Век Джойса

В отличие от традиционных поэтов прошлых веков, Йитс постоянно наращивает мастерство и новаторство: старость и болезнь не властны над ним. С годами интенсивность творчества и его художественная глубина только возрастают. Как у поэтов-интеллектуалов Элиота, Паунда, Бродского — самые совершенные и смелые по художественному замыслу произведения рождаются у него в конце жизни…
Т.С. Элиот оценивал позднего (после 1919 г.) Йитса много выше, чем Йитса молодого, то есть видел в нем своего современника, а не предшественника, и считал увлечение молодежи Йитсом исключительно для нее благотворным:
Его стиль столь оригинален, что исключает опасность подражания, а его суждения так неожиданны, что не могут ни польстить им, ни утвердить в их предрассудках.
По мнению Элиота, импульсом к развитию выдающегося таланта Йитса стала страстная приверженность поэта своему искусству, которое он ставил выше собственной репутациии или своего образа как поэта.
Искусство больше, чем поэт, — этим отношением он заражал других, и поэтому молодым всегда было легко общаться с ним.
Секрет новаторства и модернизма Йитса Элиот видел в непрерывном саморазвитии, полной самоотдаче и подвижническом труде. Йитс был личностью огромного масштаба — и это его главный "секрет".
Йитс никогда не стоял на месте, он постоянно менялся и добился уникальной для художника ситуации: стал "гигантом" для самого себя. В Йитсе важна его эволюция, его самовосхождение к интеллектуальному величию или человеческой мудрости — как хотите. Он никогда не цеплялся за предыдущий опыт, но стремился к "вечному омоложению", сам писал по этому поводу:
 
 
Ты скажешь, как страшно, что страсть и гнев
 
Не остывают в сердце старика;
 
Сильней, чем прежде, их огонь горит:
 
Но чем еще могу Пегаса взгорячить?
 
 
Поэтика Йитса немыслима без новых ритмических форм, без ритмических перебоев и рефренов, без "динамичного синтаксиса".
Я пришел к выводу, что должен искать не того, чего добивался Вордсворт — слов в их обыденном употреблении, а яркий динамичный синтаксис.
Отказавшись от верлибра, Йитс много работал над ритмической структурой стихотворений. Он — великий мастер трансформации ритма: то замедленного, то прерывистого, но всегда до предела напряженного, эмоционального, полного трагических интонаций.
Поэзия должна быть "криком сердца". При всей своей обращенности к "магии", мифу, символу, Йитс декларировал свое стремление "покончить не только с риторикой, но и с напыщенной условностью… отбросить все искусственное, выработать в поэзии стиль, подобный обыденной речи, простой, как самая простая проза, как крик сердца".
 
 
Он медлил на базаре в Дромахере,
 
читал себя в чужой толпе родным,
 
Мечтал любить, пока земля за ним
 
Не запахнула каменные двери;
 
Но кто-то груду рыб невдалеке,
 
Как серебро, рассыпал на прилавке,
 
И те, задрав холодные головки,
 
Запели о нездешнем островке,
 
Где люди над расшитою волною
 
Под тканой сенью неподвижных крон
 
Любовью укрощают бег времен.
 
И он лишился счастья и покоя.
 
Он долго брел песками в Лиссаделле
 
И в грезах видел, как он заживет,
 
Добыв себе богатство и почет,
 
Пока в могиле кости не истлели;
 
Но из случайной лужицы червяк
 
Пропел ему болотной серой глоткой,
 
Что где-то вдалеке на воле сладкой
 
От звонкого веселья пляшет всяк
 
Под золотом и серебром небесным;
 
Когда же вдруг настанет тишина,
 
В плодах лучатся солнце и луна.
 
Он понял, что мечтал о бесполезном.
 
Он думал у колодца в Сканавйне,
 
Что ярость сердца на глумливый свет
 
Войдет в молву окрест на много лет,
 
Когда потонет плоть в земной пучине;
 
Но тут сорняк пропел ему о том,
 
Что станет с избранным его народом
 
Над ветхою волной, под небосводом,
 
Где золото разъято серебром
 
И тьма окутывает мир победно;
 
Пропел ему о том, какая ночь
 
Влюбленным может навсегда помочь.
 
И гнев его рассеялся бесследно.
 
Он спал под дымной кручей в Лугнаголле;
 
Казалось бы, теперь, в юдоли сна,
 
Когда земля взяла свое сполна,
 
Он мог забыть о бесприютной доле.
 
Но разве черви перестанут выть,
 
Вокруг костей его сплетая кольца,
 
Что Бог на небо возлагает пальцы,
 
Чтоб ласковым дыханием обвить
 
Танцоров над бездумною волною?
 
К чему мечты, пока Господень пыл
 
Счастливую любовь не опалил?
 
Он и в могиле не обрел покоя.
 
 
В стихотворении "Строки, написанные в дурном расположении духа" (сб. "Дикие лебеди в Куле") символы почти не требуют расшифровки. Отношение лирического субъекта (героя) к череде годов, что "словно черные быки", уходят прочь, выражает горечь поэта. В образной системе "горькие" эмоции воплощены в структурообразующей антитезе "луна-солнце":
 
 
 
Когда смотрел я в последний раз
 
На круглые зеленые глаза и длинные волнообразные тела
 
Темных леопардов луны?
 
И дикие ведьмы-леди из благороднейших
 
Несмотря на метлы и слезы, исчезли.
 
Святые кентавры холмов исчезли.
 
И нет ничего, кроме горького солнца,
 
И мать-луна ушла.
 
Теперь мне пятьдесят.
 
Я должен терпеть кроткое солнце.
 
 
В космогонической системе символов Йитса луна — знак ночной (юношеской) субъективности, солнце — символ дневного (старческого) утилитаризма, прозаической объективности. Дихотомическое разделение двух миров подчеркивается уже тем, что образ луны раскрывается в контексте возвышающих сопоставлений, поэтических эпитетов и т. п. ("темные леопарды" ее пятен, ее свет — "зеленые глаза", излучающие сказочную таинственность), в то время как у солнца — только два эпитета ("горькое и кроткое").
Йитс считал, что поэзия Ирландии "всегда была чудесным образом связана с магией". Культура и земля Ирландии питали его собственный "магический реализм", давали "содержание его поэзии". Тема Ирландии доминирует в творчестве Йитса последнего десятилетия его жизни. Не случайно конец ирландского литературного возрождения обычно датируют 1939 годом — годом смерти У. Б. Йитса.
За несколько месяцев до кончины Йитс написал стихотворение Под сенью Бен Балбена, завершавшееся автоэпитафией:
 
 
Under bare Ben Bulben's head
 
In Drumcliff churchyard Yeats is laid.
 
An ancestor was rector there
 
Long years ago, a church stands near,
 
By the road an ancient cross.
 
No marble, no conventional phrase;
 
On limestone quarried near the spot
 
By his command these words are cut:
 
Cast a cold eye
 
On life, on death.
 
Horseman, pass by!*