Не гламур. Страсти по Маргарите
* * *– Катюнь, ты где?! – вновь прохрипела мне в трубку сестра.
– Слушай, если ты насчет аспирантского минимума, то я сегодня не могу – у меня четвертное сочинение, – я попыталась быть категоричной, но руки уже лихорадочно тянулись к косе – я стала теребить кончик, то сплетая, то расплетая его..
– Нет, иногда ты бываешь поразительно тупой. Это, между прочим, очень плохо для учительницы старших классов. – Похоже, наряду с мольбами сестрица собралась меня еще и поучить жизни. Это что-то новенькое в ее тактике. – Помнишь, я брала твои фотографии? Ну те, что еще твой Кирилл делал?
Еще бы не помнить, особенно если учесть, при каких обстоятельствах эти фотографии были сделаны. Я тогда, как в лучах славы, купалась в любви Кирилла. А потому была совершенно неотразима. Нет, в принципе у меня никогда не было особых претензий к нашей с сестрой внешности. Но на этих фотографиях я – настоящая красавица. Даже Наташка, глядя на них – фактически на свое собственное отражение, – с завистью говорила:
– У, какая ты здесь!
На фото из глаз моих струился такой свет, который, казалось, освещал жизнь всех, кто смотрел в тот момент на меня. В позах, обычно сдержанных, была какая-то томная, почти кошачья гибкость. Весь мой облик говорил: я – Женщина. Женщина любимая. Вдохновляющая на великие дела.
– Только не говори, что ты эти фотографии потеряла! – От одной мысли об этом у меня сжалось сердце. Я ведь такой уже никогда не буду! Коса была уже расплетена, и теперь руки готовились заплетать ее снова. Четкими, заученными за много лет движениями. Еще в школе – не сейчас, в учительской, а когда я сама еще сидела за партой – меня, будущего филолога, поразило одно слово. «Опростоволоситься». Сколько бичевания, снисходительности, небрежности нашла я в нем. И поделилась своим открытием с сестрой. Именно тогда мы решили – волосы всегда должны быть в косе. С распущенными, то есть «простыми» волосами с тех пор нас никто практически не видел. Вот что значит подростковая впечатлительность! А коса теперь всегда со мной. То царственной короной на голове. То удобной «ракушкой» на затылке. То струящаяся змеей по спине. Наташка несколько раз не выдерживала – остригала свое богатство. Но, устав ходить по парикмахерским, где ее один раз изуродовали до неузнаваемости, смирилась со своей судьбой. Да и потом – это с косой мы на одно лицо. А последним обстоятельством она никогда не пренебрегала.
– Да целы твои фотографии! – Пауза, а потом сестра – как тогда, с соседом, решительно: – В общем, нужно пойти в одно место и там еще сделать несколько фотографий. Я не могу. Я простужена, у меня герпес на пол-лица. А дело серьезное. Слышала, режиссер Вортко «Мастера и Маргариту» снимает?
Ну, разумеется, слышала. Фильм еще не снят, а разговоров-то! Я вспомнила наших училок, которые… Минуточку, которые посылали куда-то свои фотографии. Типа, на конкурс народных Маргарит или еще какую-то дребедень. Только не это!
– Наталья! – в этот возглас я вложила все свои опасения по поводу уже случившегося и дурные предчувствия.
– Ты радуйся! Из тысяч, можно сказать, выбрали единицы, и ты – в их числе. Вернее, я. Нет, если выбирали по фотографиям, то, конечно, ты. Но собиралась идти я. Правда, под твоим именем. Но не идти нельзя, понимаешь, иначе – все пропало! – Сестрицын бред я могла оправдывать только ее болезнью. Я и сама уже чувствовала, что меня лихорадит – то ли от одинаковости наших с сестрой организмов (если заболевала Натка, я неизбежно готовилась к тому же), то ли от необходимости очередного подвига ради Наташки.
– Ты потом мне спасибо скажешь! Это хоть какое-то разнообразие в твоей учительской жизни… – Натка начинала использовать запрещенные приемы. Хотя, действительно, после того как из моей жизни ушел Кирилл, она стала до ужаса однообразной. Однообразие спасало меня от необдуманных поступков и уныния. Я подозревала, что этому рано или поздно придет конец. Но чтобы такой!
