Вдовы по четвергам
В квартале от поликлиники стояло небольшое здание, где раньше размещался видеосалон, а теперь висело объявление «Сдается», прилепленное к афише какого-то фильма со Сталлоне, где герою уже успели пририсовать синие чернильные усы. По своему расположению этот дом вполне подходил Вирхинии для ее агентства. Она хотела было арендовать его, и, по слухам, они с хозяином почти пришли к соглашению. Но Тереса Скалья отговорила ее от этой идеи: «Неужели ты считаешь, что кто-нибудь на автомобиле вроде наших захочет здесь остановиться, да еще и выйти из машины?»
И каждый из нас сказал бы то же самое. Может, не так прямо, намеками, понизив голос, — не все же позволяли себе быть такими бесцеремонными, какой иногда бывала Тереса. Но очевидным казалось одно: тут у Вирхинии дело не пойдет. Мы, жители Лос-Альтоса, редко останавливаемся в Санта-Мария-де-лос-Тигреситос. Стараемся проехать мимо как можно скорее, притормаживая лишь у лежачих полицейских. Здесь мы ничего не покупаем — магазины только для местных. Из-за грунтовых дорог, нехватки места для парковки, а особенно из-за того, что до будки охраны у въезда в Лос-Альтос довольно далеко, мы стараемся держаться оттуда подальше. Говорят, в Тигреситосе каждый день кого-нибудь грабят. Одни считают, что грабители из местных, другие — что они приходят издалека. Кто знает!
Наконец, благодаря счастливой случайности, помещение нашлось. От женщины, которая жила в небольшом домике наискосок от охраняемого въезда в наш поселок, ушел муж. А сама она с тремя маленькими детьми решила переехать к своей маме. Вирхинии удалось снять дом почти даром, но она пообещала съехать, как только на него найдется покупатель. Конечно же этого покупателя она будет искать сама, и найдется он не раньше, чем она сможет перебраться в место получше. Дом был пригоден для жилья: приличная кухня, две спальни, которыми она пока пользоваться не станет, и гостиная, где она устроила офис. Письменный стол, три стула, диван, небольшой ротанговый столик, который отдала за ненадобностью Тереса Скалья, и шкаф с ящиками, превращенный в архив. Ковер, уже лишний дома, и пара ваз в этническом стиле создавали в офисе «атмосферу Лос-Альтоса». Вирхиния поменяла перегоревшие лампочки, выкрасила стены в белый цвет и заменила в кухне старую плиту на новую, электрическую. До открытия она не успела привести в порядок только тяжелую деревянную входную дверь: та разбухла от воды и закрыть ее можно было, лишь как следует пнув ногой.
Глава 16
Наконец однажды, когда уже никто на это и не надеялся, у Тано Скальи появился достойный соперник. Густаво Масотта. Он остановил машину у моего только что открытого офиса, наискосок от въезда в Лос-Альтос, когда рабочий день уже закончился и я как раз изо всех сил пыталась закрыть отсыревшую дверь. Эту операцию я повторяла каждый вечер: сначала хорошенько шарахнуть по дверному косяку, потом врезать ногой по самой двери и после этого повернуть ключ в замке — он начинал поворачиваться плавно, будто никаких проблем и не существовало. Я проделывала такой трюк уже автоматически, как своего рода ритуал, и до такой степени к этому привыкла, что мне стало даже все равно, появится или нет плотник, который должен подогнать дверь. Непонятно почему, но это начинало мне нравиться. Так бывает, когда ты один знаешь о каком-то дефекте и тебе доставляет странное удовольствие то, что ты скрываешь тайну от окружающих, обманывая их.
До того вечера мне удавалось хранить тайну и не колотить по двери в присутствии клиентов. Поэтому, когда я заметила, что рядом стоит Густаво Масотта, у меня испортилось настроение. Он подошел помочь собрать вещи, положенные на землю, чтобы удобнее было выполнять ежевечернюю процедуру по закрыванию двери. Моя красная книжка, куча папок, сотовый, бумаги, ключи от домов, которые продаются или сдаются, счета, мои и клиентов, крем для рук, не выношу, когда руки сохнут, йогурт, который я так и не успела съесть. Странный набор, но он прекрасно отражал мою способность всегда устраивать вокруг страшный беспорядок.
