Пятничный я (СИ)
Яннис, вспомнив собственные воспитательные приемы, засмеялся и поклялся самой страшной клятвой, которую знал, что будет стараться изо всех сил и упущенное наверстает. За разговорами засиделись. Так что в корпус курсантского общежития Яннис вернулся уже по тот бок ночи. Усталым, но довольным.
Коридоры были пусты. Яннис сходил умыться и, вздыхая, поплелся к своей комнате. И только благодаря могильной тишине в здании не оказался в крайне неловкой ситуации. Первое, что он услышал, уже взявшись за ручку двери, был… шлепок. Полновесный такой шлепок раскрытой ладони по голой заднице, а после легкий вскрик.
Редкий малолетний хулиган, воспитанный в строгости и по старым дедовским заветам, даже став взрослым, сможет спутать этот звук с чем-то другим. Майор Иртеньев хулиганил в детстве часто, а воспитывался по старинке и потому сразу смекнул, что это все может означать. Но кто проводит экзекуцию? Яннис включил свой внутренний радар: в комнате находились двое, и были они близко друг к другу… Даже слишком близко… Так что вывод напрашивался всего один: любящий муж к Джонасу все-таки прибыл и теперь лупцует его непонятно за что. Вот ведь!
Остро захотелось вмешаться. Чувство справедливости заскреблось в душе, выдираясь наружу, в действия. Яннис потянул створку на себя и приник глазом к образовавшейся щели. Первое, что он увидел, был розовеющий голый зад Джонаса, выставленный вверх. Сосед Янниса в спущенных до коленок пижамных штанах был, как десятилетний мальчишка, перекинут через колени какого-то лысого типа. Впрочем, мужик этот оказался таким здоровенным, что Джонас, который был, в отличие от самого Янниса, вполне рослым и крепким парнем, неуместно у него на коленях не выглядел — словно и правда был непослушным ребенком, которого учил жизни строгий отец. Вот только у детей от папиных шлепков члены не стоят… Джонасу что, все это… нравится?!
Яннис сглотнул и перевел взгляд на предполагаемого мужа своего соседа по комнате. Как там его? Оки? Рожа у мужика была откровенно бандитской — то ли лысая, то ли бритая башка, бородища (надо признать ухоженная), глазки-буравчики, нос картошкой. Странно, но все это почему-то показалось Яннису знакомым. Где-то он этого типа уже видел. Но где?
Тем временем Оки (если, конечно, это был он) вновь размахнулся и припечатал зад Джонаса ладонью. Ягодицы дрогнули, Джонас ойкнул, а его член, удачно торчавший между широко расставленных коленей Оки, качнулся и, кажется, еще больше затвердел.
— Тот, первый, был от меня, а этот — от супруги нашей доры Хильды. Понял? Ну, говори мне теперь, за что я тебя вынужден лупить, паршивец?
— За то, что я сам, первым, не сообщил тебе.
— А я ведь просил. И ты обещал. А я в ответ сказал, что выпорю, если надумаешь врать.
Ладонь Оки вновь встретилась с мягкими полусферами Джонасовой задницы, и он вновь тихо ойкнул, а после громко возмутился.
— Но я же не врал! Я просто не хотел, чтобы ты сюда явился и всех поставил на уши. Я вообще не хочу, чтобы тут узнали мою настоящую фамилию, Оки. Ну что ты не понимаешь? Дома дора Хильда носится со мной, как курица с яйцом, тут ты. Что я вам — ребенок, в конце концов? Может, уже хватит?!
Джонас возмущенно завозился, пытаясь сползти с коленей мужа, но тот придавил его спину широкой тяжелой рукой. Потом она скользнула ниже — к ягодицам, на которых явственно проступали красные отпечатки, и нежно огладила их. Джонас замер.
— Хватит… Хватит ему! И как теперь «хватит», если у меня после такого вот воспитания член торчит как печная труба и разве что не дымится? — Оки возмущенно сопнул носом и снова погладил Джонаса, на этот раз скользнув пальцами в расселину, прямо к заветной дырочке.
Член у соседа Янниса опять дернулся, Джонас заелозил и задышал тяжелее. Оки усмехнулся.
— Соскучился? Хочешь?
— Да.
— А сосед твой явится?
— Мы быстренько. Пожалуйста, Оки…
Лысый здоровяк наклонился вперед через спину распластанного на его коленях мужа и уверенно нащупал его член.
