Стальная метель

Фриян поднял взгляд вверх. В углу в плетёном потолке зияла дыра, обрывки рядна свешивались, под дырой образовалась куча земли и мха. Кто-то или что-то провалилось внутрь с подкрышья.
Он постоял недолго, прислушиваясь, потом вышел наружу и обогнул дом. Под высоким окном валялась лестница. Фриян хотел её поднять и забраться на крышу, но оказалось, что одна тетива сломана. Он посмотрел на окно и решил, что ничего нового для себя там не найдёт.
Молча вернулся к коню, сел, осмотрелся. Были деревни, в которых жители собирались в одно место и там умирали. Были и такие, где все прятались по домам и умирали в домах. Были, наконец, просто пустые, и лишь в полях и лесах обнаруживались мертвецы…
Наконец, была одна, в которой большинство оказались живыми. Едва отряд въехал в неё, как отовсюду бросились оборванные и кудлатые люди с топорами и вилами. Они не обращали внимания ни на крики, ни на угрозы, а убив кого-нибудь, тут же припадали к ране и жадно пили кровь.
Семерых — троих молодых мужчин, двух девушек и двух старух — удалось скрутить. Они не понимали человеческой речи. Атул велел везти их связанными и поить жидким супом, разжимая рот. Фриян сомневался, что хоть одного удастся довезти живым. Один уже умер.
Это было позавчера.
Фриян повернулся было, чтобы добраться до общественного гумна, — хотя ясно было, что урожай не собирали и здесь. И в этот момент он увидел воина, бегущего к ним, размахивая рукой. Фриян поехал ему навстречу.
— Там живые! — закричал воин ещё издали. — Там живые! Говорят! Они говорят!
Обычная крестьянская семья: хозяин, хозяйка, старый дед, четверо детей. Окна заколочены изнутри горбылём, оставлены узенькие щёлки. Заколочена и входная дверь, семья входила и выходила только через скотскую половину дома, и то по ночам. Обнаружили их чудом — одному из воинов показалось странным скопление кур на заднем дворе; куры же кормились объедками, которые по ночам выбрасывала хозяйка…
Фриян сидел на низковатой для него скамье и слушал рассказ хозяина — как вдруг люди посходили с ума, перестали понимать речь, бездумно забивали скот, потому что могли есть только мясо, забыли про поля, про огороды, про всё забыли. Как летали над деревней страшные чёрные птицы… с них, наверное, всё и началось… Как потом люди начали умирать, поев тухлятины, как разбредались по лесам. Всё это хозяин излагал тихим безнадёжным голосом, а хозяйка иногда вставляла слово-другое и снова умолкала.
Фрияну казалось, что он разговаривает с покойниками. Или с людьми, которые так долго готовились к смерти, что уже забыли, что существует жизнь.
— Как же вы убереглись? — спросил он.
Хозяин только пожал плечами.
— Это дедуля, — сказал старший сын, лет двенадцати. Совершенно как отец, только размером поменьше.
Фриян посмотрел на дедулю. Тот сидел за столом, опёршись о столешницу, и смотрел на свои сомкнутые руки. Руки были огромные, тёмные, с почти чёрными пятнами на кистях и чёрными ногтями.
— Э-э… почтенный… — начал Фриян, но тут дедуля заговорил сам.
— Колдунству я учился. Давно это было, почти всё забыл. Ну, скотину лечил, да. Потеряшек в лесу находил… Но через силу всё — потому забросил. Пахать стал, птицу разводил. С птицей у меня лучше всего получалось… Когда эти чёрные кружить стали, заколотилось у меня. Места себе не находил. Руки тряслись… Руки всё сами и придумали — стал обереги мастерить. Вон они, везде поразвешены. Другим предлагал, не захотели. А после уже поздно стало…
Фриян подошёл к стене. В сумраке дома видно ничего не было, только так — в упор. Сплетённые из веток, перьев и берёсты, на стене висели птички с раскинутыми крыльями. Нет, не с раскинутыми — с растянутыми и привязанными к поперечной перекладине…
— Кур своих всех извёл, жертвы приносил, — продолжал старый колдун. — Там они, — он кивнул вверх, — под коньком.
Вошли ещё несколько человек, среди них — врач Атул.
— Разбирайтесь, мудрейший, — сказал Фриян и вышел во двор.
Здесь он постоял, подышал чистым воздухом.
— Писаря, — не оглядываясь, приказал порученцу. Тот убежал.
