Френдзона

Тяжко вздыхаю и улавливаю на себе Сонин взгляд.
Как долго она вот так на меня смотрит, нежно улыбаясь и с легкой грустинкой в глазах ласково оглаживая мое лицо? Успела ли она заметить, как я пялилась на ее брата?
Они с Бо сидят рядом. Ее жених с опущенной головой юзает в телефоне.
– Спит? – киваю на Германа, чтобы отвести от себя ее пристальное внимание.
– Спит, – улыбнувшись, отвечает Софи, не взглянув на собаку.
– Степ, ты в дом? – Голос Агаты заставляет нас с Соней оторваться друг от друга и посмотреть в ту сторону, где наши мамы разливают чай. Парень кивает, успев стащить из пиалы конфету. – Захвати еще одну чашку, – просит Агата.
Провожаю взглядом спину Степана и смотрю на Сару. Девушка сидит одна, закинув ногу на ногу и покачивая стопой.
– Богдаш, вставай! – Поворачиваю голову и вижу возвышающуюся над парнем Софию. Она тянет своего жениха за руку, принуждая подняться. – Отлипни от телефона! Давай! – Богдан непонимающе убирает девайс в карман и вопросительно смотрит на Софию. – Пошли. Я хочу поболтать с Сарой, а ты единственный владеешь английским чуть выше уровня «лузер».
– Сонь, я ничего не помню, – отнекивается Бо, но послушно встает.
Я нахожусь в таком же непонимающем состоянии, что и парень.
– Вот и вспомнишь. Пошли. – Соньке действительно удается утащить Богдана и перехватить Сару, которая успела вскочить с кресла.
Они вдвоем атакуют девушку, взяв её под руки по обе от нее стороны.
Взгляд Сары взволнованно мечется по их лицам, а я… я замечаю, как Сонька мне заговорщически подмигивает.
В смысле?
Хмурю брови и мимикой спрашиваю: «Что?».
И когда Сонькино подмигивание становится похожим на нервный тик, а глаза удручённо закатываются а-ля «ну ты и дубина!», меня озаряет.
Сбросив под недовольное ворчание Германа в лужу рядом с бассейном, вскакиваю со стула и под Сонин взгляд «да неужели!» несусь в дом.
Закрыв за собой дверь, прислушиваюсь к звукам.
Я слышу удары своего сердца и пульсирующую в ушах кровь. Дышу рвано и быстро, но это не от того, что моя дыхалка сбоит вследствие отсутствия в сегодняшней моей жизни спорта, поскольку это не повод растерять ту форму, с которой я крошила кирпичи во время кумите на татами в прошлом; мое дыхание частое от предвкушения встречи.
В доме мы одни: я и Стёпа.
Не знаю, для чего это нужно было Софи, но сейчас я ей благодарна.
Звуки глухих хлопков доносятся из кухни. Впрочем, то, что парень там, подсказывает свет, льющийся только оттуда, потому что в остальных частях дома темно.
Сбрасываю балетки и бесшумно двигаюсь в сторону столовой.
Мои стопы вспотели.
Уверена, я оставляю после себя влажные следы на ламинате, но я нервничаю и ничего не могу с этим поделать. Мои ладони тоже влажные.
Останавливаюсь в дверях и замираю, глядя на то, как Стёпа поочерёдно открывает навесные ящики кухонного гарнитура. Во мне что-то щелкает, отбрасывая на много лет назад в эту самую кухню, где мне шестнадцать, а ему пятнадцать.
Черт!
Гоню ненужные воспоминания и разглядываю спину чертыхающегося парня.
Боже, он великан!
И я ловлю себя на мысли, что любуюсь его видом сзади: этой мощной спиной, руками, темной вихрастой шевелюрой и крепкими ногами. От того тощего мальчишки ничего не осталось, и от парня, встречавшего меня после занятий с букетом ромашек, тоже. Передо мной молодой мужчина, от которого мои распущенные волосы на корнях шевелятся.
Я вижу, как напрягаются плечи парня, а затем он обречённо утыкается лбом в один из шкафчиков, тяжело выдыхая.
Этот звук… похож на скупой мужской крик беспомощности, и он проникает мне в самое сердце.
Стёпа так расстроился из-за того, что не может найти в собственном доме посуду, или его гложет что-то другое?
Осторожно ступая, я подхожу и, не подтягиваясь на носочках, открываю соседнюю створку, тихо сообщая:
– Чашки здесь.
