Операция "Контрольный в сердце (СИ)

А еще я не психованная, не алкоголичка и не беременная!
Пытаюсь уснуть, ворочаюсь. На часах два ночи. Это был тяжелый день. Новости об Антуане, ограбление, мое падение. Чертов Бен! Я не могу спать без тебя!
Тихонько прокрадываюсь в гостевую. Бен спит. Правая нога поверх одеяла, левая рука закинута за голову. Мышцы его лица расслабленны. Он такой милый. Проползаю по кровати, пытаюсь не задействовать мышцы левой стороны тела. Отгибаю одеяло, прижимаюсь к горячему, спящему копу.
 – Оскар, отвали, – бормочет сквозь сон и отодвигается. – Огненный. – Это от ушибов, – шепчу. – А, это ты? – хрипит. – Иди к себе, истеричка, – крепче обнимает меня. – Я не могу спать без тебя. Ты мне необходим, – прижимаюсь губами к его груди. – Холи, что с тобой? – поворачивает голову, открывает глаза. – День был слишком длинным, – качаю головой. – А еще я люблю тебя очень сильно, жутко ревную. Не хочу оставаться без тебя, пока я в отстранении. Не хочу чтобы ты прикрывал какую-то итальянку вместо меня, – неприятно признаваться в своей слабости. Бен прерывает мою нервную тираду поцелуем. Губы такие горячие, нежные. В животе напряжение, нервное. Бен тяжело дышит. – Я хочу тебя, – сжимаю его плечо. – Нам нельзя, – отрывается от меня на секунду. – Ты сделаешь мне больно? Из-за этого? – растворяюсь в его глазах. – Нет, – качает головой. – Владимир убьет меня, если услышит, что его дочь трахает какой-то коп из Остина… – Фу, – морщусь. – Надеюсь, папа не думает об этом. – Я тоже стараюсь не думать. Но, будь уверенна, как только будет легче, все произойдет. – Как в первый раз? – кусаю губу. – Наш с тобой? – улыбается он. – Тогда ты должна плакать, оправдываясь за то, что пыталась спасти мне жизнь, – снова целует меня. Воспоминания вихрем проносятся в моей голове. – Бен, хотя бы раз, – прошу его, просовывая руку в его боксеры. – Нет, – вытаскивает ее обратно. – Тогда я точно сломаю тебе ребра. – Ты же можешь аккуратно, нежно, Бенджамин, – дую губы. – У меня просто крышу сносит, когда ты называешь меня полным именем, – качает головой. Прикусывает мою нижнюю губу. – Бенджамин, – тяну. – Холи, перестань, – предостерегающе шепчет мне. – Бенджамин! – улыбаюсь. – Холи, – он строг. – Бенджамин Александр МакКензи, – пускаю в ход тяжелую артиллерию. Он раскрывает глаза, качает головой. – Ну, пожалуйста, займись со мной сексом! – Хорошо, – кивает. Я радуюсь. – Снимай трусики, – сжимает мою правую ладонь. – Ладно, – тянусь левой рукой. Слишком больно! – Ай! – Вопрос исчерпан. Засыпай, – осторожно обнимает меня. Я почти засыпаю. – Бен, – произношу. – Ты спишь? – Сплю, – шепчет. – Тебе обязательно держать в ладони мою грудь? – Я так сплю крепче, – его губы касаются моего уха. Я улыбаюсь. – Тебе предстоят три дня выходных в одном доме с моим папой, – закрываю глаза. – Черт бы тебя побрал, Холи! Я теперь не засну…
====== Часть 46. Тест ======
Наконец-то утро начинается не в три дня, а в то время, когда оно должно начинаться. Я безумно люблю свою работу, но просыпаться в десять, приятнее чем в четыре перед утренней сменой или в три дня после ночной. В окна светит утреннее сентябрьское солнце. В Лос-Анджелесе все еще жарко по ночам. Темные ночи, черные… Сколько еще я их не увижу? Чертово отстранение…
Бенджамин спит на левом боку. На самом краю большой кровати. Не хочет навалиться на меня, прижать к матрасу, как он привык это делать. Я не злюсь на него. Это нормально? Он почти покалечил меня, но хотел спасти от пули. Уберечь. Я дура, определенно.
