Другой дом

— Мне это лестно, благодарю, ― сказала Джин. ― Но у вас был такой важный разговор, а тут явилась я и помешала вам!
― По счастью, вы нас не прервали. Мы всё успели решить до вашего прихода. Он получил ответ, на который рассчитывал.
― Если бы я знала, я бы поздравила мистера Видала, ― продолжала Джин.
― Вы бы его перепугали до потери сознания ― он ведь жутко застенчив, ― рассмеялась Роза.
― Да, по нему видно, что он жутко застенчив, но главное, ― наивно заметила Джин, — что эта жуткая застенчивость не помешала ему вернуться к вам.
Роза продолжала веселиться:
― О нет, я не имею в виду, что он застенчив со мной! Со мной он держится так же уверенно, как, например, я с вами.
Джин за все это время ни разу не дотронулась до ребенка, Роза же без конца разравнивала ленточки на платьице Эффи, как бы желая загладить свою недавнюю бесцеремонность.
― Вы решите, что это многое объясняет, ― добавила она. ― Мне нетрудно представить, какой вам видится моя откровенность. Но я, конечно, ужасно нескромна ― как и всегда.
Джин с тоской наблюдала, как чужие руки слегка, будто играючи, то здесь, то там прикасались к украшениям детского наряда.
― Если вы позволите и мне быть откровенной, я скажу, что считаю вас очень храбрым человеком. Этим я восхищаюсь больше всего на свете, потому что себя саму я вовсе не считаю такой уж храброй. Однако могу вам обещать, что вы тоже первой узнаете о моей помолвке, стоит ей случиться.
― Но именно помолвки, к сожалению, и не будет!
Роза, закончив прихорашивать ребенка, снова с удобством откинулась на спинку скамейки.
― Вы не хотите, чтобы я с вами об этом говорила? ― спросила она.
Джин смутилась. Лишь теперь, когда неосторожные слова уже слетели с ее губ, она осознала, как ясно говорят они о том, что сцена с Полом Бивером очень мало затронула ее чувства. Покраснев, Джин ответила:
― Я не знаю, что вам известно.
― Мне известно все, ― бросила Роза. ― Мистер Бивер мне уже все рассказал.
Румянец Джин стал ярче.
— Значит, мистеру Биверу уже все равно!
― Вам же лучше, дорогая! Но позволите ли вы поделиться с вами, ― продолжала Роза, ― насколько не все равно мне самой?
Джин снова смутилась, но даже в смущении оставалась непринужденной и благожелательной.
― Я не совсем понимаю, почему вы должны мне что-либо говорить по этому поводу или почему я обязана вас слушать. Очень мило, что вы проявляете интерес…
― Мило-то мило, однако это не мое дело, я правильно вас понимаю? ― перебила Роза. ― Ответ, без сомнения, вполне естественный. Не спорю, я переходила границы благоразумного, питая надежду, что вы примете предложение Пола Бивера, и, более того, можно сказать, публично эту надежду выражая, и вы вольны ставить мне это в вину. Но позвольте вам сказать, что переходила я их не столько в действительности, сколько лишь по видимости. Есть одно благоразумие и другое благоразумие — все дело в мотиве. Вероятно, вы догадаетесь о моем, когда поймете, какое облегчение приносила мне мысль, что вы непременно отдадите свою руку Полу. Рука у вас очень маленькая и миленькая, но ее возможности намного превышают ее размер и даже красоту. Я совсем не собиралась вмешиваться в ваши дела ― они не более чем часть картины. Меня интересовало лишь то, как ваш брак повлияет на дела других. Еще я хочу сказать, ― мягко и неумолимо продолжала Роза, тогда как Джин, внимательно вслушиваясь в ее слова, дышала все тяжелее и, будто чувствуя нарастающую боль, отводила взгляд от прекрасной белой подвижной маски, чья мимика говорила о смысле сказанного столько же, сколько и произнесенные вслух слова, ― еще я хочу сказать, как поражает меня ваша несправедливость по отношению ко мне. Вы запрещаете даже намек на то, что, в конце концов, имеет так много общего с фактом ― относящимся уже к моей собственной ситуации, ― по поводу которого вы без всякого стеснения выказали безудержную радость. Вы рукоплещете тому, что я ― уж простите меня за грубость, если я назову вещи своими именами, ― ушла с дороги, однако же я сама должна молча страдать, наблюдая, как вы ступаете по ней уверенней, чем когда-либо.