— Она разбухла, — сказала я вместо приветствия, указав на дверь.
Посетитель тоже здороваться не стал.
— Я хочу снять дом — на год или на два, — объяснил он, поднимая мои вещи с земли.
«Получение комиссионных по сделке с недвижимостью, какими бы маленькими они ни были, всегда непредсказуемо и часто зависит от случая, поэтому официальными часами работы ограничиваться не стоит», — записано в моей красной книжке в разделе «Комиссионные и прочие убытки». Но в тот вечер меня вызвали в школу к Хуани, и я думала об этом весь день. Под конец года мне сообщили, что его не хотят оставлять в этой школе. Хуани предстояло перейти в восьмой класс, но школьный психолог считала, что он подготовлен хуже, чем его одноклассники. Хотя она все увиливала и не могла толком сказать, чем именно он от них отличается. Думаю, это было как-то связано с событиями многолетней давности, с тем рисунком — Фернандес Луэнго верхом на своей собаке. Старая история так и тянулась за моим сыном. Но психолог не осмелилась упомянуть о ней. Напрасно я тогда не послушалась Рони. Муж настаивал, что надо пойти в школу и рассказать, как все происходило на самом деле, но я никак не соглашалась. То, чем занимается Фернандес Луэнго у себя дома, — его личное дело, а то, что Хуани подсматривал за ним в окно, — трудно оправдать. Так я сказала ему, Рони. Но на самом деле причина была в другом. Я боялась. Потому что знала: с соседом лучше не связываться. Его адрес был записан у меня в записной книжке красными буквами. Очень могущественный человек, один из тех адвокатов, которые больше других знают о контрабанде. И умудряются отмазывать контрабандистов от тюрьмы. У него были знакомые на любой таможне и в любом суде. И я подумала: если вдруг откроется, что наш сын за ним подсматривал, то он сможет как-нибудь навредить нашей семье. Не ясно как, ведь мы даже в дьюти-фри ничего не покупаем, но я все равно была напугана. Например, он может пустить обо мне такую славу, что я больше не смогу продать ни одного дома в Лос-Альтосе. Или оговорить Рони, и тогда у него не останется даже нынешних скудных возможностей заняться подвернувшимся делом. Или придумает какую-нибудь гадость про Хуани. То есть жертва станет палачом. Так что я уговорила мужа ничего не предпринимать. В любом случае Хуани получил хороший урок и ничего такого не повторит.
— Если еще раз нарисуешь кого-нибудь, хоть кого, в голом виде, я тебе по морде дам, — сказал ему Рони.
А еще мы переселили его в другую комнату. Новая была чуть меньше, зато ее окна выходили в наш парк. Кроме этой давней истории, никаких конкретных причин не переводить ребенка в следующий класс у них не было, но и тот случай тоже не мог служить достаточным основанием для подобного решения. По испанскому языку у него не лучшие отметки, но за такое не исключают. Небольшие проблемы были с английской историей и географией, в течение года я, признаться, уделяла не слишком много внимания этим предметам. Никогда не думала, что знать, кто из королей Англии за кем правил или какой климат на севере Ирландии, так уж важно для его развития. А вот исключение ребенка из этой школы могло сыграть в его судьбе важную роль, потому что хорошая эта школа или плохая, исключить из нее — это все равно что исключить из жизни нашего круга. Оставить на второй год его не могли, отметки по испанскому были удовлетворительными, но в конце прошлого учебного года мне так и сяк намекали, хоть и не говорили прямо, что нам надо сменить школу, «потому что мы не хотим заставлять вас с мальчиком идти на такую жертву — заниматься в каникулы». Однако мы с Рони настояли на своем. Хуани наотрез отказался от частного учителя, и ему помогала Ромина, дочка Андраде, которая, к удивлению своей матери, стала одной из лучших учениц школы. Они очень подружились — еще с тех пор как девочка появилась в нашем поселке и поступила в школу.
— На все воля Божья, — сказала как-то моя мама, а я не отважилась спросить, о чем это она.