 – Эй! – шепчу. – Бенджи, – зову. – Детка, – он молчит. Спит еще. Встаю и понимаю, что сегодня мышцы болят в два раза сильнее. – Ауч! Ауч! Ауч! – стону на каждый шаг. Чертова физиология. Встаю под душ в ванной своей комнаты. Вчерашняя усталость смывается, утренняя бодрость просыпается в теле. Больном теле, с ноющими мышцами. – Служить, – тяну, выходя из ванной. Под моим одеялом явно чье-то тело. – Бен! – Я не хочу спускаться вниз. Влад отвез Нэтали в Энсино, потому что у нее что-то с машиной. И теперь он пробудет весь день дома. Будет курить свои сигары, жарить мясо, смотреть матчи соккера и быть строгим отцом моей девушки. – Думаешь, через одеяло он тебя не достанет? – стою у зеркала. – Надеюсь, – белая макушка и серо-голубые глаза выглядывают из под одеяла. – О, черт! – встает. – Что? – смотрю на его отражение в зеркале. – У тебя огромный синяк. Тянется от ребер к спине, – проводит пальцем по нему. Я шиплю. – Такой горячий, – прикасается губами. – Знаешь, все тело охвачено болью, я понятия не имею, где именно она сосредоточена. Если так больно только от того, что ты отшвырнул меня, то… Надеюсь, я не доведу тебя до того, что ты изобьешь меня однажды, – качаю головой. – Не доводи. Сразу убью, – целует меня в щеку, натягивает майку, спускается вниз. – Отличная перспектива, – раскрываю глаза. Пытаюсь натянуть на плечи халат. – Спасибо, что помог одеться!
Спускаюсь вниз. Больно!
 – Холи проснулась? – папин голос и шуршание газеты. – Я не заходил к ней, – врет Бен. Улыбаюсь, не знала, что он умеет. – Проверить? – Не стоит, – слишком громко произносит он. Запрещает. – Думаю, с ней все в порядке. Спустится, как проголодается. – Ну, да. Не маленькая, – соглашается Бенджи. Такой забавный. И папина компания, худшее, что он мог пожелать на завтрак. – Доброго утра! – улыбаюсь им. – Привет, тыковка, – кивает папа. Я вздрагиваю от этого детского прозвища. – Тыковка? – произносит Бен одними губами, улыбается, как сумасшедший. Теперь точно будет так меня называть. – Как ты? – Нормально, пап, – киваю. – Мышцы болят. Синяки на теле, – отмахиваюсь. – Налить кофе? – предлагает Бен. – Она любит какао на завтрак, – сообщает папа. – Пап! – раскрываю глаза. – Разве не так? – убирает газету. – Так, – опускаю взгляд. – Джерри всегда варил мне какао на завтрак перед школой. – Оказалось, что Антуан тоже любит какао. – О! Точно! – щелкаю пальцами. – Как все прошло? – Дождись маму, она сама все расскажет, – папа не тот, кто будет пускаться в сентиментальные рассказы. – Ну да, – киваю. – Эмм… Ну, в общем я какао варить не умею. У меня не было младших сестер. Беатрис старшая и она не варила мне какао, – Бен наливает себе кофе, по обыкновению мажет мой тост ореховым маслом, укладывает на него кружочки банана. – Может, это я твоя младшая сестра? – откусываю кусочек. Папа громко прочищает горло, с каким-то невероятным, метающим молнии взглядом смотрит на нас, встает. – Приятного аппетита! – уходит. – Думай, что говоришь, Холи! Ты же знаешь, как двусмысленно это прозвучало, – шипит. – Держу папу в тонусе, – подмигиваю. – Ты специально его злишь? – шепчет. – Ты ему не нравишься, а это не нравится мне! Это своеобразная защита. Я так защищаю тебя, – чмокаю воздух и принимаюсь за свой завтрак. – Я ему не нравлюсь? – удивляется Бен. Я мычу, кивая головой. – Именно я? – тычет в грудь пальцем. – Я думал, что ему не понравится любой бойфренд его дочери. – Технически ты первый. Ему не