Пятничный я (СИ)
МаслЯный - сделанный из масла или на его основе. МаслЕный - смазанный маслом, замаслившийся.
Мышь с выпученными глазками: http://i.uralweb.ru/albums/fotos/f/78f/78f52216ab863a42d31a6cc756cbfe2e.jpg
На самом деле, животное называется долгопят или лупоглаз (из песни слово не выкинешь).
Черт и ангел на отдыхе: http://www.proza.ru/pics/2016/03/20/2457.jpg
========== Глава 23 ==========
Неожиданно предложенный Лутой способ оказался еще более действенным, чем беспробудное пьянство в компании солдат. Через час дом кипел. Дети носились с гирляндами и украшениями, щенки дрались из-за блескучих обрезков и с рычанием бегали по залу, вцепившись в один кусок и дергая его из стороны в сторону. Слуги, поднятые по тревоге, были вооружены вениками и тряпками.
Щенки и пугали, и одновременно привлекали их. Ожившая легенда рода Несланд все-таки оставалась именно легендой, да и то, насколько понял Яннис, страшной. А вполне живые черные кадехо, регулярно убивавшие людей, были как раз реальностью. Причем еще более пугающей, чем семейные сказания Несландов. Но щенки были маленькими, забавными, игривыми и, главное, вроде как беспрекословно слушались молодого младшего мужа господина, который их в Несланд Эльц и привел. Правда, сам молодой пресветлый дор снисходил до того, чтобы их унять, редко…
Но вскоре, несмотря на путавшихся под ногами щенков и детей, большой зал Несланд Эльца, избранный Яннисом для празднования Нового года и встречи волшебного дракона Ультен-Кир-Шуи, засиял. Вековая пыль покинула насиженные места, засранные мухами предки Альфа и Луты, кажется, даже начали улыбаться со своих отмытых портретов, отодвинутые к стенам за ненадобностью столы заняли положенные им места в центре, под огромной люстрой.
Сам же Яннис командовал «парадом», стоя на табуретке. И не потому, что возомнил себя Наполеоном, а по той простой причине, что им занималась портниха. Ее привела растерянная, но при этом, кажется, обрадованная Ханна. Яннис было хотел от этой встречи уклониться, но жизнь не позволила. После всех последних перипетий носить было уже совершенно нечего. Штаны и прочая одежка в этом гадском месте становились воистину одноразовыми.
Поскольку Эйсон вновь заперся у себя в комнате и носа из нее не казал, то всю красоту и модную продвинутость модели мини-платья и положенного к ней «халата» Яннису пришлось объяснять портнихе на пальцах. Попытки нарисовать что-то похожее ни к чему не привели — художник из Янниса был хуже, чем из дерьма пуля. Много вони — толку чуть.
В самый разгар «веселья» заявился дор Халльрод. У него за спиной маячил слуга, и маячил как-то так, что сразу стало понятно — именно он святоше и донес о том, что творилось в большом зале Несланд Эльца. А стало быть, вполне возможно, именно он ранее нашептал ему и о том, где и как провел ночь младший муж хозяина замка. Что ж, одной проблемой меньше. Теперь Яннис, по крайней мере, знал в лицо стукача, которого не так давно сам себе пообещал отделать ремнем совсем не в садистских, а в самых что ни на есть правильных, воспитательных целях. Одно было плохо — лицо это совсем не совпало с физиономией того типа, что приносил ему еду и пенное питье в купальню. Значит… А что это значит? Да ничего, кроме того, что было понятно и раньше: гадючник — на то и гадючник, чтобы в нем гадов было, как фантиков у дурака.
Некоторое время дор Халльрод следил за мечущимися слугами и Яннисом, стоявшим с раскинутыми в стороны руками, а после все-таки решил вмешаться. Дело сразу застопорилось, слуги замерли, посматривая то на Янниса, то на Халльрода. Зараза! Досадную помеху требовалось нейтрализовать.
— Дорогой шурин! — заорал Яннис со своей табуретки.
— Я вам не шурин, — тут же послушно взъярился святой отец и двинулся к Яннису.
— Вы очень вовремя, — продолжал орать Яннис, не обратив никакого внимания на поправку. — Я как раз хотел посоветоваться с вами по поводу длины своего праздничного платья.
Халльрод зашаркал ногами еще быстрее, но зал был воистину огромным.
