеф отыгрывался. Светлана медленно обучалась работе с компьютером, с другой офисной техникой. И он от души орал на неё за медлительность, бестолковость. Правда, в другом придраться было сложно. Все документы в порядке. Входящие там, исходящие, внутреннего пользования, деловая переписка и прочее. До последней крохотной бумажонки пронумеровано, зарегистрировано, продублировано, разложено по папкам с файлами. У каждой папки свой шифр, своё место. Переводы, само собой, на Светлану вешали. Кофе она варила отличный. По рецепту мамы. Гостей в офисе принимала всегда на высшем уровне. Тогда шеф гордился, что у него в секретаршах не тупая тёлка 90-60-90, а умная, образованная, хорошо воспитанная молодая женщина, умеющая придать оттенок респектабельности приёму. Наутро он забывал о её заслугах. Да и перспективы на подобной работе никакой. Нет, одна таки была - стать любовницей шефа. Путь не для Светланы.
Алексей вникать в проблемы жены не собирался, сама должна выкручиваться. На дворе - 95-й год, время инициативы и самостоятельности, наглости и напористости. Пора учиться мостить дорогу к лучшему. Светлана терялась. Она инстинктивно сторонилась любой грязи. От природы брезглива. Потому и к мужу её любовь очень быстро закончилась. Если была она, эта самая любовь. Теперь Светлана сильно сомневалась. Влюбилась по уши, ничего не замечая. Физически её Алексей притягивал. Как писал один известный деятель, в порядке весенних эмоций. А ведь её предупреждали. Родители, например. Дрон тот же. Никого не слушала. Не распознала физическое влечение, приняла его за любовь. Винить себя за ошибку глупо. Сколько людей торопится вступить в брак по аналогичным причинам. Потом мучаются годами, боясь сказать себе правду. Светлана не побоялась. Это было тем более просто, что и Алексей её не любил. Очень скоренько выяснилось. Он вообще никого, кроме себя, драгоценного, любить не мог. Чудовищный костёр тщеславия, честолюбия и, бог знает, чего ещё в том же роде, полыхал в его душе яростно и неугасимо, управлял его взглядами, мнениями, поступками. В костёр этот бросалось всё: дружба, любовь, порядочность, привязанность к родителям. От подобных людей надо держаться как можно дальше, иначе сам попадёшь в категорию топлива.
Светлана наконец встала со скамейки. Прижала к груди сумочку. В ней лежали трудовая книжка и конверт с деньгами. В литературе такие деньги назывались выходным пособием. Папа употреблял короткое, хлёсткое слово “расчёт”. Впрочем, как ни называй, сумма приличная. При экономном расходовании их семье месяца на три должно хватить. А то и на четыре. Недавно мама возвращалась с рынка. На трамвае. И нужно-то было всего одну остановку проехать. За этот короткий промежуток времени у неё спёрли кошелёк. Конечно, как уследишь? Переполненный трамвай, оттянутые тяжёлыми сумками руки. Было в том кошельке… Сколько? Тысяч шесть. На два батона хлеба. Но для мамы с папой и это приличные деньги. Мама рыдала. Сначала на остановке, потом дома. Светлана всегда плохо относилась к ворам. Теперь она их ненавидела. Не за украденные жалкие тысячи. За мамины слёзы. За то, что они вдвоём с отцом весь вечер отпаивали маму валерианкой. Рука дрогнула, крепче прижимая к груди сумочку. Вдруг вырвет какой-нибудь нахал? По утверждениям соседей, везде полный беспредел. Развелось всякой грязи, лезущей в князи. Причём, любым путём и любыми методами, вплоть до утюгов и паяльных ламп. Вон, в соседнем подъезде парень живёт, Кирилл Чарушин, Светланин ровесник и бывший одноклассник. По слухам, он сейчас состоит в бригаде, которая Шереметьево крышует. Крышует! Слово-то какое гадкое. Кирилл женился недавно. По тем же слухам, его приятели на свадьбе долларовые купюры сотенного достоинства к потолку на слюну клеили. Вот так залезут на стол, лизнут языком купюру, подпрыгнут и пришлёпнут её рукой к потолку. У кого качественней получится. Ещё букетиком их сворачивали, как салфетки, кулёчками. И поджигали. У кого дольше гореть будут. Две иномарки разбили. Гонки по пересечённой местности устраивали. Ну, битые машины неподалёку от ресторана Светлана и сама видела. А про купюры сосед с первого этажа, дядя Витя, рассказывал. Он в том ресторане год уже работает. Хвастался, что поутру вся ресторанная обслуга, от посудомоек до швейцара, на столы лезла, на стремянку и осторожненько вместе с побелкой доллары от потолка отскребала. Всем по две-три сотни досталось. Побольше бы таких свадебок. Завистливых соседских разглагольствований Светлана не понимала. Столько людей в стране нищенствуют! Мама вон из-за шести тысяч убивалась, простить себе не могла. А эти гады в малиновых пиджаках жируют. Подумала так, и вздрогнула. Слово “гады” покоробило. Раньше грубые словечки в мысли не проникали. Сейчас сами по себе выскакивают откуда-то. Опускаетесь, мадам. Как бы ниже плинтуса не скатиться. Сначала жаргон начинаешь себе позволять, потом сознание изменяется, потом делишки пакостные в рядок выстаиваются. Светлана даже головой затрясла, отгоняя неприятные мысли. Оглянулась, а она уже возле дома. Не заметила, как дошла. Думать много стала. Не к добру это.