Ты создана для этого

Это было невозможно. Этого не могло быть. Перед глазами всплыла та самая лесная поляна, но словно в тумане. Я бежала со всех ног. Чувствовала, как горят напряженные мускулы, и неслась вперед, все дальше и дальше. Я посмотрела вниз, на озеро, призрачное зеркало, отражающее пасмурное небо. И невозможно отделить одно от другого, воду – от неба, начало – от конца, хорошее – от плохого. Танец света и тени; мерцающий горизонт, который кажется таким близким, что можно коснуться рукой, стоит лишь протянуть ее – и все же невыносимо далекий. Всегда отступает все дальше.
В валлийском языке есть слово hiraeth, у нас нет его точного перевода. Это как прекрасный поэтический символ. Это тоска по дому, в который никогда не вернешься или которого у тебя никогда не было. Да, это именно то, что я чувствовала. Я пыталась вернуться назад, к той, прежней версии себя самой. Прежней версии нас. Тогда бы из души ушла эта пустота.
Тогда бы я снова существовала. Я, я!
Да, именно это я чувствовала.
Разве нет?
Детектив наклонилась вперед.
– Мерри, – сказала она, – послушайте меня очень внимательно.
Почему она до сих пор говорит? Почему у нее столько вопросов?
– Мерри, – повторила она, – вы находитесь здесь, потому что мы считаем, что ваш ребенок был убит.
 
Сэм
 
Полицейские требовали от меня имена и номера телефонов людей, которые могли бы свидетельствовать о моем местонахождении на момент смерти сына. Я показал им свои парковочные квитанции.
– Сэр, нам все еще нужны имена тех, кто может это подтвердить.
Убийство. Вскрытие не исключает убийство как возможную причину смерти. Аутопсия показала смерть вследствие удушения. Вот так теперь звучит формулировка. Эти новые слова вошли в мой лексикон шведских слов.
Убийство. Смерть от удушья. Так они говорят. Вероятнее всего, орудием преступления было лежавшее в коляске Конора голубое одеяльце, которое должно было согревать его в лесу.
– Что вы имеете в виду?
– Мистер Херли, когда речь идет о младенческой смерти такого рода, очень сложно отличить синдром внезапной детской смерти от преднамеренного удушения.
– Преднамеренного? – повторил я.
– Судмедэксперт обнаружил следы петехиального кровоизлияния, что само по себе еще не обязательно свидетельствует о том, что смерть вашего сына наступила в результате убийства. Но наличие этих следов служит достаточным поводом для начала уголовного расследования.
– Убийство? – снова повторил я.
– Мы подозреваем, что кто-то мог намеренно убить вашего сына.
Сколько часов прошло? Было ли это в тот же день или на следующий? Я посмотрел на свои туфли. Отчего-то замерзли ноги. Изо рта мерзко пахло. В мозгу все плыло, все как-то перемешалось, ни одна мысль не задерживалась надолго.
А вопросы с противоположной стороны стола так и сыпались.
– Сэр, по-вашему, у вашей жены была депрессия?
– Сэр, она принимала какие-нибудь препараты?
– У нее были какие-нибудь проблемы в прошлом? Бывали ли ранее депрессивные состояния? Психологические срывы? Приступы агрессии? Психические расстройства? Была ли она привязана к ребенку?
– Было ли что-то необычное в том, что она взяла ребенка на прогулку в лес?
– Какое у нее было настроение в последние дни?
– Что именно она сказала, когда позвонила?
Мерри, они подозревают Мерри! Именно того человека, который был с сыном в момент его смерти. И еще говорили о свидетельствах более раннего насилия. Мерри. Воплощение идеальной матери. Это все, что я хотел. Все, что, как я полагал, у меня было.
Последние несколько дней превращаются в какой-то сплошной ужасный калейдоскоп, одна новость страшнее другой.
Полицейский вышел из комнаты.
– Добрый день! Я – детектив Бергстром.
В комнату вошла какая-то женщина в сером брючном костюме. Она без всякой улыбки пожала мне руку.
– Я бы хотела задать вам несколько вопросов, – добавила она.
– Но я только что ответил на чертову кучу вопросов.
– У меня есть еще несколько. – Она села напротив меня. Стул скрипнул. – Вы ведь понимаете, что здесь происходит, мистер Херли?
 