Стёпа вздрагивает и поворачивает ко мне лицо.
На мгновение я вижу, как он прикрывает глаза – те самые, мягкие, добродушные и до мурашек знакомые, а когда открывает – в них снова арктический холод и беспощадное равнодушие.
 
– Привет, – говорю я ему.
– Привет. – Мазнув по моему лицу мимолетным взглядом, Стёпа поднимает руку и прихватывает чашку с верхней полки.
Я смотрю на него.
Принципиально, демонстративно, не отрывая от него своего острого внимания, чтобы он с мельчайшими составляющими смог прочувствовать силу моего внутреннего возмущения.
Смотрю на то, как Степан ставит чашку на стол, а затем разворачивается и, упираясь задней стороной бедер в край столешницы, складывает руки на груди.
Закрывается от меня, смотрит исключительно вперед, но не сбегает, и я решаю, что это неплохое начало.
– Степ, ты меня игнорируешь? – Я не знаю, насколько знаний языка Богдана хватит, чтобы удерживать Сару, поэтому спрашиваю о главном. О том, что сейчас меня интересует больше всего.
Вместо ответа – легкая ухмылка и взгляд в окно.
– Абсолютно нет, – следом бесцветно изрекает он.
– Нет, – подтверждаю сама себе сказанное им, чтобы прочувствовать значение этого слова, соотнести его к поведению друга и понять: может, я слишком много к себе требую? – А как тогда? – все же уточняю, потому что… ну не вяжется.
Он по-прежнему смотрит в окно, в котором маячит поздний темный вечер.
А в кухне светло, и я разглядываю его профиль, ничего не говорящий мне о его эмоциях. Их просто нет на его лице.
– Как? – вновь хмыкает он.
Меня подбрасывает. Натурально подбрасывает!
Никогда, находясь рядом со Стёпой, я не чувствовала такого негодования. Я вообще уже давно не чувствовала того, что ощущаю конкретно сейчас, потому что нашла для себя гармонию, устроила для себя тот мир, в котором находилась в полном созвучии с собой, а сейчас… выхожу из-под контроля. Мою гармонию разрушает лучший друг моего детства. Человек, с которым рядом находиться было сродни тому, как в зимнюю стужу прятаться под теплым мягким пледом.
Меня буквально выворачивает от того, что я разговариваю с его ухом!
Хватаю его за локоть и насильно разворачиваю к себе лицом. Эта скала не сопротивляется.
Стёпа поворачивается и смотрит на меня так, что я начинаю жалеть, что вообще решилась заговорить с ним.
– Да что с тобой такое?! – хотелось прокричать, но жалко сиплю. Друг детства опускает лицо, бросает взгляд на мои пальцы, которыми я вцепилась в его локоть, и мне приходится тут же отпрянуть, потому что этим взглядом он бьёт меня по рукам. – Я тебя не узнаю, Степ, – с сожалением качаю головой.
– Шесть лет прошло, – напоминает он.
– Вот именно! Мы не виделись шесть лет, и мне кажется, люди, которые раньше дружили, не так должны вести себя при встрече.
– А как должны? – Стёпа обводит контур моего лица, не задерживаясь ни на чем. Просто мимолетно касается глаз, носа, губ и моих пылающих щек. Меня трясет внутри. Вполне вероятно, это заметно даже снаружи, потому что от отчаяния и его идиотских односложных ответов и таких же вопросов я впервые за десять лет хочу применить тюдан*, чтобы выбить из него всю непонятную дурь.
– Хотя бы притвориться, что рад этой долбаной встрече! – я ору.
Я ору и толкаю его в грудь.
Совершенно неожиданно для меня Стёпа перехватывает мои кисти и поднимает их над головой. Затем притягивает к себе настолько близко, что жар его дыхания плавит кожу на моем лице.
Испуганно смотрю в его ореховые глаза. Сейчас я ощущаю себя маленькой, карликом, а не бесконечной дылдой.
Он сжимает мои кисти над головой так, что они леденеют от недостаточности притока к ним крови.
– А если я не рад? – хрипит мне в лицо.
Мой взгляд мечется по его лицу, царапается о его проступившую щетину, проваливается в маленькой ямочке на подбородке, карабкается по острым пульсирующим скулам и тонет в глубокой горизонтальной складке на лбу.
Он взбешен. Но и я тоже.
Не рад?!
Тогда пусть катится обратно в Израиль, а лучше – к чертям собачьим!