Пятничный я (СИ)

Можно, конечно, было бы самому сходить распорядиться и о том, чтобы ему погрели воды, и об ужине, но сил ни на что не было совсем… Больше всего хотелось уснуть прямо здесь, свернувшись клубочком на полу — лишь бы не идти никуда, только бы не шевелиться и ничего не делать.
Ханна закончила читать, громко захлопнув книгу, и этот резкий звук разбудил Янниса, который только в этот момент понял, что, кажется, действительно задремал.
— Теперь молоко с пряником и по кроватям.
Услышав про молоко и пряник, живот Янниса окончательно взбунтовался и потребовал себе пропитания долгим и громким бурчанием.
— Ой, — сказала Ханна и вытаращила свои и без того огромные из-за толстых линз глаза, которые теперь, казалось, полностью заполнили собой стеклянные выпуклости.
— Яннис! — завопил Альф и подскочил на ноги. — Ты такой смешной! Папе надо тебя нарисовать таким.
Лута подошла ближе и присела на корточки.
— Что с тобой?
— Устал, перепачкался, оголодал и вконец измучился.
— Бедный, — Лута было протянула руку, но отдернула ее в последний момент, сморщившись. — И некому о тебе позаботиться.
— Некому, — подтвердил Яннис и вздохнул, почти всхлипнул — так себя неожиданно стало жалко.
— Вам бы переодеться и для начала хотя бы умыться, — поджимая губы, сказала Ханна.
— Да я бы с радостью, — Яннис пожал плечами. — Вопрос — где? И во что? Потому как никто мне комнату мою не показал, если такая для меня вообще была предусмотрена. Да и где мои вещи, я понятия не имею.
Конечно, он в некоторой степени кривил душой. Где его сумка, Яннис видел прекрасно. И, скорее всего, она была как раз в комнате, которую выделили для будущего супруга главы Дома по приезде, так что найти ее не представляло труда. Но все это оставалось лишь предположением. А чем его подкрепить, было непонятно. Все оказались слишком заняты этим дураком непутевым — пресветлым дором Несландом. Что, интересно, скажет вызванный из города лекарь о том странном приступе? Ведь до него впечатления тяжело больного человека Эйсон совсем не производил. Скорее, человека, измученного жизнью. «Или собственной глупостью!» — постановил Яннис и начал с кряхтением вставать.
Некоторое время он размышлял, надо ли сообщить детям, что их отец заболел, но потом решил, что это преждевременно. Да и хватит им на сегодня страхов и переживаний. Утро, как известно, вечера мудреней.
— Пойдем, — сказал Альф, — я провожу тебя до купален. Это там, где ты меня мыл, но ты точно заблудишься.
— А мы с Лутой позаботимся о том, чтобы вас чем-нибудь накормили, — Ханна тоже поднялась со своего места и отложила книгу. — Не совсем понимаю, почему распоряжения такого рода не отдал сам пресветлый дор Несланд, но…
— Он сражался с кадехо, как и Яннис, и тоже устал, — Альф возмущенно всплеснул руками.
— Да, — подтвердил Яннис и кивнул. — Совершенно верно.
Альф улыбнулся, запрыгал, словно заводной чертик, и поволок бывшего майора за собой. Минут через сорок Яннис уже сидел, поджав ноги, в той самой бадье, где не так давно сам купал мальчика. Альф порывался ответить «симметричными мерами», но, на счастье Янниса, вскоре в купальню явился слуга, который поставил на высокий табурет рядом с купелью тарелку с прекрасными бутербродами из толстых кусков хлеба и не менее толстых ломтей копченого мяса, и пузатый кубок с каким-то пенным напитком. Сгрузив все это, он забрал Альфа с собой — мальчика звала Ханна, чтобы уложить в постель.
Яннис вздохнул с некоторым облегчением и потянулся к кубку. Понюхав его содержимое, он с сожалением отставил напиток. Питье явно было алкогольным, а он уже имел возможность убедиться в том, что его новое тело, в отличие от старого, тренированного в том числе и по этой части, на выпивку реагировало очень остро — срубалось буквально от одной рюмки. Перспектива выглядела весьма привлекательной, но не сегодня и не здесь. Так что Яннис выплеснул питье в дыру в полу, предназначенную для стока, и налил в кубок чистой воды из кувшина для ополаскивания после мытья.