нравишься ты, и ему не нравится, что у его дочери есть бойфренд. Так уж вышло, что эти два человека воплотились в одном лице уроженца Остина, – улыбаюсь. – Техас, – киваю. – Ну, ты и стерва, – шепчет. – Ага! Клер написала, что они все приедут сегодня вечером, на барбекю. И халявную выпивку, – жму плечами. – Кажется, тебе вчера хватило, – смотрит на меня. – Что значит хватило? Я не была пьяной. Даже голова не болит. Почти. – Если ты пропустишь сегодня, то ничего страшного не произойдет, – качает головой. – Тем более ты принимаешь таблетки. Не думаю, что алкоголь хорошо дополняет действие препаратов. – Ой, Бен, ты сам сидел на обезболивающем! Уверенна, злоупотреблял им! – злюсь. – Злоупотреблял, но вылечился. – Прекрати намекать на то, что я алкоголичка, Бен! – повышаю голос. – Я не намекаю! Говорю прямо – у тебя слишком навязчивое желание выпить! Мне это не нравится! – Ну, так не смотри! – наклоняюсь к нему. Он молча сжимает челюсти. Но в глазах его можно многое прочесть. – Ой, да иди к черту! – встаю, бросаю салфетку на стул и ухожу в гостиную к папе, наблюдающему за игрой. – Ты его бросила одного? – бормочет он. – Он надоедает мне, – киваю. – Пусть посидит в одиночестве. – Моя девочка, – одобрительный тон. Я улыбаюсь. Интер как всегда проигрывает. Ничего удивительного. Бена нет слишком долго. Что он там делает? Откидываю подушку на противоположное кресло, ковыляю в кухню. Он моет тарелки, составляя их в сушилку. О, Господи! Он хочет лучшего для меня! Я накричала на него, ушла, оставив одного в чужом доме. В доме девушки, отец которой ненавидит его, а он еще и посуду взялся мыть! – Я люблю тебя, Бенджамин! – обнимаю его сзади. Он выпрямляется, замирает. – Спасибо, что ты со мной, и терпишь все это. Терпишь меня! – Эмм… – он тянется, выключает воду. – Отпусти майку, Холи. Не сжимай так. – Прости, – смущаюсь, отпускаю его. – Вот, – разворачивается. – Держи, – достает из кармана тренировочных штанов продолговатый пакетик. – Это? – поднимаю брови. – А! Поняла, – киваю. – Я хочу, чтобы ты пописала, – кивает. Я с трудом сдерживаю смех. – Ммм… Окей! Весьма странное желание. – Ты поняла, что я имею в виду, пойдем! – тащит меня к лестнице в подвал. – Хочешь, чтобы я написала прямо на сукно? – тычу пальцем на бильярдный стол. – В туалет! – повышает голос. Я прохожу мимо стола русского бильярда и запираюсь в ванной. – Нельзя так себя вести. Настроение то вверх, то вниз! Если это не твоя дурость, то гормоны. Следовательно… – Я не хочу писать! – развожу руками. – Постарайся! – рявкает. Я вздрагиваю. – Пугать – не лучший способ, – морщусь. – А мне кажется, наоборот, – снова рявкает и старается имитировать журчание воды. Я пытаюсь заставить себя, но у меня не получается. Я еще никогда не делала этого в такой близости от него. Никак! Я бросаю эту затею. Спускаю воду в унитазе и мочу в ней палочку. – Ты все? – Почти. Нужно подождать пару секунд, – улыбаюсь. – Бен! Бен! Бен! – создаю панику. – Что? Две? Две, я так и знал. О, Боже! Две? – нервничает он. Я открываю дверь и шагаю в игровую. – Целых восемь! – сую ему палочку. – Значит, ты просто придурочная, – устало выдыхает он, глядя на тест. – О! Бенни-Бенни расстроен, что я не рожу ему маленьких медвежат? – обнимаю его за шею здоровой рукой. – Я расстроен, что ты сумасшедшая, – смотрит мне в глаза. – Прости меня, обещаю вести себя нормально, – целую его. Мои любимые, обожаемые губки. Самая большая сладость в мире!