Это лишь игра (СИ)

– Только не говори, Лена, что веришь в гороскопы, – с усмешкой отвечает он.
– Ну не то чтобы… – смущаюсь я снова. – Так тебе восемнадцать сегодня?
– Угу. Забирай меня скорей… и целуй меня везде, восемнадцать мне уже, – речитативом напевает он.
И между прочим, придвигается ближе, но сам не касается меня, зато вдруг просит:
– Поцелуй меня.
– Я… – меня тут же кидает в жар. – Я не могу…
– Почему? – приподнимает он брови насмешливо и пододвигается еще ближе.
– Я… я не знаю… – сглотнув, отвечаю ему, тщетно пытаясь подавить нахлынувшее волнение.
– А ты попробуй, – снижает он голос до шепота. И лицо Германа уже так близко, что чувствую его дыхание.
Кровь ударяет в лицо, в ушах оглушительно частит пульс, в груди все дрожит. Зажмурившись, я слегка подаюсь к нему и неловко притрагиваюсь губами к его губам. И сразу пытаюсь отстраниться. Но Герман уже запускает руку в мои волосы на затылке, притягивает к себе и целует сам. Не так пылко и нетерпеливо, как тогда, в кино. А очень-очень нежно, а у меня вдруг наворачиваются дурацкие предательские слезы…
– Что с тобой? – спрашивает он.
А я не знаю, что со мной. Хотя, наверное, знаю. Я так к нему привязалась за это время, что не представляю, как мы расстанемся. Мне уже становится заранее тоскливо.
– Ничего… все хорошо.
Не говорить же ему, что я прочитала, пусть и не целиком, чужое письмо. Его письмо.
– Точно? – хмурится он.
– Все просто чудесно, – выдавливаю из себя улыбку.
Потом мы сидим с ним, полуобнявшись, на диване и смотрим, по моей, конечно же, просьбе, их домашнее видео. Папа его снимал. Вот маленький Герман в парке, вот в бассейне плещется, вот задувает свечи на торте… И везде он такой серьезный. На просьбы рассказать стишок или спеть песенку он только смотрит тяжело и отвечает: «Не хочу».
***
Домой приезжаю уже поздно. Герман выходит из машины и провожает меня до самой двери. И, конечно же, просто так не отпускает. Опять целует. Целует до головокружения. Целует так, что забываю о его отъезде и вообще обо всем плохом. Хочется просто наслаждаться моментом здесь и сейчас.
– Сладких снов, Лена, – шепчет мне на прощание. – Увидимся завтра в школе.
– Да, – шепчу с придыханием в ответ. С глупой и счастливой улыбкой захожу домой.
– Леночка, ты почему так поздно? – Бабушка чем-то обеспокоена.
– Просто у Германа, оказывается, был день рождения, – пританцовывая, подхожу к ней. Обнимаю, прижимаюсь щекой. – Бабушка, я так тебя обожаю!
– Ну-ну, – смеется бабушка. – Видать, хорошо сходила в гости. Но завтра мы идем в больницу. Не забыла?
Я с трудом переключаюсь – до сих пор словно в облаках парю. Конечно же, забыла! Но сейчас вспоминаю – точно, нам же назначено обследование в диагностическом центре…
  
45. Лена
 
«Без тебя в школе скучно», – пишет мне Герман.
И я замираю с телефоном в руках и с дурацкой улыбкой на все лицо. Люди в очереди, наверное, смотрят на меня как на девушку с приветом. Бабушка чуть в стороне беседует с каким-то врачом. Наверное, спрашивает, когда будут готовы результаты. А я каждую свободную минуту хватаюсь за телефон. Правда сейчас я даже не знаю, что Герману ответить. Я пока не могу откровенно писать ему то, что чувствую. Стыдно.
«Мне здесь тоже скучно», – отвечаю уклончиво, хотя, конечно же, я соскучилась по нему. Ужасно. Я целых два дня его не видела. Всё из-за этого дурацкого обследования. Вчера мы с бабушкой проторчали в диагностическом центре почти до вечера. Кучу анализов сдали, УЗИ сердца, АГ, КТ. Сегодня нам из центра позвонили сами и попросили прийти снова. Сделать томографию повторно, не знаю уж зачем. Может, снимки плохо получились вчера.
Я сначала вообще идти не хотела. Собиралась в школу, даже рвалась. Спорила с бабушкой. Доказывала, что чувствую себя прекрасно, как никогда. И это правда! Ни одного приступа за последнее время. И сама себя ощущаю совсем другой, словно меня переполняет какая-то энергия. Я не устаю, как раньше. Мне все время хочется что-то делать, петь, танцевать, смеяться. А не таскаться в тысячный раз по больницам.
 
