Сестры

— Ну вот и хорошо, — оживилась та. — А то я переживала. У тебя когда отпуск?
— Через месяц.
— Уже придумала, куда поедешь?
Лиза улыбнулась трубке. Сказать, что на море? Или куда-нибудь в Европу? Почему я не могу выкинуть такой номер — вот бы мама удивилась!
— В деревню. Как всегда.
— Молодец! Это лучший отдых. Свежие овощи, фрукты, хоть отъешься да отоспишься немного…
Она все говорила, говорила, а Лиза мыслями забежала вперед и теперь видела себя на берегу пруда: солнце просвечивает сквозь листья, пятнает траву и норовит попасть в глаза; в цветке басовито журчит толстый, вымазанный пыльцой шмель, ему вторит тоненьким голоском комар над ухом; облачко суетливой мошкары висит в воздухе и прядет непонятный узор; а рядом полусидит-полулежит загорелый Толя и серьезно рассказывает о повадках окуньков и карпов; и еще! еще! — совершенно одуряюще пахнет свежескошенной травой…
— Дочь, ты меня слышишь? — Настойчивый голос Любови Константиновны разорвал легкое видение.
— Я немного задумалась. Ты что-то спросила?
— Я спросила, не слышно ли чего от Кати, — чуть раздраженно повторила мама.
— Нет, — поспешно ответила Лиза. — А это значит, что у нее все в порядке.
— Будем надеяться, а то последнее время сны какие-то нехорошие снятся.
— С каких это пор ты стала верить в сновидения?
— Никто и не верит, — сердито отрезала Любовь Константиновна. — Просто к слову… Ну, раз все у вас нормально, тогда я прощаюсь.
— Привет папе, — Лиза положила трубку.
Ну вот, снова надо браться за диплом. Или ехать в университет. Посмотрев на часы, выбрала университет. На час раньше начала заседания кафедры, но всегда найдутся какие-нибудь дела. Она быстро собралась, стараясь обходить стол стороной, чтобы не натыкаться взглядом на диплом (доделаю вечером), и, совершенно забыв о своем намерении позвонить юристу, поехала на работу.
У Кирилла, напротив, весь день дела спорились. Удачное выступление в суде, дальнейший подбор документов и свидетелей по «Виктории», приятная встреча с Сорокиным. На завтра планировалось выступление Павла Сергеевича по телевидению, так что два с половиной часа обсуждали детали. Уже появились первые три статьи на тему издательского беспредела, и история с «Викторией», как и предполагал Кирилл, становилась шумной. Слушание было назначено на тридцатое мая, и если Роберту не удастся подкупить судью, то его издательство рассыплется как карточный домик. Завтра не забыть узнать, к какому судье попадет дело. Хорошо бы к Грановской Лидии Александровне. Ее даже я боюсь.
Кирилл откинулся на стуле, похрустел пальцами. Он устал. Но это была та боевая усталость, которую он очень любил. В такие дни хочется после работы пойти в спортзал и, не щадя себя, довести тело до полного изнеможения. Но сегодня у Кирилла было дело поважнее спортзала.
Он собрал бумаги, щелкнул блестящими замками портфеля, осмотрелся. Удивленно вспомнил, что сегодня не было звонков с угрозами. Он уже привык к их однообразию и не пугался так, как в первый раз. Правда, пистолет с собой носил, но был уверен, что оружие не понадобится. Тот, кто много угрожает, нападать, как правило, не решается. А тридцатого мая все будет кончено.
Больше о работе Кирилл не думал. Теперь можно было выпустить на волю другую мысль, которая весь день исподволь грела его. Сегодня он увидит Лизу.
Уже несколько вечеров он исправно проводил около ее дома. Сидел в машине, ждал, когда она появится. Если окна ее квартиры уже горели, уезжал не солоно хлебавши с ощущением испорченного дня. Если же дожидался ее прихода, то те несколько долгих мгновений, когда смотрел на нее, наполняли его жизнь смыслом.
Поначалу ему было стыдно самого себя за это ребячество. Но после того как запретил себе приезжать к ее дому и испытал немыслимую тоску от невозможности видеть Лизу хотя бы издалека, Кирилл плюнул на условности. Дурак — ну и пусть! Болван — значит, так оно и есть, а ездить к ее дому буду.
Сегодняшний вечер как-то по-особому вдохновлял — бархатными тенями, еле ощутимым ветерком, курортной теплотой. Сегодня он точно увидит ее, думал Кирилл, подъезжая и уже представляя себе, какой Лиза будет сегодня.
