Шестое действие
Опять актрисы будут недовольны, подумал Мерсер.
– А как же этот… Гумилитас? – спросил он. – Меня, как служителя правосудия, интересует, какое наказание понес преступник.
– Это я еще не придумал, – сконфуженно сообщил Бергамин. – Там, правда, был один… только его по-другому звали… его повесили. Но разве можно со сцены о таких вещах? Трагедия есть искусство высокое и низменных предметов никак не касается.
– Вам виднее. Я не знаток ни драматического искусства, ни истории. Но, надеюсь, этой пьесе будет сопутствовать успех. Вы, помнится, упоминали, что намерены поставить ее в императорском театре?
– Ну да. В Эрденоне – не хочу. – Бергамин погрустнел и вопреки всякой логике добавил: – А хотелось бы. Мы ведь там выросли.
– В Эрденоне? Я слышал, ваша семья родом из Тримейнского округа.
– Родом – да. Но земли давно потеряли. Еще до Пиратских войн. Только служили. В гвардии, потом в армии. Много расходов. В Эрде при герцогах жизнь была дешевле. Отец поступил на службу к герцогу Гарнего. Были связи… Мы жили в Эрденоне. С отцом. Мать умерла раньше. А отца убили… тогда. Он оборонял город вместе со святым Альдриком…
Стало быть, гражданская война застала брата и сестру Бергаминов в Эрденоне. Они были в то время совсем молоды… едва вышли из отроческого возраста. Миновало достаточно лет, чтобы говорить об этом спокойно, и все же они наверняка запомнили увиденное на всю жизнь.
– Но вам с сестрой удалось бежать за пределы Эрда?
– Да, на второй год правления Дагнальда. Такая сволочь! Говорят, Вирс-Вердер был еще хуже, а при Дагнальде был какой-то порядок. Чтоб его разорвало с этим порядком!
– Так его и разорвало. Или близко к этому.
– Вы про то, что ему яду подсыпали? Не знаю. Мы того дожидаться не стали, а выбрались из города – и в Тримейн. На дорогах черт-те что творилось, но Бог помог. К тому же с нами были друзья… – Бергамин осекся. Почему-то эта невинная фраза, а не воспоминания об ужасах смуты наложила печать на его уста. Поскольку разговор он постарался свернуть и после ужина ушел, как обычно, проверять посты.
Ситуация как будто проясняется, а на самом деле еще сильнее заволакивается туманом. Чего и кого, кроме пасквилянтов и летучих листков, боятся брат и сестра? Какое касательство имеет к ним Мария Омаль? Мерсер, верный данному слову, не спросил об этом у капитана. Хотя тот, возможно, ответил бы. Еще одна странность. У себя дома Бергамин не в пример разговорчивее и общительнее, чем в светских салонах Тримейна, где его считали букой и нелюдимом. Может, он тоже мастер притворяться, как эта скельская вдовица, почему-то избравшая местом для своих изысков промышленный город. Язык камней, черт побери, тайный язык?
Следует попробовать увидеться с Ораном. И поглядеть, наконец, какова собой Железная Твердыня.
Железная Твердыня… алмазная шпага… связанные верностью… и будь оно все проклято на том и на этом свете!
На том и на этом свете…
Из всех благих намерений Мерсеру удалось осуществить только одно. Он увидел литейный завод снаружи, а также здешнюю резиденцию Орана (из-за ограды). Владельца этих величественных зданий он даже из-за ограды не увидел. Охрана галвинского «владетельного князя» вряд ли уступала генерал-губернаторской и знала только одно – хозяин болен, всеми делами занимается управляющий, а он уехал на рудники, и неизвестно, когда будет. Нет, принимать не велено, сказано тебе – не велено принимать!
Короче, Лейланд Оран дурил. От болезни ли, от больших денег – но и впрямь вообразил себя удельным князем. И дом у него был под стать княжескому. По архитектуре он в точности копировал патрицианские дворцы Скеля и Нессы, но был построен с учетом местных материалов, благо это существенно уменьшало затраты, – из красноватого гранита с проблесками слюды, с карнизами и фронтонами из бурого мыльного камня. Это было все, что удалось рассмотреть снаружи. То есть все относящееся к недвижимости. Относительно охраны Мерсер усмотрел кое-что еще, а то, чего он не разглядел, ему рассказали в ближайшем трактире.
Собаки. Собаки на сворках у охранников и на цепях вдоль стен. И, как поведали Мерсеру, вечером их с цепей спускали, и они свободно бегали вокруг дома. Было их, как опять же уверяли Мерсера, числом не меньше двух десятков, и они никого не признавали за своих, кроме специально обученных псарей. Те, кто не учел этого обстоятельства, крепко поплатились, иные и жизнью.
