Найти Элизабет

Воздух на улице холодный и свежий и как будто бы даже сладкий. Мне нравится, какой он на вкус. Пройдя совсем немного, через несколько минут я понимаю, что заблудилась. Это не то место, которое мне нужно. Следующая улица тоже кажется мне незнакомой. Слышу, как гулко стучит сердце. Я опаздываю. Мне нужно куда-то к кому-то пойти, причем срочно. Дело неотложное.
Мои шаги эхом отдаются в темноте. Передо мной перебегает дорогу лиса. Она останавливается и что-то высматривает на другой стороне дороги. Я тоже останавливаюсь.
– Привет, рыжик! – говорю я, но лиса продолжает смотреть на противоположный тротуар. – Эй, лиса! – продолжаю я и взмахиваю рукой. На какой-то миг мне кажется очень важным привлечь к себе ее внимание, мне необходимо, чтобы зверек признал мое присутствие. Я копаюсь в кармане и нахожу мятные леденцы. Достаю один и бросаю на дорогу. Он падает у лап лисы. Она оборачивается и смотрит на меня блестящими глазами. – Привет, лиса!
Животное убегает, а я иду дальше. Теперь я понимаю, что меня сбили с толку эти бесчисленные новые дома. Даже не знаю, как сюда забрела. Мне никогда не найти дорогу в таких лабиринтах. Я уже устала. Хотя я прошла не так много, но ноги у меня как чугунные, да и спина тоже дает о себе знать. Я чувствую себя так, как и положено чувствовать старой женщине. Достаю еще один леденец и бросаю его себе за спину. Он падает и смотрится ярким пятном на темном дорожном покрытии. Теперь я, по крайней мере, пойму, правильно ли я иду. Если я снова увижу этот леденец, то станет ясно, что я хожу кругами.
На дальнем конце дороги останавливается машина. Из нее вылезает какой-то человек. Он направляется мне навстречу. Его большие пальцы засунуты за ремень брюк. Я начинаю пятиться назад.
– Куда вы идете, дорогая? – спрашивает он и смотрит мне прямо в глаза. Я это чувствую, хотя его лицо мне почти не видно. В темноте различим лишь силуэт головы.
– Домой, – отвечаю я и отворачиваюсь, пытаясь заставить себя быстрее переставлять ноги. – Моя мама ждет меня.
Человек издает странный звук, кажется, презрительно фыркает.
– Неужели? – говорит он. – И где же ваш дом?
Я не знаю. Я не знаю еще целую секунду. Это не имеет значения, говорю я себе. В любом случае я ему ничего не скажу, а сама через минуту вспомню все, что надо. Когда я выйду на правильную дорогу, я вспомню. Вскоре мужчина остается у меня за спиной. Он все еще стоит возле своей машины. Сворачиваю на другую улицу, затем еще на одну и, как будто ничего не видя, иду по ней. На мостовой нахожу свой мятный леденец, белый, ярко блестящий в ночи. Наклоняюсь, чтобы поднять его, и вижу вдали большой дом с башенками. Возможно, я что-нибудь вспомню, когда до него дойду. Приблизившись к нему, заглядываю в палисадник, но там темно и пусто.
– Думали, что дом в другой стороне?
Человек стоит, прислонившись к машине. В свете фар видны его белокурые волосы, и мне кажется, что это Фрэнк. Он ждет меня. Но ему следовало бы ждать Сьюки.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.
– Хочу отвезти вас на вокзал. Машина уже ждет.
– На вокзал? – спрашиваю я, забравшись в машину. В руке у меня леденец, и я засовываю его в рот. – Мы поедем на поезде?
Человек не отвечает мне, вместо этого спрашивает, закрыть окно или оставить открытым.
– Открыть, – говорю я, трогая внутреннюю сторону дверцы. Я хочу оставить здесь следы, чтобы люди знали, что я здесь была. Леденец скользит по моему языку, и я выплевываю его, стараясь, чтобы он отлетел как можно дальше. Человек смеется, и я вместе с ним.
– Фрэнк, – говорю я. – Фрэнк.
Как-то раз я наткнулась на него после школы. Он стоял возле изгороди миссис Уиннерс и смотрел на наш дом. Когда я на него налетела, он обернулся и выставил вперед руки.
– Мод, – сказал он. – Я как раз думал, не зайти ли мне к вам.
В изгороди – в том месте, где Фрэнк к ней прислонился, – образовалась вмятина, и я подумала, что он, наверное, долго там стоял.
– Как поживают твои родители? – спросил он.