 
В тот, первый, вечер она изумила его. Куда подевалась робкая тихая девочка, какой он ее помнил? Та, в вечных джинсах и мужских рубашках. С незамысловатой прической и постоянным стремлением казаться незаметной. Плохо, кстати, это у нее получалось. Именно она, Лиза, всегда была негласным лидером сначала их детской компании, а потом круга близких людей. Кирилл честно старался понять, не преувеличивает ли он сейчас, и все время получалось, что нет, так и обстояло дело. Просто раньше он был слепым. И глухим. И немым. И как же он обрадовался, увидев, что она не пустила этого пижона в черном плаще в свою квартиру.
Он подъехал к дому Лизы, заглушил мотор, вышел из машины. И громко чертыхнулся. В одном из ее окон горел свет. Значит, он опоздал и сегодняшний вечер коту под хвост. Кирилл подошел к ее подъезду, сел на одинокую лавочку, щербатую на пару досок.
Отныне так будет каждый вечер. Я буду приходить к ней, а потом возвращаться к себе, и Лиза никогда не узнает, что я ежевечерне провожаю ее в сон. Буду стариться на этой убогой лавке, больше напоминающей скамью для заключенных. И каждый вечер выслушивать свой приговор: пожизненное страдание без права переписки. Самое обидное, что она никогда не узнает, не посмеется над моей дуростью, не простит за идиотство, никогда не скажет мне никаких слов, пусть жестоких, никогда ни о чем не попросит и ни о чем не спросит…
— Кирилл? Ты? — раздался над его головой знакомый голос.
От неожиданности Кирилл вздрогнул всем телом, поднял голову и в полном недоумении уставился на Лизу.
— Ты? — Он так удивился, что совершенно забыл цель своего здесь пребывания. — Ты откуда?
— Я вообще-то здесь живу, — ответила Лиза. — А вот ты откуда свалился?
— Я… Я… — промямлил юрист и понял, что ничего вразумительного придумать не в состоянии. — С неба, наверное, — ляпнул первое, что пришло в голову.
— Как интересно, что ты выбрал для посадки именно это место, — Лиза присела рядом с ним. — Как поживаешь, Кирилл?
— Нормально, — он прокашлялся. — Даже хорошо. А ты как?
— Тоже неплохо.
Оба замолчали.
Это поразительно, думала Лиза, как я мечтала о встрече с ним, а сейчас не могу связать двух слов, отупела в один миг, сижу как полная дура, и он вынужден придумывать темы для разговора…
Кирилл с тоской смотрел на свои ботинки. Где все мои слова? Почему я не могу сказать ей, что люблю, что жить без нее не могу. Боюсь, что она рассмеется мне в лицо? И поделом мне будет. Трус! Безмозглый трус!
— Извини, Кирилл, но мне пора, — женщина встала.
Удержи ее, кретин, как-нибудь удержи!
— Да, мне тоже пора, — он встал, потоптался, слова застряли в горле.
— Пока, — и Лиза, не оборачиваясь, пошла от него прочь.
Кирилл скорбно смотрел ей вслед и не знал, что делать. Если она обернется, если обернется, то не все потеряно…
Подруга детства взялась за ручку двери, потянула ее на себя, очутилась в светлом проеме, сейчас шагнет и пропадет — дверь захлопнется, и все, конец. Перешагнула порог и — обернулась. Всего на мгновение, но Кирилл успел поймать отблеск бледной улыбки, посланной ему как знак. Не все потеряно, не все, твердил он, направляясь к машине.
Лиза тем временем поднялась на лифте, вошла в квартиру, обругала себя за забывчивость — опять не погасила свет на кухне. Она старалась думать о будничном, о домашних заботах, о делах, но улыбка так и не сходила с ее лица.
Пусть эта встреча была немыслимой случайностью, пусть он тяготился ее обществом, но как здорово было видеть его, такого родного, такого почти забытого. Теперь, конечно, снова бездна разлуки, может, уже навсегда, но спасибо судьбе, что она сегодня хоть ненадолго столкнула нас.
Прошла в комнату, зажгла торшер, посмотрела в сторону стола и показала диплому язык. Теперь уже только завтра. Ничего, успею. Что-то еще надо было сделать? Да! Позвонить юристу. Надо хотя бы найти, наконец, этот телефон. Она взяла сумку и сразу наткнулась на клочок бумажки, небрежно засунутый между блокнотом и пудреницей. Достала, наклонилась к свету лампы и оторопело прочла: Игнатов Кирилл Степанович. И номер телефона.