Артист (СИ)

— Начальником почты, — Травин отпил глоток, закашлялся.
— Скучно, наверное?
— Весёлого мало.
— Вот и у нас, на экран посмотришь, как сказка, а на самом деле то артист напьётся, то лампы разобьют. И по десять раз одно и то же снимают. А артистки, если их не накрасить и не причесать, как лахудры выглядят, да что там, я и то лучше.
Сергей уверил Зою, что та выглядит замечательно, куда там всяким Малиновским, девушка порозовела и даже позволила себя приобнять, но тут появился артист Муромский. За ним тащились четверо мужчин, у одного из них, в кепке, глаз украшал солидный фингал.
— Вот, — гордо сказал Муромский, — я их нашёл. Сидят, гаврики, водку пьют, пока мы в поте лица трудимся. Арнольд, друг мой, так Варька будет сегодня сниматься или нет? А то мне жарко и тягостно, лучше ванну схожу приму.
— Я тебе приму, — устало произнёс Свирский. — Беляев, я же тебя в последний раз сколько предупреждал? Чтобы ни капли.
Пожилой сутулый мужчина в кепке и с фингалом что-то пробурчал невнятно, так, что ни одного слова было не разобрать, но режиссёр понял.
— Так, готовьтесь. Сейчас отснимем драку, а там и Варя подтянется. Гриша, бегом в Бристоль, что хочешь делай, но чтобы через час эта гадюка подколодная была здесь.
Гриша кивнул, вскочил в машину, водитель дал газ, и Фиат, кашлянув сизым дымом, умчался обратно в сторону гостиницы. А Беляев нетвёрдым шагом направился к Сергею.
— Ты будешь их бить? — спросил он, протягивая руку.
Видимо, Зоя насчёт цирка не соврала, пожатие у силача было стальным. Он с четверть минуты пытался передавить ладонь Травина, но потом сдался.
— Сгодишься. Только сильно не бей, мы им по десятке выписали, ну с учётом, если фонарь под глазом, или нос в юшку, а про переломы уговору не было. Смотри, их трое, нападать на тебя начнут по очереди, так зрелищнее. Первого кинешь через бедро, второго ударишь в грудь, он отпрыгнет и упадёт. А вот третий будет с ножом. Нож настоящий, его надо выбить аккуратно, чтобы никого не порезать, а Пашку поднять, и вниз с размаху. Он к этому привычный, бывший гимнаст, а в театре так вечно в яму падает. Мы с утра четверть уговорили, так что ему сейчас море по колено, переживёт как-нибудь. Сдюжишь? А то артист приезжий не сумел, хоть Пашка и весит всего ничего, пуда четыре. Пашка, ты как?
— Всё путём, — нетвёрдо произнёс один из будущих белогвардейцев, высокий и пухлый, но с тощим лицом. Он подошёл, остановился и покачивался, словно на ветру. — У меня во!
Пашка гордо распахнул просторный китель с эполетами, под которым обнаружились толстые ватные валики, намотанные на тело.
— А ну давай, — распорядился Беляев, — попробуй.
Сергей ухватил бывшего гимнаста за пояс и воротник, поднял чуть выше головы. В нём было килограммов шестьдесят, не больше.
— Отпускай. Да не бойся, можешь с размаху, — прохрипел Пашка.
И когда упал с почти двухметровой высоты, выставил локти и колени, а потом легко вскочил на ноги. Свирский, наблюдавший со стороны, одобрительно кивнул, хлопнул в ладоши. Оператор встал за штатив с французской камерой Дебри Парво модели «L», положил руку на рукоятку привода, вторую такую же камеру взял режиссёр, он подобрался поближе к Сергею, снимая его в профиль и стараясь, чтобы любопытные отдыхающие в кадр не попали.
— Начали, — скомандовал он.
Муромский выдал демоническую улыбку, что-то прокричал — в немом кинематографе можно было что угодно орать, и махнул рукой. По его команде трое «белогвардейцев» двинулись на «литейщика Трофимова», первые двое держали маузеры, а третий — нож размером с тесак. Артисты корчили рожи, показывая, с каким удовольствием застрелят и зарежут орденоносца, наверняка на большом экране это должно было смотреться эффектно, но Травин с трудом сдерживал улыбку. Когда между ним и первым артистом оставалось не больше полутора метров, он кувырнулся, ухватил «белогвардейца» под колени, поднялся вместе с ним и аккуратно уложил на мощёный плитой пол колоннады. Рукоять отобранного маузера почти впечаталась в лоб — ровно настолько, чтобы со стороны казалось, будто ударили со всей силы. Рука второго кинопротивника оказалась прямо над макушкой, Сергей ухватил его под локоть и за воротник, и подсечкой отправил к первому, придержав голову. Оставался третий, Пашка широко расставил руки, и покачивался на месте.
