Пятничный я (СИ)
Яннис вздохнул с облегчением. А то уж ему показалось… Да нет! Ерунда! Еще один землянин да еще на должности местного владыки? Мелодраматический бред как раз в духе дешевой фэнтезюхи — убогий дворник-попаданец мало того, что становится в новом мире писаным красавцем, так еще и ни разу не слугой или каким-нибудь погонщиком мулов, а сразу аристократом или уж — чего там! — наследным принцем или королем. Бред. Точно бред… Или?..
Монарх смотрел по-прежнему смешливо и даже с некоторым вызовом. Яннис с трудом удержал себя от детского желания показать ему язык. А затем разговор о перспективах обороны Несланд Эльца от потенциального захвата увлек его, и о своих опасениях он на время забыл. Потому как больше всего в этой истории Янниса беспокоили дети. Еще в бытность свою майором Иртеньевым, он всегда сильнее всего злился и переживал, когда дети становились заложниками политики, криминала или экономики (впрочем, последнее всегда включало в себя и первое, и второе). Когда террорист, желая что-то там такое доказать сильным мира сего, изменить какие-то жизненные реалии, почему-то не шел взрывать Белый Дом, Кремль или Вестминстерский дворец, а перся в соседнюю школу или детский садик.
Так и здесь. Все было бы ничего, пусть бы эта троица игралась в свои политические игры и плела интриги, но от них могли пострадать Альф и Лута. А вместе с ними Эйсон — тоже во всех этих делах дитя неразумное.
— Я так понимаю, — склонив голову спросил король, — что ваш брак, дор Яннис, хоть и был вам навязан, как чистая формальность вами уже не воспринимается? Вы говорите о доре Несланде и его детях, как о своей семье.
Яннис улыбнулся чуть смущенно и развел руками. Пресветлый лир Бьюрефельт кивнул, явно адресуясь не столько собеседнику, сколько своим мыслям.
— Я рад.
— Я обещаю, Ян, за ними присмотрят, — Актеон подошел ближе и положил руку Яннису на плечо. — И мэтр Курдбах получит соответствующее указание, и… Короче, присмотрят.
— Интриган, — проворчал Яннис. — Хитрый рыжий интриган.
Актеон засмущался и опять принялся одергивать платье. Король смотрел на него тепло и с очевидной любовью, а потом подмигнул Яннису:
— Настоящие хитрецы у нас в Совете магов сидят. Актеон еще только учится. И правильно делает. Кто-то же должен в семье понимать, что к чему.
Эри и пресветлая дора Фрейя — королева-дракон, как оказалось! — в два счета доставили Янниса на поляну, где был привязан сарим и поджидали кадехо, быстро простились и отбыли. Яннис долго смотрел им вслед с улыбкой. Странная все же эта королевская семья. И по местным меркам, и по земным уж точно. Какая бы нормальная жена потерпела рядом с собой мало того что младшего мужа, так еще и официального любовника своего супруга? И не просто терпела, а, судя по всему, относилась бы к ним, как к своим… гм… детям. Точно. Яннис вспомнил, как дора Фрейя выудила из купели подгулявшую компанию, прибывшую навестить его в Несланд Эльце, обсушила их и погнала домой, словно нашкодивших мальчишек-хулиганов. Дети. Именно так. Да и чему удивляться? Как иначе могло относиться к людям с их жалкой продолжительностью жизни столь могучее и древнее существо?
Куда интереснее другое — как строятся ее отношения со старшим супругом? С пресветлым лиром Бьюрефельтом… Яннис попытался представить себе, каково это трахать дракона, и не смог. Все равно что попытаться влезть без разрешения на… На… На дора Тарона, блин! Голову откусит, и вся недолга! Яннис потрогал себя за шею и отправился туда, где привязал своего сарима. Со зверюгой было все в порядке. Кадехо сидели рядом и поприветствовали Янниса волной радостных мыслей и попытками поставить ему на плечи лапы, чтобы ловчее было лизать. Намерение затоптать себя Яннис пресек, на ментальную ласку ответил нежностью.
