Кофе в постель, пожалуйста! (СИ)
Участковый, с которым мы были тесно знакомы благодаря нескольким школьникам с девиантным поведением и делинквентными наклонностями, понимающе хохотнул и зачем-то погладил ладонью гладкую, как коленка, лысину. Я же сильнее вцепилась в сумочку, гадая, могла ли Лиля кому-то проболтаться о вчерашнем происшествии.
— Не переживайте, Тамара Михайловна, я тут не из-за ваших оболтусов. Так, заскочил по дороге… — Павел Ярославович покосился на Сергея, лицо которого было мрачнее тучи, и не стал уточнять, по какому именно вопросу он вдруг решил заглянуть в наш дом. — Ну, я пойду. На связи тогда.
— На связи, — отозвался сосед, даже не пытаясь изобразить дружелюбие.
— Игорю Аркадьевичу мое почтение, — с улыбкой сказал мне старый знакомый, дав понять, что мой короткий разговор с коллегой не остался не замеченным.
Дождавшись, когда участковый зайдет в лифт, я повернулась к стоявшему рядом мужчине. Тот приподнял темные брови, старательно изображая недоумение. А мне до жути хотелось запустить пальцы в его волосы и если не вырвать клок, то хотя бы растрепать безупречную укладку.
— Вы всегда отвечаете на звонки, которые вам не предназначены?
Сергей оглядел меня с головы до ног, явно оценивая созданный образ, и, проигнорировав вопрос, светским тоном поинтересовался:
— На шабаш летите?
— Почти, — сладко протянула я, решив не портить себе настроение из-за какого-то брюзги и нахала. — На свидание.
Что свидание намечается с искусством, уточнять не стала — какое ему до этого дело? Напевая под нос приклеившийся припев про то, что все мы лишь кирпичи в стене, я заперла квартиру и вздрогнула от неожиданности, когда за спиной хлопнула соседская дверь. И что это сейчас было? У меня даже первый муж так не реагировал на «Пинк Флойд».
* * *
Я стояла перед репринтом полотна «Хижина в горном ущелье», практически уткнувшись в него носом и тщетно пытаясь уловить, в чем же секрет очарования сансуй-га. Казалось бы, что такого? Ну бумага, ну тушь, ну градация светотени. Ученики художки старших классов вполне способны взять первое и второе и управиться с третьим. А вот все равно цепляет, заставляя задуматься о бренности всего сущего. Хотя, на мой плебейский вкус, современные полотна в таком же стиле не менее хороши. Легкость, прозрачность, даже некоторая призрачность пейзажей и изображений мирной сельской жизни невольно погружала в умиротворенное расположение духа.
— Кажется, вы нашли свою картину сердца.
Не сразу поняв, что приятный мужской голос обратился ко мне, я запоздало перевела задумчивый взгляд с маленького домика в горах на мужчину, который стоял рядом, заложив руки за спину.
— Простите? — Я чуть нахмурилась, пытаясь понять, где раньше видела его лицо. — Картину сердца?
— Именно. — Мой неожиданный собеседник поднял глаза к полотну и продолжил говорить, блуждая взглядом по туманным тропам: — В Японии так называют изображения, которые служат своеобразным мостом между реальностью и состоянием чистого созерцания.
— Что-то вроде медитации?
— Скорее, важная ее часть, — сказал мужчина с легким кивком. — Вы когда-нибудь слышали об ученых кельях?
— Нет.
— Эта тема появилась вместе с развитием столичных монастырей. Жизнь там была весьма деятельной, что, как вы понимаете, вступало в некоторое несоответствие с монашескими устоями. Посему в качестве своего рода духовной утехи и поддержания чистых устремлений монахи создавали изображение своей кельи. Однако это было не реальное жилище, а то, которое представлялась идеальному взору монаха.
— Как хижина на этой картине?
— Так и есть. — Мужчина по-прежнему стоял, глядя на репродукцию, и мне оставалось лишь изучать его благородный профиль, гадая, где же я встречала этого человека. Ответ плавал где-то на поверхности, но стоило подумать, что я уже поймала его за хвост, как разгадка вновь от меня ускользала. — Эта картина — история одного монаха. Он построил себе хижину для ученых трудов и нарек ее «Сокровенность горных ущелий». Хоть и находилась она внутри города, но в сердце своем монах хотел, чтобы она пряталась в горах, у глади синих вод. Зная тайну души своего друга, Китидзану Минтё написал эту картину — картину его сердца.
