Пятничный я (СИ)
— Пресвет… Гм… Гм… Весьма польщен знакомством, пресветлый дор. Весьма. Позвольте представиться в свою очередь — я благородный дор Эзра Магнус. Сосед благородного дора Моберга, добрый друг мэтра Рууза.
Дитрих кашлянул в кулак с некоторым намеком, но он гостем воспринят не был.
— Такая утрата. Благороднейший, приятнейший во всех отношениях человек был. Я глубоко убежден: все то, о чем теперь рассказывают в его отношении — это какая-то ошибка.
— Да, — подтвердил Яннис в звенящей тишине, которая наступила после. — Наверняка. Но я могу рассказать вам чистую правду. Он был дрянью и сдох, как дряни и положено. Говорю вам это со всей ответственностью, потому как я его и прикончил. Эйсон, садись. Я уверен, ты тоже голоден. Смотри, какой роскошный пирог.
Дор Магнус набычился, уставившись на Янниса так, словно вместо него самого с гостем заговорил стул или супница на столе, а после перевел взгляд на Эйсона, который, судя по выражению глаз, по-прежнему откровенно развлекался.
— При всем моем уважении, пресветлый дор, — начал дор Магнус, все больше наливаясь гневом, — ваш младший дурно воспитан, и вы должны доходчиво объяснить ему…
«Еще один поборник местных нравов, любитель возвыситься, потоптавшись на спине у младшего супруга», — подумал Яннис и уже приготовился вступить в словесную перепалку с этим мерзким типом, защищая уже даже не себя, а Эйсона, который наверняка не сможет… И не успел. Пальцы супруга предупреждающе сжались у него на плече.
— Должен? — с прекрасно прорисованным ироничным высокомерием переспросил Эйсон, и Яннис тут же прикрыл рот, наглядно увидев, что разница между благородными и пресветлыми фамилиями все-таки есть, и, более того, она действительно огромна.
Причем для этого оказалось достаточно одного слова, интонации, вскинутой брови и легкой презрительной усмешки, затаившейся в уголках рта пресветлого дора Несланда. «Получи, фашист, гранату от советского бойца!» — подумал Яннис про себя и усмехнулся, следя за выражением лица гостя. Тот раздувал щеки, супил брови, дергал щекой, но… молчал. Яннис показал ему под столом победительный фак и вернулся к еде. Все было действительно изумительно вкусно. Как-то не пафосно, а по-домашнему, сытно и точно так, как Яннис любил. Даже посолено идеально.
— Вы еще слишком молоды, пресветлый дор, — наконец-то переварив «гранату», выдал дор Магнус, вернулся к своему стулу, утвердил на нем зад и закончил. — И я с вершин своего опыта считаю своим долгом обратить ваше внимание на то, что старшие супруги, которые чтят традиции, просто обязаны держать своих младших в строгости и воспитывать в почтении к старшим. И если не действуют слова, то со времен дедов никто еще не придумал способа лучше, чем порка.
Темная фигура за спиной дора Магнуса заметно дрогнула, сжимаясь еще сильнее, и Яннис взглянул на парня с состраданием. Взглянул… и замер, изумленно приоткрыв рот.
— Карлссон? Ты?
И курсант Карлссон, тот самый Патрик Карлссон, который изводил Янниса своими приставаниями в Академии, всячески демонстрируя свое превосходство старшего над ним — младшим, вдруг сорвался с места и, неуклюже прихрамывая, побежал прочь из зала.
— Ты куда, дрянь мелкая? — завопил Магнус, возмущенно выпучивая глаза, и Янниса вновь скрутило от ненависти.
Бросив вилку и нож, он помчался следом за Карлссоном, уже на выходе из столовой услышав за спиной топот, проклятие, звук падения какого-то крупного тела и подчеркнуто вежливый голос Эйсона:
— Прошу прощения, благородный дор. Я так неловок.
Главного врага своей студенческой жизни Яннис обнаружил на продуваемой всеми ветрами стене замка Моберг. И только благодаря своему радару.
— Оставь меня в покое, — мрачно потребовал Карлссон, увидев нарисовавшегося перед ним Янниса, и шмыгнул носом.
Но Яннис его претензии на свободу страданий в гордом одиночестве презрел и, усевшись на парапет, потребовал:
— Рассказывай.