Если бы здесь была Анкрен, все предосторожности барствующего заводчика оказались бы напрасными. Мерсер вспомнил, как она превратила свирепого пса Китцеринга из Тигра в ласкового щенка. И она уверяла, что способна сделать это с любым животным. Но Анкрен здесь нет, вспоминать о ней, рассуждая «что было бы, если бы», – напрасная трата времени. Он и так слишком расслабился минувшим летом, рассчитывая на ее содействие и на ее Дар. Сам Мерсер с помощью своей походной аптечки мог бы столь же надежно вывести собак из игры. Но это потребовало бы определенной подготовки и заняло бы ту же неделю, что ему предлагали выждать. Похоже, стоит согласиться на условия, которые Лейланд Оран навязывает городу.
Правда, Мерсер мог бы связаться с ним письменно. Но подлинной причины, приведшей его в Галвин, назвать он не мог, а придумывать… И без того в этом городе, по крайней мере в высших его кругах, слишком сильно занимаются сочинительством. Мерсеру это претило.
В назначенный день к госпоже Эрмесен он пошел один. Магдалина просила его передать «даме Соримонде» нижайшие извинения, но она-де слишком занята по хозяйству. Но господину Мерсеру, уверяла она, вовсе не следует отказываться от приглашения. Ведь он идет к мадам Эрмесен не развлечения ради, а по делу.
Правда, Мерсер не был уверен, что из посещения выйдет толк. Соримонда предупреждала, что устраивает большой прием, а значит, и утонченной говорильни будет больше.
Вероятно, для такого провинциального города, как Галвин, этот прием мог считаться большим. Помимо знакомых Мерсеру Аймы и Драгонтины, в гостиной присутствовали еще четыре особы женского пола, представленные хозяйкой как Алеарда, Лидвина, Далинда и Гисмонда – разного возраста и масти, сходные манерой поведения, как их прозвища, повадками и нарядами – яркими, но не аляповатыми. Мерсер догадался, что в этом цветнике Магдалина Бергамин, способная перенести маленькое общество, совсем терялась и не случайно избегала расширенных приемов.
Сегодня здесь присутствовали и мужчины. Правда, их было гораздо меньше, чем женщин, но это обстоятельство их нисколько не смущало. Смуглый толстяк средних лет, который был поименован Ватраном, и вертлявый востроносый молодой человек, обозначенный как Сенап, были в кафтанах южного покроя и, как принято в Карнионе, без париков. Повсеместная мода на длинные волосы распространилась и в Древней Земле, коротко стриглись там лишь военные (наверное, поэтому Соримонда и причислила Мерсера к этому сословию), но надо быть особенным модником, чтобы напялить парик в жарком климате. Галвин, конечно, не знал изнуряющей жары Побережья, однако Ватран и Сенап, подобно карнионским щеголям, предпочитали холить и завивать собственные кудри.
Когда под руку с хозяйкой появился третий кавалер, представленный как Берлингьер, Мерсер насторожился. Он не однажды видел его в Скеле. Казалось бы, чего странного: все в этом доме – и вещи, и люди – сияли отраженным светом карнионского города, и немудрено, что приезжих из Скеля старались непременно сюда заполучить.
Однако человека, на руку которого опиралась вдова Эрмесен, звали Марсиаль Роуэн. И Мерсер готов был встретить его где угодно, но не в Галвине.
Нынешняя карнионская аристократия была прежде всего аристократией кошелька, но существовала и родовая знать. Хотя бы по имени. Южное дворянство давно не брезговало коммерцией и тому подобными низменными материями, что повергало в священный ужас благородных господ из других уделов империи, утверждавших, что в Карнионе невозможно отличить чиновника от купца, а купца от рыцаря. Безусловно, они преувеличивали. Но семейство Роуэнов, способное похвастаться многовековой чередой благородных предков, являло собой именно такой пример дворян-промышленников. Недоброжелатели утверждали, будто занялись этим Роуэны в незапамятные времена не от хорошей жизни, а потому, что за какие-то преступления были лишены и земель, и титулов. Так или иначе, они преуспели, тем более что законодательство Карнионы не предусматривало для дворян ограничений на профессии (в Тримейнском округе дворянам, без риска навлечь на себя позор и лишение благородного звания, разрешалось заниматься только тремя ремеслами: оружейным, стеклодувным и поварским). Имущественных высот семейство достигло в 20-е годы нынешнего столетия, когда главой его был Даймон Роуэн, и при нем же потеряло большую часть нажитого в ожесточенной конкурентной борьбе с Оранами. Окончательного разорения им удалось избежать, но их главные предприятия перешли к Оранам, в том числе те, что были расположены в Галвине и рядом с ним. Еще летом, в Эрденоне, Мерсер говорил об этом с Китцерингом. И вот теперь, в Галвине, Марсиаль Роуэн открыто появляется в доме близкой приятельницы и, возможно, любовницы Лейланда Орана. Совпадение? Мерсер все больше верил, что совпадений в этой истории не бывает.