Но бабушка все-таки уговорила. Умеет она это. Сложит брови домиком, прижмет ладонь к груди и тихо так скажет: «Ну, пожалуйста, доча». И сразу меня обезоруживает.
Так что я опять прогуливаю занятия, не вижу Германа, а сижу в коридоре диагностического центра среди людей с грустными лицами.
«И все-таки почему тебя нет в школе?», – спрашивает Герман.
Герман уже спрашивал вчера, и я выкручивалась, как могла. Ну не посвящать же его в подробности наших тоскливых больничных скитаний.
«Да просто у нас с бабушкой дела, ничего интересного. Это правда скучно, лучше расскажи, что было в школе», – отвечаю ему.
«Англичанка спрашивала меня про тебя. Где ты, когда появишься. Видишь, даже она считает, что я должен быть в курсе твоих дел».
Ставлю смайлик и пишу:
«Скажи, я послезавтра приду. А может, даже завтра».
Потом подходит бабушка и говорит:
– Идем, Леночка.
Голос ее как всегда ласковый, но при этом сдавленный, словно она сдерживает плач. Я поднимаюсь, убираю телефон и вглядываюсь в ее лицо. Она старается мне улыбнуться, но получается вымученно. Я вижу – что-то не так. Глаза у нее покрасневшие, и сама так напряжена…
– Бабушка, что-то случилось?
– Ничего, – качает она головой и срывающимся голосом добавляет: – Поехали домой.
И быстро отворачивается, идет по коридору вперед, меня не дожидаясь. Я иду следом и замечаю, что она подносит руку к лицу, раз, другой. Все-таки плачет? Неужели что-то плохое?
Дома на мои расспросы бабушка тоже ничего внятного не отвечает. Твердит одно:
– Вот придут результаты и узнаем… Чего раньше времени…
– А врач что тебе сказал? С которым ты разговаривала?
– Сказал, дождаться окончательных результатов.
Я пожимаю плечами. Такой странной и молчаливой я бабушку никогда не видела, но не клещами же из нее правду вытягивать.
А вечером приезжает Герман. Без предупреждения. Я сижу с учебником, заучиваю стихотворение к литературе, и тут вдруг приходит сообщение от него:
«Выйди в подъезд».
«Зачем?» – не понимаю я.
«Ну выйди».
Я выхожу, а там он. Уже поздно, он совсем ненадолго. Просто увидеть, говорит.
– Я соскучился… – шепчет он в губы и мягко целует.
Мы не разговариваем, просто стоим, обнявшись, и мне хочется, чтобы этот миг длился вечно…
***
Спустя неделю
– Мда… – протяжно вздыхает доктор. Не наш участковый, другой, к которому специально направили, как к лучшему специалисту в городе. Заведующему кардиохирургией первой городской больницы.
Он пожилой уже, с короткой седой бородкой. Чем-то похож на доктора Преображенского из «Собачьего сердца». Так хочется верить, что он сейчас скажет, что сумеет меня вылечить.
Но он откладывает мою карту, которую изучал минут десять или даже дольше. Поднимается из-за стола, прикладывает снимки к негатоскопу* и, сосредоточенно хмурясь, снова в них вглядывается. Долго. Или, может, мне так кажется, потому что время в напряженной тишине его кабинета тянется просто невыносимо. Сравнивает со старыми снимками.
Наконец он выключает экран и садится за стол. Еще несколько секунд молча смотрит в мою карту, что-то листает и по-прежнему хмурится. Затем переводит взгляд поочередно то на меня, то на бабушку, и я понимаю – ничего утешительного он нам не скажет.
– Мда… – с шумным вздохом повторяет он. – Непростой случай. Ситуация нехорошая…
– Что там? – взволнованно спрашивает бабушка.
– Понимаете, на фоне вашего заболевания сформировалось расширение восходящего отдела аорты. Проще говоря, аневризма аорты.
– Как? – выдыхает с глухим стоном бабушка.
– Стенки сосуда ослабли, перестали выдерживать кровеносное давление, что и привело к его расширению. Плохо то, что поперечный размер аневризмы уже достаточно большой… то есть темпы ее роста очень настораживают.