Нужно возвращаться, подумал Фриян. Всё увидели, всё узнали. Сделать что-то невозможно. Зря царь отправляет обозы…
Озноб охватил его тело.
Фриян был хороший воин и воинский начальник, и хотя сражений за плечами было немного, простой смерти он не боялся. Но этот страх, засевший в нём ещё с ранней юности, с воинского обучения, преследовал его все тридцать лет сознательной жизни: страх, когда ты ещё жив, а сражение уже безнадёжно проиграно, и сделать ничего нельзя… Он видел и поля, усеянные костями, и города, выкошенные чёрным мором. Теперь вот — целый край, который ещё вроде бы населён кем-то, но уже, считай, мёртв. Зиму не переживёт никто.
Подошёл писарь, весь больной, красноносый и красноглазый, замотанный в тёплое тряпьё. Фриян продиктовал ему донесение, велел переписать трижды и отправить с голубями в столицу.
Голубей уже осталось совсем мало, последняя клетка…
Тройка голубей была выпущена в полёт. Самый удачливый пролетел двадцать парсунгов и был расклёван воронами. Остальные не пролетели и этого.
Ближе к вечеру остановились перед разобранным мостом. Фриян приказал разбивать лагерь, запасаться дровами, сам с охраной проехал по берегу вверх от моста, потом вниз — искал признаки брода. Обычно мосты ставили там, где неподалеку были броды, — но сейчас разведчики ничего не нашли, высокий берег с этой стороны реки и низкий и, похоже, сильно заболоченный — с той. Это было досадно.
К возвращению Фрияна десятник Агай доложил, что продольные балки моста в основном уцелели, хоть их и пытались ломать местами — и, в общем, за час-два работы можно мост восстановить, леса вокруг предостаточно. Фриян кивнул, велел сначала укрепить лагерь частоколом-кородомой, а завтра с рассветом заняться мостом.
До наступления темноты управились, разожгли костры, воины поужинали, легли спать. Фриян обошёл караулы, вернулся в свой шатёр, выпил горячего вина. Чувство состоявшегося поражения не отпускало, хоть и сделалось не таким острым. Он лёг и постарался заставить себя думать о будущей свадьбе, но вместо этого пришла умершая жена Тунда. Он до сих пор тосковал по ней, а также по тому, что не смог быть с нею последние её дни на свете и не смог похоронить по обычаю предков — Тунда умерла родами в пути, на лодке, и лодейщики даже под угрозой страшной смерти отказались везти мёртвое тело, пришлось слугам похоронить её на высоком берегу среди трёх берёз… Фриян много раз приезжал на могилу, воздвиг камень, но это был простой камень, не такой, которым молились Тунда и её родня.
Уже десять лет прошло…
Тунда тихо сидела в углу шатра, сложив руки. Тёмный платок её с золотым шитьём низко свешивался со лба, почти закрывая глаза. Внезапно она встала, выпрямилась, вытянулась. Платок сполз ещё ниже, на пол-лица. Потом она подняла левую руку и показала ею на что-то позади Фрияна.
Он открыл глаза. Светильник продолжал тускло гореть, но пламя стало сильно коптящим. Фриян мгновенно обулся, накинул на плечи шерстяной плащ и вышел наружу. Было вроде бы тихо, лишь деловито потрескивал костёр, и вразнобой храпели воины в своих шатрах. Лошади не беспокоились, даже не переступали с ноги на ногу и не обмахивались хвостами — им снилось что-то совсем спокойное.
Фриян подошёл к ближнему караулу, жестом велел сидеть, не вскакивать. Он знал, что воины уважают его в том числе за то, что не требует показного почитания, и ценил это. «Отец родной», слышал он временами, и это была не лесть — они на самом деле так думали.
— Ничего подозрительного? — спросил он.
— Одно время какие-то тени мерещились, — ответил старший из тройки, — а сейчас ничего. Всё спокойно.
— Какие тени?
— Непонятные. Вроде как в тумане кто-то ходил.
— Так нет тумана.
— Вот я и говорю — тени…
Фриян кивнул.
— Хорошо, продолжайте наблюдать. Скоро луна взойдёт, будет легче.
Он пошёл к другому караулу и сам увидел тень. Кто-то стоял поодаль от костра. Всмотревшись, Фриян узнал деда-колдуна. Его бесформенная шуба лохматым мехом наружу казалась тёмным облаком.