— Мой супруг, пресветлый дор Несланд, — вопил Яннис, — считает, что оно должно быть таким, — подол хламиды, которую на нем, словно на манекене, собирала булавками портниха, был тут же подтянут так, что едва покрыл яйца, — а мне кажется, что таким, — подол спустился сантиметра на два ниже. — Так, я считаю, намного, намно-о-ого целомудреннее.
— Что?! — взвыл Халльрод и аж закашлялся, подавившись воздухом и собственным ядом. — Эйсон считает?! Что?! Мне немедленно следует переговорить с ним!
Святой отец развернулся и зашкандыбал уже в сторону лестницы, явно намереваясь выковырять хозяина замка из его норы и хорошенько помучить.
— Бдыщ, бдыщ, — пробурчал себе под нос Яннис и изобразил руками стрельбу из двух пистолетов. — Одним махом двоих побивахом, — а потом, когда дверь за тощей спиной дора Халльрода захлопнулась, добавил громче: — Чего замерли, сукины дети? Противник на время нейтрализован. За дело! Уберетесь здесь, займетесь остальным замком! А то дожили — скоро крысы на головы срать будут, если среди тараканов проберутся! Неужто самим не противно?
Когда портниха, разметившая все, что необходимо, наконец-то освободила Янниса от себя и своих вездесущих и до крайности острых булавок, он еще какое-то время позанимался украшательством вместе с Лутой и Альфом — вспомнив собственное детство, научил их вырезать из плотных листов какой-то фигни, которую он определил для себя как бумагу, дырчатые снежинки и звездочки, чтобы после приклеить их клейстером на окна. Потом, памятуя о своих постоянных мучениях от недоедания, бросил дальнейшее руководство уборкой на удачно подвернувшуюся ему под руку Агнессу и направился на кухню, где битый час делал вид, что обсуждает праздничное меню, в котором на самом деле ни черта не понимал, а тем временем лакомился горяченькими пирожками с какой-то жирной и невероятно вкусной мясной начинкой.
Щенки кадехо, явно считав его мыслишки про место, где вкусно кормят, бросили Альфа и увязались за Яннисом. И теперь тоже поджирали что-то из мисок на полу, чавкая и от нетерпения подрагивая хвостиками и ушками. Лута украсила малышей цветными ленточками на шеях — одному досталась красная, другому синяя. Теперь их стало легче различать, и Яннис подумал о том, что неплохо бы как-то назвать этих непосед.
Начал что-то изыскивать и вдруг обнаружил, что сидит с недоеденным пирожком в руке, уставившись в одну точку, и думает об… Эйсоне. Бляя… Недотрога, мать его. Цветок роза, ненюханная даже пчелкой… Больше всего хотелось дать этому говнюку в морду, а потом еще и коленом поддых добавить, но совесть скреблась где-то внутри и мерзким голоском шептала, что и сам Яннис хорош. Чего полез к спящему без спросу? Любви и ласки захотелось? Ну что? Получил, блядь? Получи-и-и-ил. Так, что мало не показалось.
Нет, ну что за непруха? Ведь ситуация, казалось бы, сложилась самым идеальным образом. Так, как и хотелось, лучше не придумаешь: муж, который не имеет никаких видов ни на его зад, ни на его перед, удаленное тихое место, хозяйство и гарнизон, которыми можно заниматься, чтобы не заскучать… Завести среди прислуги или в городе любовницу, любовника или обоих и трахать помаленьку, особо не светясь и не наглея. Живи — и радуйся. Так ведь нет! Надо ведь было как последнему дураку запасть на этого чудика с наивными ангельскими глазками!
И ведь кто б подумал такое? Ехал-то сюда и все думал, как будущего муженька — однозначно похотливую скотину — от своей задницы поганой метлой гонять будет. А теперь сам… Эх. Нет в жизни справедливости, прав был дед, который всегда именно так завершал свои вздохи и охи по поводу очередных свалившихся на него проблем.
«Но дальше — все! — пообещал себе Яннис. — Нет — значит нет. Никогда не навязывался и начинать не буду!»
Приказав себе перестать разводить нюни, Яннис запихал в рот остатки пирожка. Сказал румяной поварихе, что она — гений, а предложенное ею меню Новогоднего стола — достойно внимания самого пресветлого лира Бьюрефельта и, свистнув было задремавших прямо возле мисок щенков, имена которым он так и не придумал, отправился обратно в большой зал. Однако войти в него не рискнул — за тяжелыми двустворчатыми дверями ругались.