Другой дом

Джин поднялась на ноги еще до того, как речь Розы зашла так далеко, однако, хоть она уже и отступила на несколько шагов, бессильное смятение приковало ее к месту и заставило дослушать до конца.
― Боже упаси, чтобы вы стали мне понятны, ― Джин тяжело дышала. ― Я могу сказать только, что ваши речи и мысли ужасны, к тому же вы откровенно ищете ссоры со мной, чтобы извлечь выгоду, а в чем она состоит, я не понимаю и понимать не хочу.
Обе женщины теперь были бледны как смерть, и Роза после столь пылкой отповеди со стороны Джин тоже поднялась на ноги. И смысл, и тон сказанного были таковы, что Джин оставалось только удалиться. Она немедленно пошла прочь, однако, сделав шагов десять, обернулась, чтобы бросить взгляд на младшую участницу их трио. Девочка стояла рядом с Розой, та держала ее за руку. То ли из нежелания омрачать этими дрязгами ее детскую невинность, то ли из инстинктивного стремления в любой ситуации играть по правилам, Джин до сих пор даже не пыталась переманить Эффи на свою сторону ни жестом, ни хотя бы одним-единственным брошенным исподтишка взглядом. Теперь она все же рискнула обратиться к ней с немым призывом, и столь же безгласный ответ, прочитанный ею на лице девочки, внезапно исторг из груди Джин слепую, безрассудную мольбу. Она ослабела ― и сломалась.
― Я умоляю вас, отдайте мне ее.
Роза Армиджер всем своим видом давала понять, что глубоко удовлетворена поражением Джин.
― Я вам ее отдам при одном условии, ― помолчав, ответила она.
― Каком условии?
― Что вы прямо здесь и сейчас отречетесь от того единственного чувства, которое переполняет вашу душу. О, и не смотрите на меня так удивленно и бессмысленно, ― насмешливо продолжала Роза, ― не смотрите на меня так, будто не понимаете, что я имею в виду! Откажитесь от него! Отступитесь, и я больше даже не притронусь к ней!
Джин смотрела на Розу в мрачном оцепенении.
― Я знаю, что вы имеете в виду, ― в конце концов выдавила она из себя, ― и не могу сделать того, что вы от меня требуете. Я не могу «отречься», «отказаться», «отступиться» ровно так же, как не могу надеяться, мечтать, думать, что настанет час, и я смогу хотя бы высказать вслух!.. — Затем произнесла ― и слова ее, полные горькой растерянности, были настолько лишены малейшего оттенка пошлой гордости, что в них слышалась скорее даже нота сочувствия к столь глубокой человеческой извращенности: ― Именно поэтому она мне так дорога!
― Потому что вы обожаете его, а она ― его дочь?
Джин вздрогнула, но уже не могла остановиться:
― Потому что я обожаю его, а она ― его дочь.
― Мне же она дорога по иной причине, ― заявила Роза. ― Я обожала ее бедную мать, а она ― ее дочь. На том я стою, отсюда моя любовь и моя вера.
Роза снова подхватила Эффи. Сильными руками прижав девочку к себе, она, как бы совершая некое священнодействие, наградила ее долгим поцелуем.
― Раз тебе уже пора, моя милая, моя хорошая, я отнесу тебя в постельку ― как относила твоя дорогая покойная мамочка!
Она быстро спустилась со своей ношей вниз по лужайке и исчезла за поворотом. Джин стояла и смотрела им вслед, пока Роза не скрылась из виду, затем подождала, пока та, как обычно, не появится посередине моста, в верхней его части. Она увидела, как Роза там остановилась, увидела, как она, торжествуя — нагло, напоказ, — вновь, в знак обладания, прижалась лицом к лицу девочки. После чего они спустились к дальнему концу моста и окончательно пропали из поля зрения. Джин, сделав несколько нетвердых шагов по лужайке, остановилась ― только что пережитое столкновение оставило послевкусие, от которого ее буквально мутило, ― и направилась к ближайшему креслу. Оно стояло рядом с пришедшим в полный беспорядок чайным столиком миссис Бивер. Сев в кресло, Джин оперлась обеими руками на стол и устало опустила голову.
  