– Нет, – выкрикнул я, – ни черта я не понимаю!
– Понятно, – ответила она. – Ну, ладно. У нас есть основания подозревать, что ваш сын, Конор, мог погибнуть вовсе не по естественным причинам. Мы полагаем, что его могли убить.
Сын. Каждый раз, когда они произносят это слово, я вздрагиваю.
– Вы сказали, что были в это время в Сигтуне. А где именно вы были?
– На встрече. По работе.
– И в это время ваша жена занималась сыном. Так она сказала.
– Да.
– Поэтому вы понимаете, почему мы допрашиваем ее о смерти вашего сына, – добавила детектив.
Я ждал продолжения. Она наблюдала за мной, отмечая малейшее движение, малейшую подсказку, которая могла проявиться в глазах, в сокращении лицевых мышц. Глаза вверх и влево – значит, ложь. Вниз и влево – попытка вспомнить. Невербальная коммуникация, самый правдивый вид общения. Тело не может врать. У него нет ни единого шанса.
– Мистер Херли, – продолжила она. – Можете ли вы представить себе причину, почему Мерри могла хотеть навредить вашему сыну?
Я сжал кулак и покачал головой.
– Было ли что-нибудь подозрительное в ее поведении? Какие-нибудь странные, необычные поступки? Что-нибудь, что беспокоило бы вас? Были ли какие-нибудь признаки того, что она умышленно причиняет вред вашему сыну?
Я снова покачал головой. Говорить не получалось.
– Вы когда-нибудь замечали синяки или травмы на теле сына?
Господи! Меня сейчас стошнит!
– И последний вопрос. Могла ли ваша жена желать избавиться от вашего сына?
 
Мерри
 
– Видите ли, Мерри, мы в полной растерянности. – Детектив явно раздражена. Она хочет, чтобы я ей все рассказала. Она хочет уйти домой.
Я тоже хочу домой. Там меня ждет столько дел! Сегодня день стирки. Пора сеять семена репы и редиса. Думаю, Фрэнк уже забронировала себе билет на самолет.
Детектив Бергстром подтолкнула ко мне папку. Рентгеновский снимок.
– Давайте поговорим вот об этом. Это рука вашего сына. Правое предплечье. Видите вот здесь, – она указала ручкой на фрагмент фото. – Это небольшой перелом правой локтевой кости.
Я вздрагиваю и отвожу взгляд.
– Нет, пожалуйста, посмотрите, – настаивает детектив. – Этот перелом не очень свежий, медэксперт утверждает, что ему несколько месяцев. Вы как-то можете объяснить его появление? Травма. Вспомните тот день, когда он получил ее, когда упал. С кроватки или из своей коляски. Такое иногда случается, конечно.
Я содрогнулась и покачала головой. Почувствовала знакомый спазм в животе. Бедный малыш. Бедный маленький мальчик!
– Мерри, – продолжает давить детектив Бергстром, – судмедэксперт обнаружил и еще кое-что в ходе вскрытия.
Она посмотрела на какую-то фотографию на столе, а затем перевернула ее вниз изображением.
– Я не стану вам этого показывать. Наверное, в этом нет необходимости. Он нашел синяки, Мерри. Следы травм. И они тоже появились задолго до смерти. Они показались эксперту… нанесенными умышленно. Они не похожи на обычные детские ушибы и царапины. Скорее, кто-то специально стремился причинить боль. – Бергстром наклоняется близко, слишком близко. Я чувствую запах, догадываюсь, что у нее было на обед. Рыба с луком. – Мерри, я уверена, вы понимаете, к чему я веду. Понимаете, как это выглядит в наших глазах? И к каким выводам мы приходим. Я уверена, вы понимаете, почему мне нужно услышать от вас правду.
Нужно держаться. Не сломаться, никого не впускать в душу!
Она делает глоток кофе. Просит кого-то принести стаканчик кофе и мне.
– Нет, спасибо.
Они тут все такие культурные – даже в полицейском участке. Комната маленькая, но хорошо освещена. Стол, пара стульев. Окон нет, чтобы не провоцировать отчаявшегося человека выброситься через стекло. Нет ручек, чтобы не было соблазна вонзить ее в яремную вену. Коробка. Гроб, пульсирующий белым шумом и бесконечными вопросами.