Шестое действие

Он не ошибся.
– А теперь, дорогая Лауретта, ваш черед. Не так давно вы уверяли, будто закончили перевод оды чем-то прельстившего вас французского поэта.
Магдалина закашлялась, сделала конвульсивный выпад в кресле, каким-то чудом удержав кубок в руках.
– Ну да… – ее дрожащий голос почему-то изрядно напомнил в этот миг голос брата.
– Так мы жаждем вас услышать. Или вас смущает общество господина Мерсера?
– Нет… Я прочту.
– Но вы не принесли с собой рукопись. Может быть, послать к вам домой лакея?
– Не надо, – решительно сказала Магдалина. – Я помню наизусть.
По мере того, как она продолжала читать, ее голос становился тверже.
Ворон каркает зловеще,
Мрак спустился предо мной,
Пересек мне зверь лесной
Путь-дорогу, конь трепещет,
Спотыкается мой конь,
Грянул гром, сверкнул огонь,
Мой слуга исчез в тумане…
Смутный призрак вдруг возник,
Слышу я Харона крик,
Вижу бездну под ногами.
Вспять потоки потекли,
Лезет бык на шпиль церковный,
Кровь бежит струей неровной
Из расщелины земли.
Над высокой башней мгла,
Там змея грызет орла,
В глыбе льда огонь пылает.
Месяц ветром унесло,
Солнце черное взошло,
Лес округу покидает. [4]
Слушательницы были озадачены.
– Это ода? – спросила Драгонтина.
– Ну да… по крайней мере, в книге было так обозначено. Это старое издание, ему лет тридцать, брат купил его, потому что там были трагедии, а меня стихи так поразили, будто поэт жил не в Париже… – Магдалина запнулась.
– …а в то же время в Эрденоне, – закончил фразу Мерсер.
Она кивнула.
А интересно, откуда Магдалина знает, что творилось тогда в Эрденоне? На вид ей не меньше пятидесяти – она вполне может помнить смуту, но совсем недавно было сказано, что семейство Бергаминов – из Тримейна.
– Не говорите мне об Эрденоне, – поморщилась хозяйка. – Лучше поведайте нам, для чего вам понадобилась моя помощь.
– Мне нужно побеседовать с господином Ораном. И, как я слышал, нет никого, кроме вас, сударыня, кто мог бы меня ему порекомендовать.
– Оран… – в задумчивости протянула дама. – Вы встречались с ним раньше?
– Нет, хотя и в Скеле, и в Нессе, где расположены другие его предприятия, бывал неоднократно. Но, насколько я понимаю, большую часть своего времени Лейланд Оран проводит здесь.
– Верно. И мы с ним добрые знакомые.
– Он принят в ваше избранное общество?
– Отнюдь. Лейланд, конечно, истинный южанин, но его происхождение… То, что он держит себя как суверенный князь, не отменяет обстоятельства, что его отец и дед были простыми мануфактурщиками. Но он прекрасно воспитан и умеет ценить искусство во всех его проявлениях…
– А кстати, семья господина Орана тоже в Галвине?
– Нет, она осталась в Скеле.
Ясно, подумал Мерсер. Прекрасная Соримонда – все же местный аналог Марии Омаль, и в этом заключается ее влияние на промышленника. И что здесь плохого? Она – вдова, да и он, можно сказать, вдовец. Соломенный.
– К сожалению, в последние месяцы его здоровье оставляет желать лучшего. А когда ему худо, он никого не принимает.
– Затворяется в Железной Твердыне?
Соримонда одобрительно улыбнулась – понравилось выражение.
– Последний приступ был у него совсем недавно. Однако он написал мне, что ко дню святой Екатерины надеется быть на ногах.
– Святой Екатерины? Это в вашем городе какой-то особый праздник?
– Не в городе, а в доме, – доброжелательно поправила его хозяйка. – Екатерина Александрийская – покровительница служителей искусств… а также юристов, если мне память не изменяет. Так что это и ваш праздник. Если ваши дела не так срочны, вам следует подождать. Срок невелик, чуть больше недели. Зато я смогу представить вас Лейланду лично.
 
Недельное ожидание не прельщало Мерсера, однако вряд ли эта жеманная дама ради приезжего станет менять свои привычки. Ладно, может быть, в ближайшие дни Мерсер изыщет какую-то другую возможность.
