Чудеса за третьей дверью (СИ)
— Пятнадцать.
— Тринадцать. Хорошее число.
Архитектор усмехнулся и кивнул. Потом поинтересовался:
— Вам точно не потребуется надзор за работами?
— Думаю, я справлюсь сам, — покачал головой Степан.
— Есть у вас рабочие?
— Есть.
— Опытные?
— Насколько мне известно, вполне.
Марсель пожал плечами.
— Вам виднее. Если после проверки эксперта вылезет какой-нибудь косяк, винить будет некого.
— Ничего. Я готов рискнуть.
— Удачи, — пожелал архитектор. — Кстати, я вспомнил, откуда мне знакомо название Буа-Кебир. Здесь когда-то затворницей жила Мадлена Соваж, модельер и художница. В довоенные годы она была звездой парижской богемы, ей прочили мировую известность. После войны мадемуазель Соваж перестала появляться на вечеринках и мероприятиях. Потом узнали, что она и вовсе уехала из Парижа. Удалённо работала с домами моды, придумывала совершенно невероятные коллекции. И писала картины — в манере ар-деко. Говорили, будто она как-то заявила, что эпоха ар-деко была пиком искусства, а последующие годы — лишь жалкой попыткой повторить шедевр. Любопытно, правда?
— Я не силён в искусстве, — Степан припомнил, что когда они сегодня осматривали дом, все остававшиеся предметы обстановки во всех комнатах были аккуратно и очень тщательно прикрыты тканью. Включая и полотна в салоне на втором этаже. То ли Руй позаботился о том, чтобы приезжий специалист не отвлекался от работы, то ли домовой просто не хотел, чтобы кто-то чужой увидел что-то из прежней жизни старого шато. — Думаете, её работы что-нибудь стоят?
— Наверняка. Найдёте какое-нибудь из её полотен — дайте знать. С удовольствием возьму его взамен гонорара, — Марсель отсалютовал собеседнику своим бокалом. «Старый Али» снова издал непонятное хрюканье.
— Извиняюсь, — пробасил голос из-под шеша. — Не в то горло попало.
* * *
— Спасибо, месье Руй, что позаботились всё накрыть.
— Пожалуйста, хозяин. Мне подумалось, так будет меньше беспокойства. Для всех.
— Вот он, наш страховочный фонд, — задумчиво произнёс Дуфф.
Они втроём стояли в салоне. Стараниями домового пыли здесь уже не было, а полотна, прежде составленные у стены, теперь были размещены по всей комнате. Из-за того, что освещение в этой части дома было отключено, Степану приходилось подсвечивать фонариком смартфона. Но даже в его свете было видно, что эти картины — работа настоящего мастера. Впрочем, человека и фейри зачаровала не манера письма или игра цвета, а сюжеты, которые выбирала мадемуазель Соваж.
На картинах повсюду обычные с виду предметы и пейзажи соседствовали с явно волшебными существами. Вот въездные ворота имения, над которыми склонились ветви старого дуба — теперь его уже не было. Дуб, по словам Руя, сгорел от удара молнии ещё лет шестьдесят назад. Но старая дама застала дерево, и, видимо, своими глазами видела зеленокожего юношу, словно на турнике, повисшего на одной из нижней ветвей. Юноша улыбался, демонстрируя мелкие зубы, и был одет только в набедренную повязку.
На другой картине был изображен уже знакомый Степану мегалит, у которого жили гномы. На верхней плите, скрестив по-турецки ноги, сидел седовласый коротышка с всклокоченными шевелюрой и бородой, узнаваемыми тёмными глазками и кустистыми бровями. Гном курил длинную трубку и с толикой недовольства посматривал на художницу.
— Виллем, — пояснил Дуфф, хотя такого пояснения, в общем-то, не требовалось. — Каратак, — он указал на картину с дубом.
— Не знал, что дуб был домом дриады, — заметил Руй. — Я, во всяком случае, никогда не видел этого духа. А Мадлена… — лютен не закончил. Он стоял перед небольшим полотном, изображающим угол дома, с горгульей-водостоком. Усевшись между каменных крыльев, вниз смотрел рыжий кот с сияющими, как звёзды, зелёными глазами.
— А она, скорее всего, что-то такое чувствовала, — предположил Дуфф. — Или это вообще являлось ей во снах.