 
Джин вновь повернула к собеседнице растерянное и встревоженное лицо. Она беспечно ступила в воду, надеясь ощутить под ногами дно, и вдруг обнаружила, что ее подхватило и тащит на глубину стремительное течение ― холодный и мощный поток, уносящий в открытое море. «Где это я?» ― казалось, вопрошало в эту минуту ее испуганное молчание. Однако острый ум Джин пришел ей на помощь, и она заговорила ― судя по звучанию ее голоса, явно стараясь унять сердцебиение.
― Вы называете вещи, конечно, невероятными именами, но я в любом случае понимаю вас достаточно, чтобы напомнить: я лишь поддержала разговор о вашей помолвке, подняли эту тему вы.
Роза на секунду замолчала, но она явно не сомневалась в твердости почвы, на которой стояла. В этом была ее сила: Роза была настолько же спокойна, насколько ее собеседница встревожена.
― Я подняла эту тему по двум причинам. Во-первых, внезапно свалившись нам на голову ни раньше, ни позже, а именно в тот момент, вы предстали перед нами в роли любопытствующей особы, и не удовлетворить ваше любопытство было бы в высшей степени невежливо. Во-вторых, я хотела узнать, удастся ли вам сдержать ликование.
― Так, значит, вы говорили неправду? ― спросила Джин с поспешностью, говорившей о том, как мало она владеет собой.
― Вы опять за свое! ― рассмеялась Роза. ― Осознаете ли вы, что ваши подозрения уже почти на грани приличия? Однако я не расставляла перед вами ловушку с полностью выдуманной наживкой, вовсе нет. Мистер Видал действительно вновь надавил на меня; чего не было, так это моего окончательного ответа. Но так как я собираюсь его дать в самое ближайшее время, вы можете рассказывать об этом кому хотите.
― Я вполне могу оставить за вами право самой объявить всем об этой новости! ― парировала Джин. ― Однако мне будет жаль, если вы сочтете, что я отнеслась к вам с недостаточным доверием, и это даст вам повод сетовать на мои манеры ― в отношении которых вы подаете мне высочайший пример редким совершенством своих собственных. Позвольте мне на этот случай, чтобы исключить подобную возможность, уверить вас, что я ни при каких обстоятельствах ― никогда-никогда ― не намереваюсь выходить замуж. Если знание об этом принесет вам удовлетворение, я буду только рада. Потому я надеюсь, ― закончила Джин тоном, поразившим ее собственный слух торжественностью, которая никогда прежде не была ей свойственна, ― потому я надеюсь, что вы любезно согласитесь выполнить мою просьбу.
Бедной девушке суждено было увидеть, что если ее речь и произвела впечатление, то только на нее саму. Роза даже не шевельнулась, только переложила руки на плечики Эффи, тогда как эта юная леди взирала на свою старую подругу круглыми отрешенными глазами. Она следила за разговором в достаточной степени, чтобы удовлетворить любопытство, но в недостаточной, чтобы что-то понимать или перенимать волнение сторон.
― Я полагаю, вы считаете за должное, что я вам уступлю, учитывая, как долго вы трудились над тем, чтобы создать впечатление, которое, к вашему счастью, еще никто не опроверг: уверенность, что только в ваших руках девочка будет в безопасности. Все же я осмелюсь его опровергнуть, ведь безопасность Эффи ― совсем иное дело c того самого момента, как перед вами открывается простор для беспрепятственных действий — вы уж извините, что я по-прежнему придерживаюсь такой точки зрения. Цена моего «знания» ― используя вашу формулировку, ― что вы никогда не выйдете замуж, ровно такова же, какова цена ваших слов об этом. Насколько велика эта чудная цена, судить лишь вашей совести. Вы говорите слишком много ― больше, чем я прошу, и больше, чем при всем желании могу воспринять всерьез. Тем самым вы несправедливо выносите за скобки то, что всегда должны держать в уме, ― возможное исчезновение главного препятствия. Меня это не интересует; я выйду замуж, как уже имела честь вам сообщить, без мыслей о препятствиях и их вероятном исчезновении. В этом заключается разница между нами, и она, как мне кажется, меняет все. Раньше я вела себя тактично ― теперь во мне остался один лишь страх.