– Благодарю вас, сударыня, так я и поступлю.
– Отлично. А чтобы скрасить ваше ожидание – жду вас послезавтра в это же время. Будет много гостей, также наделенных талантами…
– Еще раз благодарю. Но что в вашем собрании талантов делать столь прозаической личности, как я?
– У многих людей есть скрытые дарования. – Соримонда протянула ему руку для поцелуя.
Магдалина-Лауретта, сообразив, что ее спутника выпроваживают и если она промедлит, то рискует остаться без провожатого, неуклюже поднялась. Дамы принялись прощаться. Это был ритуал, исполняемый на разные голоса – от щебетанья до взлаивания.
Айма играет на арфе, Лауретта перекладывает на родной язык разных пиитов. Драгонтина мудрит с травами. Интересно, какими скрытыми талантами обладает мужеподобная Босетта?
Он спросил об этом у Магдалины, когда они вышли на улицу, и та не замедлила с ответом:
– О, эта дама разбирается в значении камней… их скрытом смысле.
– Любопытно.
– И полезно. Это настоящий тайный язык, ведь каждый камень имеет свое значение.
– Верно. Кстати, это лунный камень?
– Да, так сказала Босетта. Хотя я раньше думала, что это обычный алебастр – я не очень разбираюсь в таких вещах… – Она словно очнулась: – А вы о чем?
– О статуе Дианы в гостиной мадам Эрмесен.
– Это не Диана, это Геката, – пробормотала Магдалина и умолкла.
Когда они вернулись в башню, Магдалина без промедления, кликнув Иду, метнулась на кухню и с энтузиазмом возгремела посудой. Брат ее был дома и ждал ужина, пригласив и Мерсера. Тот был рад откликнуться: все эти дамские сласти, поданные любезной госпожой Эрмесен, были не в состоянии насытить взрослого мужчину. Магдалина вела себя так, будто возня на кухне доставляет ей неизмеримо большее удовольствие, чем изысканное времяпрепровождение в утонченном обществе. Правда, она и предупреждала, что ходит в гости лишь для того, чтобы доставить удовольствие брату. Продолжать беседу с Мерсером она тоже не имела желания, и тому оставалось довольствоваться обществом капитана Бергамина.
– Госпожа Эрмесен согласилась вам помочь? – полюбопытствовал последний.
– Согласилась, но не раньше, чем через неделю. Так что лучше мне перебраться в гостиницу.
– Ни в коем случае! Места много… – В устах человека, помимо прочего исполнявшего обязанности начальника тюрьмы, фраза прозвучала двусмысленно. Но это была не нарочитая двусмысленность, как у благородной вдовицы из Скеля. И это снова вернуло Мерсера к мыслям об утонченной беседе.
– Что-то я читал о Гекате, – сказал он, когда Магдалина разливала по тарелкам горячий суп. – В разных книгах… и еще в одной трагедии, когда изучал английский язык.
Магдалина сделала вид, что не расслышала, и снова убралась на кухню.
– А мне не нравятся английские трагедии, – вмешался Бергамин. – Устарели. Взяты из романов и годятся для переделки в романы… – Он с жадностью отхлебнул суп, обжегся и без запинки выдал гладкую фразу: – Мой «Принц Раднор» отвечает всем современным требованиям.
Мерсер в душе приуныл. Снова разговор об искусстве – для одного дня многовато. С другой стороны, должен он чем-то отплатить Бергамину за гостеприимство? Придется слушать.
– Так в чем заключается сюжет вашей трагедии?
– Принц Раднор, племянник императора Яна-Ульриха, великий полководец и бесстрашный рыцарь, лживо обвинен в государственной измене и посягательстве на престол. Император верит наветам и приговаривает племянника к смерти. Но благородный кронпринц Йорг-Норберт, будущий наш император, предпринимает все, чтобы защитить кузена. Он добивается того, что злобный негодяй Гумилитас, вздумавший погубить принца, признается в своем коварном замысле. Император посылает гонца с вестью о помиловании, но тот прибывает слишком поздно. Он возвращается с рассказом, как мужественно несчастный Раднор взошел на эшафот. В горе император отрекается от престола в пользу Йорга-Норберта, а скорбящая вдова Раднора дает клятву уйти в монастырь.