— О да, вижу, что действительно — «пожалуйста». Ты знаешь, негодник, что это самое что ни на есть настоящее извращение? Я тебя лупцую, а у тебя стоит…
— Дурак здоровенный! — Джонас опять забрыкался, стремясь освободиться, но Яннис, глядя на все со стороны, отчетливо видел, что это лишь еще одна часть игры: лицо Джонаса было до крайности довольным, а никак не возмущенным.
Оки усмехнулся и опять вернулся к Джонасовой заднице. Пальцами одной руки он развел расселину между половинками шире, а пальцы второй, предварительно их облизав, приставил к открывшейся его взгляду дырочке. Поласкав ее снаружи, он протолкнул один внутрь. Джонас застонал и потянулся к своему члену.
— Не сметь! — тихо приказал Оки, и Джонас заскулил и задвигал задницей в приступе острой сексуальной неудовлетворенности.
Оки тем временем к первому пальцу добавил второй. Процесс ему явно нравился. С видимым удовольствием он следил за тем, как его пальцы то погружаются в тело мужа, то выскальзывают из него, на мгновение оставляя дырочку приоткрытой. За неимением другой смазки вновь использовав слюну, Оки добавил третий палец и начал энергично проворачивать их в анусе Джонаса. Тот захныкал и завертелся еще интенсивнее. Капли смазки с его собственного члена падали на пол между тяжелыми сапогами Оки.
Яннис прикусил кулак, чтобы не издать ни звука. Остро хотелось сунуть руку в штаны и приласкать собственный перевозбужденный орган, но это было бы уже окончательным извратом. Как это? Вуайеризм, кажется? А если еще к тому же один извращенец — вуайерист — наблюдает за двумя другими, которые играются в садо-мазо, то это как позиционировать? Следовало взять себя в руки… Эээ… В другом смысле. Не за ту часть, которая об этом только и мечтала, а иначе. За шиворот, например. Взять и увести от этой двери… ну хоть в купальни. Да. И уже там… Ох!
Джонас наконец-то вывернулся из рук мужа и, встав перед ним на колени, потянулся к его ширинке. Оки не возражал, а, напротив, откинулся на спинку стула, на котором сидел, сверху вниз глядя на действия своего младшего. Член у Оки оказался довольно коротким, но очень, просто очень толстым. Крупная головка едва поместилась у Джонаса во рту, но принял он ее в себя с явным наслаждением. Впрочем, играть в эти игры Оки ему долго не позволил. «Терпения не хватило!» — понял Яннис, наблюдая за тем, как решительно супруг поднял Джонаса на ноги, буквально выдрал из остававшейся на нем одежды, а после, повернув к себе спиной, начал усаживать себе на член.
Джонасу, судя по всему, было больновато. Яннис видел его лицо — зажмуренные глаза, прикушенные губы. Но действовал он все равно решительно, и вскоре уже толстый член старшего мужа целиком погрузился в его тело. Собственный орган Джонаса немного опал, но тут широкая ладонь Оки сомкнулась на нем, лаская и нежа.
— Прости, маленький. Я, как и всегда, слишком большой для тебя…
— Люблю тебя, — перебил Джонас и начал двигаться, чуть привставая, а после опускаясь на мужа до конца.
Яннис не выдержал и все-таки выпустил наружу свой исстрадавшийся член. Не сказать, что в прошлой жизни он был таким уж большим поклонником гейской порнухи. Но увиденное сейчас через щелочку в двери порнухой и не было. Эти двое занимались любовью, горели в общей страсти, и это было так прекрасно и так возбуждающе, что казалось совершенно не важным, кто именно входит в кого, мужчины этим занимаются или женщины. Это был Акт Любви. И иначе как с большой буквы потный и раскрасневшийся Яннис назвать подсмотренное не мог.
Тем временем Оки подхватил уставшего двигаться на нем Джонаса под колени и поднялся на ноги. Два шага, и они оказались у зеркала.
— Обхвати меня за шею.
Джонас послушался, глядя на себя и мужа в зеркале томно и сладострастно. Он был полностью раскрыт. Серебристое стекло показывало ему, как толстый член Оки погружается в его тело, предельно раздвигая покрасневшую кожу вокруг ануса, как от этих ритмичных движений скачут его голенькие яички и танцует возбужденный член. Видимо, это зрелище стало для Джонаса последней каплей, и он кончил со стоном, забрызгав своим семенем зеркало перед собой.