На тихой улице
Пейдж идет в салон, чтобы сделать маникюр и укладку, а затем в бутик на Шестой улице – посмотреть, не висит ли еще на витрине та шикарная шелковая блузка.
Когда Пейдж приезжает в бар «О’Салливан», там многолюдно. Она надела джинсы в обтяжку, туфли на каблуках и ту самую черную шелковую блузку с витрины. Пейдж говорили, что волосы у нее как у Сандры Буллок, и когда она приводит себя в порядок, то становится сногсшибательной. Она уже многие недели не вылезала из спортивных штанов, не пользовалась косметикой и затягивала волосы в хвост. Пейдж уже и не помнит, когда было по-другому – кажется, в последний раз она прилагала какие-то усилия, чтобы выглядеть прилично, на похоронах Калеба.
Сегодня она чувствует себя другим человеком, да просто чувствует себя человеком… Нет, даже больше – желанной. Ей плевать, желает ли ее кто-нибудь, это нужно только для дела, но все равно это придает уверенности, улучшает настроение. Новая задача – загнать Финна в ловушку – каким-то образом вдохнула в Пейдж жизнь. Она пересекает темный паб и садится у стойки бара. Здесь пахнет застарелым пивом, годами проливавшимся на ковер, с легкой примесью сигаретного дыма, от которого за долгие годы, пока еще не запретили курить в помещении, пожелтели стены.
Пейдж не теряет времени зря. Заказав пиво, она залпом опустошает половину, в меньшей степени чтобы набраться смелости, а в большей – чтобы казалось, будто она здесь уже давно, а не преследует Финна. Пейдж замечает его у бильярдных столов, с парой незнакомых мужчин. Она ждала, что он будет с женщиной, но даже Финн не стал бы так открыто изменять в пивной у дома. Пейдж берет свое пиво и смотрит в телефон, делая вид, будто что-то пишет, пока идет к ним. Именно Финн должен ее заметить, а не наоборот, так будет естественнее. И он замечает. Конечно же, невозможно было не заметить, уж она постаралась. Пейдж останавливается у их столика, якобы поглощенная чем-то в телефоне.
– Пейдж! – кричит он, сложив ладони рупором у губ, чтобы было слышно сквозь шум бара.
Он поднимает бокал с пивом и с немым вопросом пожимает плечами: «Что ты здесь делаешь?»
– А, Финн. Привет! – откликается она, отбрасывая волосы с лица, и убирает телефон в сумочку.
– Привет. Что ты тут делаешь? Я никогда раньше тебя здесь не видел.
– Да просто встречалась с подругой, чтобы выпить пива, но ей позвонила няня, вроде у ребенка поднялась температура или что-то в этом роде, и ей пришлось уйти.
Ей нравится, как легко и гладко удается лгать: она вошла в роль, и это вдохновляет. Финн не спрашивает, почему Пейдж не в ресторане Гранта, и она тоже не задает вопросов. Они ведь оба должны быть там, поддерживать своих супругов. Хотя Пейдж с Грантом разъехались. Это снимает с нее часть обязательств. Отсутствие вопросов выглядит уместным в данной ситуации.
– Тогда присоединяйся к нам, – предлагает Финн с широкой улыбкой.
– Нет-нет, не стоит. У вас, похоже, мальчишник. Не буду мешать.
– Слушай, я знаком с этими задротами еще с колледжа. Мы не можем рассказать друг другу ничего нового, а если я снова услышу, как стервозная жена Джесси не разрешает ему заниматься регби, то все равно уйду. Давай, ты будешь глотком свежего воздуха. Я угощаю, – настаивает он.
– Э-э-э… ну ладно. Наверное… можно выпить по одной, – соглашается Пейдж, и Финн машет миниатюрной блондинке, которая держит поднос с невероятным количеством бутылок и стаканов с пивом.
– Когда повезет дождаться своей очереди, – ухмыляется он и неопределенно крутит пальцем. – Стакан…
Он смотрит на Пейдж.
– А, «Хейнекен», – отвечает она, официантка кивает и исчезает в море людей, выглядящих рядом с ней гигантами.
Они сидят на высоких табуретах за столом рядом с бильярдной зоной. Его друзья начинают игру, а Финна больше интересует футбол, который показывают на многочисленных экранах, развешенных по всему бару. В надетой козырьком назад бейсболке он похож на подростка. Финн пялится в телевизор и набивает рот жареной картошкой. Пейдж завороженно наблюдает за ним. Почему-то ее сердце трепещет. Финн поворачивается к ней.