XXVI
 
Спустя некоторое время Джин почувствовала чье-то приближение, подняла голову и увидела Пола Бивера. Он возвращался в сад, но при виде ее встал как вкопанный. Она же, заметив его, в испуге вскочила на ноги: минуту тому назад она была уверена, что за ней никто не наблюдает, и теперь боялась, что он увидел ее такой, какой никто никогда не видел. Но когда Пол склонил к ней свое доброе некрасивое лицо, напряженность Джин сменилась облегчением, и она оставила всякие попытки придать своим чертам безупречно-равнодушный вид. Они молча стояли друг перед другом, объединенные каким-то светлым и грустным чувством, и главным в этом чувстве было странное, но и приятное ощущение, что разрыв только сблизил их. Они теперь знали друг о друге все и, будучи молоды, чисты и добры, могли видеться, не чувствуя неловкости, искренне дружить и находить в этой дружбе поддержку. Полу не нужны были слова, чтобы показать Джин, насколько он благодарен ей за то, что она поняла, почему он так вяло ее добивался, а она смогла с терпением сестры милосердия, входящей в палату больного, подладиться к его душевному настрою. К тому же, у обоих был опыт тесного общения с матерью Пола ― опыт, которым они могли, незамысловато пошучивая, обмениваться. Эта девушка теперь была в состоянии дать милому юноше, которого не любила, больше, чем когда-либо прежде, и мгновение спустя она заметила надежду на это в его испытующем взгляде, устремленном на ее серьезное лицо.
 
― Я знаю, что мисс Армиджер приходила сюда, и надеялся найти ее здесь, ― объяснился он вскоре.
― Она была пару минут назад и только что ушла, ― ответила Джин.
― Снова в дом? ― Пол, казалось, удивился, что не встретил ее по пути.
― Она ушла в Баундс.
Пол продолжал недоумевать.
― С мистером Бримом?
― Нет, с малышкой.
Удивлению Пола теперь не было предела.
― Она взяла ее с собой?
Джин замешкалась, а потом неловко рассмеялась:
― Взяла, взяла, взяла ― взяла на руки и унесла!
Ее собеседник был более серьезен.
― Маленькая дама возраста Эффи должна немало весить!
― Уж я-то знаю, сколько она весит: я тоже держала ее на руках. Мисс Армиджер унесла Эффи, только чтобы не позволить сделать это мне.
― Не позволить вам унести ее?
― Не позволить мне дотронуться до нее и, по возможности, даже смотреть на нее. Мисс Армиджер схватила девочку и убежала ― лишь бы та оказалась подальше от меня.
― Зачем бы мисс Армиджер это понадобилось? ― поинтересовался Пол.
― Я думаю, об этом вам лучше спросить у нее лично. ― Затем Джин добавила: ― Как вы и выразились, она взяла ребенка. С этого времени девочка на ее попечении.
― Почему же так вдруг, и именно с этого времени?
― Из-за того, что случилось.
― Между вами и мной?
― Да, это одна из причин.
― Одна из? ― рассмеялся Пол. ― У нее их так много?
― Она говорит, что есть две причины.
― Две? И она рассказала вам про обе?
Джин видела, что Пол явно озадачен ее недомолвками, но столь же явно пыталась дать ему понять, что недоговаривает из желания щадить его чувства.
― Она рассказала про них совершенно откровенно.
― Тогда в чем ее вторая причина?
― В том, что даже если у меня помолвки не случилось, ― Джин осеклась, но затем продолжила: ― то, по крайней мере, сама она помолвлена…
― Она сама? Вместо вас?
Недоумение Пола было столь неподдельным, что показалось его собеседнице невероятно комичным, даже несмотря на необходимость достаточно жестоко все ему разъяснить.
― Помолвлена с вами? Нет, мой дорогой Пол, не с вами. С джентльменом, в обществе которого я ее здесь застала. С мистером Видалом, ― закончила Джин.
Пол ахнул:
― Вы застали ее в обществе мистера Видала? ― Он растерянно огляделся. ― Так где же он?
― Пошел в Баундс.
― И она с ним?
― Нет, она отправилась туда позже.
Пол все еще стоял, уставившись на Джин.
― Откуда он, черт подери, сюда свалился?
― У меня нет ни малейшего представления.
Молодого человека внезапно озарило.
― Точно, я же видел его, он тут сидел с мамой! Он был здесь, когда я пришел с реки, ― он одолжил у нас лодку.