– Предупреждаю, голой на метле я сниматься не буду! – Мне вспомнились разговоры в учительской о пожеланиях Вортко к потенциальным Маргаритам. – И не на метле тоже. – Я сдалась. Желание выкинуть что-нибудь этакое слилось в экстазе с осознанной необходимостью помочь сестре. Знать бы тогда, во что это выльется. Хотя вся наша жизнь – комедия положений.
Получив подробные инструкции от Наташки и изучив на перемене оставленные кем-то в учительской номера газеты «Явка с повинной» (в ней печатались фотографии желающих попробовать себя в роли Маргариты), я исполнилась решимости. Особенно, когда увидела своих соперниц. Одной из них я искренне позавидовала – этой яркости в чертах мне, казалось, очень недоставало. «Роза Асланова» – прочитала я. Бывшая стюардесса. Да, с такой еще потягаться!
* * *Нет, все-таки Лаппа – большая умница. Это же надо было придумать – выпускать женский журнал. Причем такой, чтобы им зачитывались и мужики. Пока мы все умирали от бессилия и злости к этому говнюку-редактору Ворошилову, у Марго рождалась мысль. Я сразу заметила ее зарождение – лицо Риты стало решительным и светлым. Еще несколько минут, и мысль обрела конкретное содержание. Лаппа, по всей видимости, решила идти ва-банк. Как на допросе подозреваемого – сделать так, чтобы он поверил, будто другого выхода у него нет и нужно «раскалываться». С названием мы тоже не мудрствовали. Школьная кличка Лаппы – Лапушка – послужила нам отправной точкой. Пусть и зовется наше будущее детище «Лапушками». Кто-то из девушек вроде и скривился, но Марго строго взглянула в нашу сторону:
– За? Против? Воздержавшиеся?
Может, другие мысли и были у каждой из нас, но они имели мало отношения к названию журнала.
Идея издавать журнал мне понравилась. Тем более что некий опыт в этом направлении у меня был – я писала в школьную стенгазету и редактировала ее. Когда я сказала об этом девчонкам, Стрельцова, разглядывая себя со всех сторон в висевшем в Маргошиной квартире зеркале, снисходительно заметила:
– О, это многого стоит…
В общем-то, в своей иронии Ника была права. Мы все имели весьма относительное представление о том, как делать журнал. Исключение составляла только сама Стрельцова, закончившая журфак. Но, если честно, я лично сомневалась в глубине никиных познаний в этой области. Потому что красавица Ника зарабатывала отнюдь не написанием статей, а демонстрацией своих прелестей в ночном клубе. Правда, достаточных оснований для сомнений у меня не было. Просто – интуиция, до крайности обостренная работой в школе. Остальные девушки, если и разделяли мои предположения, то виду не показывали. А Рита и вовсе пошла на то, чтобы просить Стрельцову хоть в общих чертах рассказать, как делаются журналы.
Мы – как в партере – заняли места у стола в комнате Риты. Лаппа предусмотрительно убрала все спиртосодержащие напитки в бар. Понятно, дело серьезное – нужно иметь трезвую голову. Мы приготовились внимать Нике. Она же, пренебрегая оставленной для нее табуреткой, села на стол, картинно закинув ногу на ногу. Красивые такие ноги, мимоходом подумала я. И тут же заметила неодобрительный взгляд Розы, направленный туда же, куда секунду назад смотрела я. Оленька же Клюева, напротив, почти влюбленно смотрела на Стрельцову – в ожидании, когда та начнет делиться секретами профессионального мастерства. Но Ника, внезапно осознав свою роль в обществе, не торопилась. Гибким движением потянувшись через весь стол, который угрожающе заскрипел, к пепельнице, Ника не спеша стряхнула пепел с тонкой манерной сигаретки.
– Хм, – кашлянула Марго. Ей, родительнице нашего журнала, вынужденно пришлось уступить на время пальму первенства Нике. Но, видимо, злоупотреблений «служебным положением» со стороны Стрельцовой Рита терпеть не собиралась. Да и остальные, похоже, тоже. Нам уже не терпелось начать ковать железо нашей победы.
– Не тяни кота за яйца, – угрожающе произнесла Верхогляд, уловив общее настроение. – И убери со стола свои ходули.