Карлссон ругался, изворачивался и даже попытался треснуть Янниса, но тот был настойчив, от кулака уклонился, а ругань оставил без внимания. И, в конце концов, узнал все. История Карлссона была проста и печальна. Родился он в родовитой, но очень бедной семье. И родился вторым. На пять минут позже своего брата-близнеца. И эти пять минут определили для него все. Брат любил его, родители тоже. Отец, желая хоть как-то уравновесить несправедливость судьбы, обещал сыну, что не будет настаивать на его браке и даже отдал учиться в открывшуюся военную Академию, где Карлссон грыз гранит науки со всей страстью человека, который в этом видел для себя единственный выход из положения.
— Я был трусом, Ян. Не то что ты. Я ненавидел свой статус младшего, я стеснялся своего положения, и я, в отличие от тебя, его с самого начала скрывал как мог. И даже всячески выпячивал свое мнимое старшинство, постоянно нападая на тебя и Джонаса. Никто ни о чем в Академии не догадывался. Учеба продвигалась. Учителя меня ценили и предрекали мне прекрасное будущее. Мне казалось, что все просто отлично. Я и не подозревал, что финансовое положение в моей семье тем временем становилось все хуже. Отец, помимо прочего, очень сильно задолжал соседу, дору Магнусу. Остальные готовы были ждать, готовы были предоставить ему рассрочку до того момента, когда ситуация изменится к лучшему — например, когда я доучусь и смогу хорошо зарабатывать, а он…
— А он потребовал тебя в обмен на обещание долг простить.
Карлссон кивнул и обхватил себя руками за плечи.
— Выхода у отца не было. Они подписали с дором Магнусом брачный договор. И при этом отец, к сожалению, не письменно, а лишь устно оговорил с ним то, что касалось лично меня. Моей учебы… В итоге моя семья освободилась от основной части долга, я стал младшим супругом, а Магнус тут же забрал меня из Академии, сказав, что младшим нужна совсем другая наука.
Яннис кивнул, прекрасно понимая, что имелось в виду.
— С тех пор он мне ее преподает практически ежедневно.
— Но почему ты терпишь, почему не окажешь сопротивление?
— Ты не понимаешь, — Карлссон покачал головой. — Он просто зовет слуг, и те… держат меня. Ну и порка… Ты же слышал: лучшего метода воздействия на непокорных младших еще не придумано…
Яннис стиснул зубы. Порка, значит. И ежедневное насилие в присутствии посторонних, которым приказано тебя держать. Все это было дико, ужасно, несправедливо… И это было неправильно! Не так, как надо! Не так, как должно быть в этом мире! Яннис зажмурился и замотал головой. Не так!
— Я тебе обещаю, сегодня же ты сядешь на сарима… Гм… Как только сможешь, Патрик, ты сядешь на сарима и отправишься в Академию доучиваться. А после… После посмотрим.
Карлссон усмехнулся недоверчиво и вновь перевел взгляд вниз, на острые камни под стенами замка Моберг. И Яннис, вдруг как-то сразу поняв все его мысли и намерения, ухватил бедолагу за рукав и решительно поволок за собой, приговаривая:
— Даже не думай. Слышишь? Ты. Даже. Не. Думай. Иначе я не знаю, что сотворю.
Гнев Янниса был так силен, что, казалось, сгустился над ним, словно черная туча над перевалом в горах Несланд Эльца. И из нее разве что молнии не били. При этом тело Янниса, его душа стали чем-то вроде огромной воронки, в которую, крутясь, стягивалась вся чернота вокруг, все самое скверное и злое. Зачем? Яннис ответа на этот вопрос не знал. Да и не хотел знать. Зато у него была цель, и он двинулся к ней, таща за собой обалдевшего и перепуганного Карлссона. Внизу закричали саримы, замычали гаялы, заблеяли овцы и козы. Птицы, несмотря на ночное время, взмыли с веток далеких деревьев и теперь кружили над замком. С топотом откуда-то примчались кадехо, а на лестнице, ведшей со стен вниз, Яннису встретился запыхавшийся Жиробас.
— Пошли, — велел им Яннис и двинулся по коридорам и залам туда, где по-прежнему сидели дор Дитрих, Эйсон и эта гнида — дор Магнус.
Кадехо, никак не сдерживаемые своим пастухом, длинными скачками пролетели прямо к последнему и повалили его вместе со стулом на пол, нависнув страшными клыкастыми мордами у Магнуса над рожей.