 
Я открыла было рот, чтобы ответить, но поняла, что не могу найти подходящие слова. Может, он вообще мне привиделся?
– От Сьюки по-прежнему никаких вестей?
Я отрицательно покачала головой и посмотрела ему в лицо. Наверное, хотела увидеть на нем чувство вины. Но Фрэнк выглядел не виноватым, а лишь слегка неопрятно. На подбородке щетина. Волосы давно не стрижены, одежда мятая и неаккуратная. Боже, как же сильно он изменился! Раньше его брюки были идеально отглажены, рубашки накрахмалены, ботинки начищены до блеска. Куда все это делось?
– Никак не могу понять, – сказал он, подавшись ко мне и положив руки мне на плечи. – Я хочу сказать, если она собиралась куда-то уехать, то почему не сказала мне, своему мужу? Как ты думаешь?
Его слова вселили в меня лучик надежды. Я подумала о том, что Сьюки может прятаться от Фрэнка. Прятаться ради собственной безопасности. И, конечно, не желает ни с кем общаться, если это действительно так.
– Но мне кажется, что в таком случае она могла сообщить об этом сестре, я верно говорю? – спросил Фрэнк и скривился в своей обычной улыбке – выгнув брови и дурашливо сверкнув глазами. Правда, это выражение показалось на его новом, небритом лице каким-то чужим и неестественным. Его пальцы крепко сжали мне плечи, и я поняла, что он тоже внимательно меня изучает. – Она тебе что-нибудь говорила, Мод? О том, что хочет уехать? А обо мне? Или о чем-то еще?
– Нет, Фрэнк, ничего не говорила.
Он опустил руки, и я распрямила спину, испытав удивительную легкость; мне казалось, будто я сейчас взлечу в небо и исчезну. Нет, пусть лучше он снова прижмет меня к земле, подумала я, не зная, как попросить его об этом.
– Я скучаю по ней, – неожиданно признался Фрэнк. – Скучаю, что ее нет со мной, скучаю по ее вещам. По всяким мелочам вроде заколок для волос, обрезков ткани… По ее духам…
– «Вечер в Париже».
– Да, да, точно. – Фрэнк пристально посмотрел на меня. – Ты помнишь лучше, чем я. Пойдем выпьем?
Я не сказала «нет», но на лице у меня, должно быть, читалось сомнение.
– Ну, пойдем, Мод, – снова предложил Фрэнк. – Ты ведь уже не ребенок. Пойдем выпьем. Мне будет приятно поговорить с кем-нибудь о ней, понимаешь?
Я понимала. Родители почти никогда не говорили о Сьюки, и мне даже стало казаться, будто теперь в нашей семье имя моей сестры под запретом. И вот теперь нашелся тот, кто захотел ее вспомнить. Я позволила ему проводить меня до конца улицы. Затем мы спустились вниз с холма.
– Что у нее еще было, Мод? Что еще? Ты же помнишь.
– Синий костюм, – начала я. – И еще губная помада. «Виктория Ред». И старая пудреница. Серебристая, с синей полоской.
– Да, да, верно. Что еще?
– Кулон из цепочки от дедушкиных часов, нарядное зеленое платье, украшенное фестонами, и сережки, похожие на леденцы…
Мысли о Сьюки и ее платьях заставили меня посмотреть на собственный наряд, на коричневые туфли с перемычкой, на школьные носки. Я не заметила, что Фрэнк остановился, и наткнулась на него во второй раз.
– Спрячь на всякий случай свой школьный галстук, – посоветовал он и вошел первым.
Это был паб под названием «Пять дорог». У него имелось то, что мой отец называл «репутация», и мне стало страшновато. Я никогда еще не была в пабе и понимала, что не нужно туда заходить. Поэтому я сильно смутилась и постоянно крутила в руке оторвавшуюся от кардигана пуговицу. Мне было боязно заходить внутрь, но отчаянно хотелось поговорить о Сьюки, и поэтому я бросила пуговицу возле двери в подвал. Мысль о том, что она будет ждать меня здесь, снаружи, необъяснимым образом успокоила меня, и я приоткрыла дверь и шагнула внутрь вслед за Фрэнком.
В пабе было сильно накурено, воздух оказался влажным и липким, и я не сразу увидела Фрэнка. Я подошла к стойке, и в следующий миг мне на плечо легла чья-то рука.
– Иди туда и садись, прежде чем хозяйка тебя заметит, – сказал он, подтолкнув меня к столику возле входа. – Я сейчас принесу выпивку.