Сначала он смыл с себя кровь и пот. И как-то сразу повеселел, словно вместе с ними с него стекли и усталость с плохим настроением. А потом просто сидел, поедая бутерброды, и жмурился от удовольствия. Появившийся слуга — уже другой, не тот, что приносил еду — притащил длинную до пола ночную рубашку с игривыми кружавчиками у ворота и такой же длинный халат.
Рубашку Яннис предпочел проигнорировать, а в халат — тяжелый, пушистый и уютный — закутался с удовольствием. После тот же слуга проводил бывшего майора в предназначенную для него комнату. Она соседствовала с покоями супруга и даже сообщалась с ними дверью — ничто не могло стать препятствием на пути любви, твою мать! Но самым любопытным в этой самой двери было то, что если со стороны комнаты младшего супруга никакого замка не наблюдалось, то с обратной стороны имелась щеколда. Правда, не задвинутая. В этом Яннис убедился, когда приоткрыл дверь, чтобы в щель посмотреть, как там дела у этого припадочного.
Разница в статусах, так сказать, в наглядном виде. Если старший супруг в любой момент мог заявиться в комнату к младшему и оприходовать его зад, то младший, возжелай он любви и дружбы в тот момент, когда старший того не хотел, должен был потерпе-е-еть. Интересно, кто в этой комнате жил до него? Покойная супруга Эйсона Несланда? Женской комната совсем не выглядела. Скорее, совершенно безликой и необжитой… Значит, специальная, предназначенная для младшего, которого у «дорогого супруга» пока что не было. Яннис скривился и снова приник к щели.
Пресветлый дор Несланд все еще неподвижно лежал в кровати, а над ним в прямом смысле этого слова колдовал какой-то крендель в мантии того же образца, что носил магистр Шуппе. Рядом в кресле сидел дор Халльрод. Более в комнате никого не наблюдалось. Что-то во всем этом Яннису остро не понравилось, но вмешаться в действо повода не нашлось, как, впрочем, и желания. И даже подслушивать было неинтересно, потому что над кроватью больного висела глухая могильная тишина. Передернувшись, Яннис бесшумно прикрыл дверь и отправился на боковую.
Однако сон не шел. Мысли, как блохи, скакали с одного на другое. То Яннис вспоминал, как Несланд оговорился и обозвал Титуса Типусом, и невольно при этом улыбался, то думал думы куда более тяжелые. Например, о том, что за странный народ населяет Несланд Эльц. Играются все в какие-то дурацкие статусные игры, суют нос в чужую спальню, норовят устроить показательную экзекуцию, а о главном Янниса так никто и не спросил, не захотел узнать, как он ухитрился прирезать двух кадехо, которые до этого момента считались неубиваемыми. Или Альф был не прав, и тварей можно убить не только драконьей сталью и магией?
Он уже почти заснул, когда в дверь его комнаты — ту, что выводила в коридор, а не в спальню его полудохлого супруга — поскреблись. Яннис только запалил свечу и потянулся к брошенному рядом на стул халату, как створка, также лишенная задвижки изнутри, бесшумно открылась, и на пороге замер улыбающийся дор Титус.
— Я пришел узнать, как ты устроился, Яннис.
— До самого последнего времени все было хорошо.
Титус улыбнулся еще шире и, прикрыв за собой дверь, проследовал к тому самому креслу, на котором лежал халат Янниса. Сдвинув его в сторону, он уселся и вольготно закинул ногу на ногу, демонстрируя прекрасно пошитый сапог.
— Нам надо серьезно поговорить, младший.
Яннис, лишенный возможности одеться, подбил подушки повыше и устроился поудобнее. А что? Вон, французские короли, как пишут, принимали посетителей даже сидя на горшке. Чем он хуже? В кровати — значит, в кровати.
— Слушаю вас, дядя.
— Называй меня по имени — Титус.
«Типус!» — мелькнуло в голове, и Яннис потупился, пытаясь скрыть улыбку. «Дорогой дядя» расценил его движение иначе.
— Не стесняйся. Меня не надо стесняться. И потом, ты такой красивый, Яннис. Я удивлен, насколько мало это оценили здесь, в Несланд Эльце.
— Может, потому, что вы сами на любование мной им времени совсем не оставили, дядя? Хлоп — и замуж. И я вообще не понял, что это был за странный жест с вашей стороны. Вроде речь шла совсем о другом.