– Что-то не так? – спрашивает он с полным ртом.
– Н-ничего.
Она улыбается и нервно смотрит вниз, на картонную подставку, которую теребит в руке, пока не принесли пиво.
Пейдж делает вид, будто заинтересована происходящим на экране, и издает восторженные или разочарованные возгласы, когда это уместно, хотя надеялась разговорить Финна где-нибудь в более тихом месте. Он уже прилично набрался, судя по тому, как часто поднимает ладонь в ее сторону – «дай пять». А еще не замечает, как она находит способ отливать свое пиво в пустые стаканы, когда приносят новую порцию. Ей нужно сохранять трезвость ума.
Когда толпа редеет и друзья Финна уходят, Пейдж понимает, что время уже позднее. Весь вечер она провела под удары кружек о столы и свистки судей, и это не входило в ее планы, но Финн, похоже, не слишком разговорчив. Она не знает, как поступить. Слишком откровенный подход может быть опасен, но теперь, когда Финн мил и раскован, она пытается флиртовать, хотя, похоже, уже забыла, как это делается.
– Могу поспорить, ты играл в футбол в школе, – произносит она, и ей хочется посмеяться над тем, как неуклюже это прозвучало.
– Нет. Я был фанатом театра, – отвечает он, и Пейдж чуть не выплевывает свое пиво.
Она даже чувствует жжение в носу, когда втягивает пиво обратно.
– Прости, – смеется Пейдж. – Этого я никак от тебя не ожидала. Совсем. Кора никогда такого не упоминала.
Черт, вот о Коре говорить не следовало. Уж точно не стоит напоминать ему, что они подруги.
– О да. Я хотел стать кинозвездой. Все почему-то думают, будто это нечто сверхъестественное, но большинство великих актеров начинали в школьном театре, – как ни в чем не бывало продолжает Финн, и Пейдж просто не может такого представить.
Она пялится на него, слегка приоткрыв рот.
– В чем дело? – улыбается он.
– Ни в чем, это… это круто.
Пейдж в растерянности. Она видела, только как он играет в гольф или баскетбол или дурачится под пиво, когда приходил посмотреть игру к Гранту.
– А я играла в школе в мюзикле «Энни», – говорит Пейдж, потому что больше ничего не приходит в голову.
– Правда? Какую роль?
– Это и ролью-то не назовешь. Каждый вечер я два часа сидела за кулисами, а во время эпизода с уборкой пересекала сцену с ведром и шваброй. Видимо, это и отвратило меня от театра.
Финн смеется.
– Что произошло с твоей актерской карьерой? – спрашивает Пейдж, придвигаясь чуть ближе.
– Ну, знаешь, как бывает: собираешься изучать в колледже искусство и вдруг понимаешь, что никогда в этом не преуспеешь и только опозоришь родителей, поэтому меняешь специализацию на что-нибудь более респектабельное, вроде менеджмента или программирования.
Финн одновременно поднимает стакан и брови, и Пейдж кажется, что она уловила нотки разочарования в его словах.
– Ясно. Ну, твоя жизнь сложилась неплохо, так что…
Он быстро поднимает пиво и чокается с ней, уже в сотый раз за вечер.
– Да и у тебя. Владеешь рестораном.
– В прошлом. Я это забросила, – поправляет Пейдж, и на его лице появляется то выражение, какое бывает у всех, когда они вспоминают ее сына и как после его смерти развалилась ее жизнь. – Но все равно, – добавляет она, прежде чем настроение разговора успевает измениться. – Я занималась финансовой стороной, а Грант отвечал за творческую составляющую, он же шеф-повар, – объясняет она, снова мысленно пнув себя за упоминание супруга.
Финн, похоже, этого не замечает, и они продолжают болтать о пустяках: кто сыграл бы их в кино об их жизни, почему невозможно найти приличных рабочих для ремонта ванной и зачем Джейни Новак с соседней улицы подкармливает всех кошек в округе; но они смеются гораздо чаще, чем она ожидала, а порой Пейдж даже забывает, зачем пришла, и просто получает удовольствие в обществе этого удивительно приятного мужчины. Однако потом она приходит в себя и чувствует, как лицо заливает краска стыда.