— Вы так красиво рассказываете! — невольно восхитилась я речью незнакомца.
Раздался тихий бархатистый смех, по которому стало понятно, что мужчина польщен моими словами. Он наконец повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза — впервые с начала нашей беседы. Смутное ощущение припоминания было перечеркнуто вспышкой озарения: напротив стоял завсегдатай кофейни, которого я так привыкла видеть за столом с чашкой американо, что в новой обстановке даже не сразу его узнала. Сейчас, без очков, стал заметен его восточный разрез глаз, который весьма необычно смотрелся на абсолютно европейском типе лица, придавая ему некую изюминку и делая внешность мужчины если не уникальной, то по меньшей мере особенной.
— Профессия обязывает, — коротко объяснил мой кофейный визави, не вдаваясь в подробности. — Думаю, нам пора познакомиться. Константин.
— Тамара.
Я смущенно подала руку и, кажется, немного покраснела, когда мужчина чуть сжал мои пальцы. Вроде бы, простой дружеский жест, но прикосновение показалось таким интимным, что я невольно задержала дыхание.
— Необычно видеть вас без чашки кофе, — озвучил Константин мои мысли с легкой улыбкой.
— Как и мне вас без ноутбука, — призналась я. — Сегодня решили развеяться?
— В последние дни из-за наплыва посетителей в кафе не поработаешь. Впрочем, в этом можно найти и положительные моменты.
— Какие же?
— Иногда даже от любимой работы необходимо отвлекаться, — раздалось в ответ. — Тогда возможность пообщаться с интересным человеком возрастает стократ.
— А мне казалось, что возможностей у вас всегда было в избытке, — сделала я не самый тонкий намек.
— Как известно, наши жизни вообще определяются возможностями. Даже теми, которые мы упускаем, — не растерялся Константин, явно процитировав какой-то фильм или книгу. — Вы уже видели серию полотен с изображением журавлей? Должен признать, незабываемое зрелище!
Подборка и впрямь впечатляла. Стаи журавлей, мимо которых мы проходили, взмывали в воздух, танцевали под деревьями, вытягивали шеи навстречу солнцу… Глядя на них, не приходилось сомневаться в красоте и благородстве красноголовой птицы, почитаемой жителями Японии.
— Это какая-то вариация на тему бумажных журавликов, способных исполнить самое заветное желание? — спросила я своего спутника, задержавшись у картины, где Минамото-но Ёритомо, судя по информационной табличке, выпускал в небо тысячу журавлей.
— Не совсем. Здесь изображена церемония освобождения живых существ — ежегодный акт буддийского милосердия. Могу предположить, что примета, о которой вы говорите, уходит своими корнями в этот древний обычай.
Я всегда неровно дышала к загадочному искусству Востока, но то, сколько о нем знал Константин, не могло не впечатлять. Обладая удивительным даром рассказчика, он увлеченно обсуждал со мной работы школы Кано, размышлял об их символизме, делился красивыми легендами и интересными фактами.
— А это моя картина сердца, — вдруг произнес мужчина, останавливаясь рядом с изображением двух журавлей на изогнутой сосновой ветке. — Когда смотрю на нее, понимаю, что счастье намного ближе, чем мы себе представляем.
Умолкнув, он замер, будто растворяясь в творчестве неизвестного художника. И я тоже застыла, любуясь светлой улыбкой, блуждающей по его губам.
— По-вашему, одинокий журавль не может быть счастлив?
— Смотря что вы понимаете под счастьем, Тамара. Если для вас оно заключается в душевной гармонии, долголетии и успехе, то ответ очевиден. Хотя мне всегда казалось странным счастье, которое нельзя разделить с тем, кто тебе дорог. Какое-то оно… неполноценное, не находите?
— Пусть так, — сказала я, не став спорить. — Но лучше уж быть одному, чем с тем, кто пытается сделать из журавля цаплю.