Стражники пускать его в Академию сначала отказывались наотрез, потом вдруг стали смирными и благодушными — видимо, не без влияния кадехо. Корпуса — и учебные, и здание общежития — были темными и тихими. И лишь в большом тренировочном зале мерцал свет. Яннис удивился и отправился посмотреть. Окно располагалось довольно высоко, но он забрался на спины не сильно довольных этим кадехо и все-таки сумел заглянуть внутрь. А заглянув — замер…
В зале был один лишь мэтр Спиро Лотинфельт — новый преподаватель, который обещал в самом скором времени всех без исключения заставить вальсировать. И теперь, глядя на него, Яннис понимал, что это самое малое, чему мог обучить дуболомов-курсантов этот человек.
Мэтр Лотинфельт танцевал. Легко и свободно — так, словно дышал. Говорят: пишет, как дышит. А вот теперь Яннис увидел, что значит — танцует, как дышит. Стройное сильное тело мэтра изгибалось, скручивалось и неожиданно распрямлялось в звенящую напряжением струну. Каждая мышца на обнаженном торсе была фактурна и совершенна. А растяжке мэтра мог бы позавидовать и сам великий Нуриев.
Яннис смотрел долго, приникнув лбом к стеклу. И с каждой минутой все больше убеждался, что танцует мэтр не от радости, а совсем наоборот. Словно выплескивает в танце свое отчаяние. Когда же, устав, он рухнул на пол — словно умирающий лебедь, как-то виденный бывшим майором Александром Иртеньевым на сцене Большого театра, — что-то рухнуло и в душе у тех, кто за ним смотрел. А выяснилось, что их как минимум двое. Сам Яннис, неустойчиво балансировавший на спинах своих кадехо, и кто-то еще, выдавший себя неосторожным движением в темном провале полуоткрытой двери.
Пребывая в странном состоянии какого-то мистического восторга, Яннис сполз на землю и, качая головой, пошел к себе. Он всегда завидовал людям, которые вот так, какими-то физическими действиями, могли выразить столь многое. Как Эйсон, рисуя, как мэтр Лотинфельт в танце.
Джонас давно и счастливо спал. Яннис разделся, почесал на сон грядущий кадехо и подобравшегося к нему Жиробаса, который все-таки принял его и теперь не царапался по поводу и без, а после, наконец, смежил усталые глаза.
Звуки побудки застали его в самой скверной фазе сна — он подхватился, ловя ртом воздух и дико озираясь. Сердце колотилось так, что прыгала грудь, а в животе что-то мерзко тряслось. Джонаса в комнате не было — видно, проснулся раньше и уже ушел умываться. Уняв сердцебиение, Яннис тоже собрался и отправился в купальни. Джонас обнаружился возле умывальника, над которым склонился, начищая себе зубы и делая вид, что не обращает никакого внимания на то, что происходит у него за спиной. А там демонстративно выстроились трое курсантов, которые довольно громко обсуждали достоинства его оттопыренного зада и удобство принятой младшим позы.
Яннис решил на них внимание тоже не обращать — пусть детки развлекаются, как мозгов хватает. Но одного его появления в сопровождении кадехо хватило, чтобы эти остолопы растворились в мировом пространстве, словно призрак того самого коммунизма, при котором так мечтал пожить дед майора Иртеньева.
— Джонас, доброе утро, пойдешь сегодня вечером со мной на тренировку к дору Тарону? А то у него какие-то странные идеи о том, что наши с ним дополнительные занятия способны подорвать кому-то из нас репутацию.
— Тэбэ, — невнятно ответил Джонас, потом сплюнул, прополоскал рот и пояснил. — Тебе, Ян. Потому что его репутация — как Отрезанные горы. Неприступна, белоснежна и холодна.
Тем не менее Джонас свое согласие поприсутствовать на тренировках дал, и Яннис решил, что в очередной раз убил двух зайцев (однозначно рыжих!) одним выстрелом. И себе «алиби» создал, и Джонаса можно будет самозащите подучить.
Первая учебная неделя прошла вполне обычно. Разнообразие внесли лишь уроки танцев. Столько Яннис не танцевал никогда в жизни. Когда выяснилось, что он, в отличие от многих других студентов, делает это уверенно и вполне умело, мэтр Лотинфельт с танцпола его уже не отпускал. В итоге к концу урока Яннис мечтал всех своих однокурсников убить с особой жестокостью. За оттоптанные ноги и нескончаемый поток плоских пошлых шуточек, на которые и обижаться-то глупо, и терпеть — сил нет.