 
— Давай, — сказал он, — хватай меня быстрее, а то не сдержусь. Закуска прям у горла стоит.
— Если на меня вывалишь — убью по-настоящему, — предупредил Травин.
Он представил, как бы в такой ситуации повёл себя героический рабочий, махнул один раз ногой, стараясь промазать, потом второй, наконец выбил нож, который артист уже собирался сам уронить, схватил снова Пашку за воротник и пояс, поднял над головой, подержал несколько секунд, и с силой обрушил вниз. Прямо перед плитами он резко дёрнул артиста вверх, гася инерцию, оторвал пояс, но Пашка уже натурально корчился на земле, издавая утробные звуки.
— Отлично, — Свирский положил десятикилограммовую камеру, вытер пот со лба, — Беня, ты снял?
Оператор показал большой палец, два «белогвардейца» поднялись, кряхтя и поддерживая друг друга, третий был занят — он выплёскивал на гранит содержимое желудка. Осветители Саша и Витя разворачивали софиты, которые так и не пригодились, Зоя захлопала в ладоши, Муромский достал из внутреннего кармана пиджака фляжку и сделал большой глоток. Зеваки что-то кричали и махали руками.
— В этом что-то есть, — сказал Травин скорее себе, чем другим, — может, мне и вправду в актёры податься?
— Не советую, — Муромский протянул фляжку, Сергей мотнул головой, — ну как знаешь. Поганая профессия, люди здесь — дерьмо, так и норовят другому ножку подставить. Я когда в театре служил, то гвоздей в ботинки насыплют, то скипидару в костюм подольют, а то и говнеца в карман подложат, и вот стоишь ты на сцене, пятка в гвоздях, вся рука, миль пардон, в нечистотах, и играешь какого-нибудь романтичного героя-воздыхателя. И ведь каждый, есть у него талант или нет, хочет пробиться на главную роль, да только их, ролей-то, мало, а желающих много. Вот тут, братец, или сподличать, или случая ждать. Знаешь, как Коля Охлопков, заместо которого ты здесь, выбился? Мейерхольду нужен был высокий парень для «Смерти Тарелкина», там есть двое фузилёров-богатырей, Качала и Шатала, ну и Сева его из толпы буквально выдернул. Так он и получил свою первую роль, и пошло-поехало, а до этого ему даже слов не давали, кроме как «кушать подано». Я вот думал, может синематограф другой, ан нет, та же клоака. Смотри, барыня едут, вот сейчас цирк начнётся.
Действительно, красный Фиат с Гришей и Малиновской притормозил возле колоннады. Артистка была в хорошем настроении, позволила себя накрасить и припудрить, посылала воздушные поцелуи посетителям Цветника и даже забралась на капот автомобиля, чтобы её было лучше видно. Тем временем маузеры, которые так и не сыграли своей роли, подобрали с земли и почистили. Свирский листал сценарий, который знал наизусть, кусал губы и бегал с места на место, выбирая удачный ракурс.
— Нет, — сказал он, — никуда не годится, народ мешает. Идём к гроту Лермонтова, пусть там Трофимова застрелят, то есть попробуют застрелить.
— Там тень, — Варя вздохнула, — Арнольд, чем тебе здесь не по душе?
— Ну ты посмотри, какой вид, люди ходят, едят, смеются как идиоты, что я, по-твоему, должен снять? Вон ту раскормленную бабу с выводком или мужика с пузом и в панаме? Соберись, быстро отстреляемся и на сегодня закончим.
— У меня вопрос, — решился Травин, — если меня застрелят, как я потом её к себе в деревню увезу?
— Не в деревню, а в город, товарищ, — Свирский раздражённо взмахнул пачкой бумаги, — там же написано — пуля попадает в орден, а потом вы хватаете Риттера и сдаёте его милиции. То есть только стреляют, остальное уже снято.
У Сергея в его копии сценария такого не было, но он промолчал. В орден, значит в орден. Тем временем оператора оставили у телеги, Свирский решил сам снять сцену одной камерой — возле грота места было немного, аккурат для трёх действующих лиц. И со светом повезло, он падал так, как любила Малиновская. Варя выбрала место, встала и упёрла руки в бока.