— Думаете, можно так чётко запоминать сновидения, чтобы потом повторить их на полотне? — с сомнением проговорил Степан. — И вообще — разве можно увидеть во сне то, чего не видел, но что действительно существует?
— Сны — это сны, — гоблин скривился. — Я ничего не смыслю в тайнах сновидений, и мне не стыдно в этом признаться.
— Я тоже, — присоединился Руй. — В любом случае, вряд ли кто-то воспримет эти картины всерьёз. То есть, я хочу сказать — сами сюжеты. Думаю, полотна можно будет без опасений продать, если понадобится. По праву наследования они ваши, так что вам решать, хозяин.
— Мне не хотелось бы их продавать, — проговорил Степан, медленно переходя от картины к картине, и разглядывая всё новых и новых фейри и духов, запечатлённых художницей. — Разве что совсем не будет выбора. Но лучше мы оставим их, и повесим в комнатах отеля.
Фейри недоумённо посмотрели на него.
— Это очень красиво. К тому же это первоклассная реклама. Работы художницы, которых нет ни в одном каталоге. Которых никто не видел. Мы сделаем экспертизу, чтобы подтвердить их подлинность — и к нам, как минимум, поедут поклонники её творчества. У отеля будет собственная фишка, и даже те, кто не знал о Мадлене Соваж, приедут сюда просто из любопытства.
Ночь прорезал тоскливый волчий вой. В этот раз он прозвучал с юго-запада, оттуда, где за рекой Блаве раскинулся древний лес Кенекан. Руй растерянно почесал переносицу. Степан замер, прислушиваясь — но вой, отзвучав, затих.
— Похоже, итальянские гости чувствуют себя как дома, — иронически заметил гоблин.
Словно в ответ на его слова, на этот раз снова с юга, долетел ответный зов волка. И теперь его было слышно гораздо лучше, чем три дня тому назад.
Глава 11. Яичная скорлупа
Остаток ночи домовой яростно сражался с многолетними залежами пыли и упаковывал в картонные коробки, которые с запасом накупил хозяин, все мелкие предметы, что ещё оставались в разных комнатах шато. Днём Степан и Дуфф перетаскали эти коробки, а заодно и почти всю уцелевшую мебель, в один из коттеджей, который было решено использовать как временное хранилище.
Фарфоровые фигурки, собранные Мадленой Соваж, переехали на стол в библиотеке, а её картины, обёрнутые в воздушно-пузырчатую плёнку, теперь хранились в гардеробной при спальне Степана. К общему удивлению, среди разномастной посуды в буфете во второй квартире нашёлся большой деревянный футляр с набором столового серебра на двенадцать персон. По всей видимости, прежние хозяева, когда вывозили вещи из имения, просто не обратили на футляр внимания: из-за многочисленных вмятин и сколов вид у него был совершенно непрезентабельный. За отсутствием сейфа футляр с серебром спрятали в библиотеке — в той самой нише, где прежде стояли алебарды.
На вторую ночь троица занялась роялем. Даже с магией Руя им пришлось изрядно потрудиться, чтобы спустить инструмент со второго этажа, протащить через весь двор, а главное — пропихнуть в маленькую дверь коттеджа, куда рояль вообще-то не мог пройти по всем законам физики. После таких усилий домовой, вымотавшийся до крайности, остаток ночи и весь следующий день в виде кота отсыпался в «берлоге» под крышей башни.
Когда же, позёвывая, лютен, наконец, в своём обычном облике спустился вниз, то обнаружил, что полюбившаяся ему швейная машинка вместе со столом и забитым тканями шкафом красуется в гостиной главной башни. Из-за пополнения в обстановке комната стала совсем крохотной, так что теперь Дуффу едва хватало места, чтобы накачивать на ночь свою кровать. Но и он, и Степан, только улыбались, глядя на Руя, а тот радовался, словно ребёнок любимой игрушке.
Днём, пока домовой отдыхал, человек и гоблин успели также разобрать кладовку на втором этаже, в квартире за оранжереей. Обитый металлическими полосами сундук оказался доверху заполнен старыми подшивками местных газет, а платяной шкаф, лишившийся зеркала в дверце, хранил в себе аккуратно перевязанные бечёвкой пачки модных журналов. Степан бегло просмотрел их: это были ежемесячные издания, самые ранние номера относились к началу пятидесятых годов, самые поздние были напечатаны в конце восьмидесятых.